Полинка не шла, а летела через старый двор, мимо покосившихся сараек, не чуя под собой ног от страха. После ночной ревизии возвращаться домой всегда было страшновато, а тут еще увязался следом какой-то мужчина. Шаги гулко раздавались сзади. Спасенье было только за дверью подъезда, домофон как всегда тормозил, секунда длилась нестерпимо долго. Наконец дверь открылась. Полинка рванула вверх скачками по лестнице, мужчина, отставая только на один пролет, дышал в спину. Она еще не верила в свое спасение, когда раздался его голос:
- Неужели я такой страшный?
Голос даже внушал доверие, не укрылось от сознания Полинки и недоумение и обида в этом как бы знакомом голосе. Что-то ответить она не успела, так как дверь ее квартиры захлопнулась за спиной, а Полина буквально рухнула на нее и обмякла, съезжая на корточки. Шаги прозвучали дальше по коридору, это был всего лишь ее сосед по этажу, которого она еще не видела в лицо.
Об этой ночи Полинка забыла сразу. Время летело после сорока стремительно: она уезжала в командировки, домой в деревню на выходные, в квартире ночевала редко. Новая жизнь несла ее как бурная, порожистая река. Она не заводила подруг, знакомств, наслаждалась своим вынужденным одиночеством.
В доме то отключали свет, то воду, что убивало Полинку наповал, особенно по приезду из командировки. Приходилось хоть что-то выяснять у соседей.
Итак, Полина звонила в первую попавшуюся дверь…Снова была почти ночь, в квартире не было света, хотелось чаю и вымыться. Дверь нехотя открылась после третьего звонка: мятая запухшая физиономия не произвела на Полинку никакого впечатления, разве только семейные трусы по колено попугайской раскраски запомнились ей. Она еще что-то объясняла. Но мужчина уже шагал уверенной широкой походкой мента по коридору, стуча пятками об пол, к щиткам электросчетчиков. Вероятно он уже на этом «съел собаку» - свет загорелся. Полина, счастливо избежав лишений городских удобств, сухо поблагодарив соседа, юркнула в свою дверь, подумавши:
- «Солдафошка» какой-то…
Выходной начинался хлопаньем дверей в коридоре и не сулил ничего интересного. Кто-то матерился на лестнице подъезда, плакало дитя, и Полинка чертыхалась от души: выспаться в этом муравейнике не представлялось возможным. Летний день уже был в разгаре, когда она вышла из двери квартиры. Наклонившись за пакетом с мусором, Полинка услышала свое имя в конце какой-то фразы, которую она не разобрала вообще. Парализованная от неожиданности этим знакомым уже голосом, она как в тумане сбежала по лестнице. Свежий воздух ворвался в легкие, наполняя тело легкостью и жизнью. Сосед проводил ее до остановки, болтая о том, о сем, а Полинка просто наслаждалась его особенным голосом и манерой говорить. Умные карие глаза мужчины изучали ее, как редкий экспонат в музее.
- Не хочешь искупаться вечером?- спросил напоследок он.
- Да, хочу, конечно - торопливо ответила Полинка, прыгая в маршрутку.
У Эдика был отпуск. Вечерами он сидел во дворе на скамейке, поджидая Полинку с работы. Шли на пляж пешком дворами, дорогой известной только одному Эдику. Навыки «опера» сквозили во всем, что - бы он не делал. Общение ни к чему не обязывало. Полинка забиралась в воду, плавая часами. Эд, скупнувшись, ждал ее на берегу, краем глаза следя за ее маневрами в реке. Она плыла на середину речки и двигалась против течения вверх, пока хватало сил, потом возвращалась к берегу и снова все повторялось. Когда Эд терял ее из виду, он вставал, будто разминая ноги, на самом деле высматривал ее, свою женщину. Наплававшись вдоволь, Полинка ложилась на полотенце, немного отдохнув, собиралась домой. Солнце уже садилось, зачерпнув краем воду на горизонте.
Эд рассказывал о Чечне, о друзьях, веселые истории не заканчивались, и Полина не замечала, как доходили до дома. Им некуда было спешить, их никто не ждал. Когда Полина поднималась по ступеням, Эдик отставал немного, дублируя ее шаги. От этого начинала кружиться голова, стучало в висках. Ей было жаль Эдика, но она сворачивала в свою дверь и ее не останавливали. Ночами Полинку мучила бессонница. Она старалась не ходить мысленно за семь печатей, в свою прошлую жизнь, оставалось размышлять о дне сегодняшнем, а вернее о вечере. С улицы доносились звуки засыпающего города, шелест листвы, какие-то особенные ночные шорохи, от которых щемило душу и хотелось плакать. Полинка понимала, что пора уже принять решение она всегда спешила жить, начиная ценить каждый ее день, каждый час, каждую минуту…
Все решил случай, как и все происходящее в жизни Полинки. Она верила в божий промысел, знала, что от нее самой мало что зависит и жила с надеждой и в ожидании. Последнее время казалось, что она плывет по течению, принимая с благодарностью все, что преподносила ей судьба.
За них все решили их друзья. Субботним вечером Полину пригласили в кафе, где ее дожидался, как оказалось, Эдик с другом. Их оставили одних за столом, молодежь танцевала. Эдик был немного смущен этой подстроенной встречей, Полина тоже.
- А давай сбежим, пока никто не видит – предложил он.
- Давай – согласилась Полинка.
В такси Полинка доверчиво прижалась к плечу Эдика. Больше они не расставались. Эдик подал в отставку из органов, занялся ремонтом в квартире. Полинка клеила обои, мыла окна, наводила порядок. Вечерами они по-прежнему ходили купаться, гуляли в парке и на набережной, лето пролетело незаметно.
Полина сменила работу, больше не ездила в командировки. По утрам Эд провожал ее на работу, целуя возле дверей департамента на виду у прохожих сотрудников. Он был не просто красив, скорей смазлив и обаятелен настолько, что Полина иногда боялась расставаться с ним на эти восемь рабочих часов. По ночам она просыпалась в ужасе от того, что теряла его во сне, а проснувшись, холодела от мысли, что такое может случиться и на самом деле. Она прижималась к нему всем телом и счастливо засыпала на его плече.
Три года никто не мешал их счастью. Полинка похорошела, поправилась, загадочная улыбка не сходила с ее лица. Эд строил планы на будущее, Все складывалось как нельзя лучше, но, как правило, у счастья всегда находятся черные завистники.
Полинку представили родителям. Отец, бывший начальник милиции, казалось-бы отнесся лояльно к выбору сына, мать – еврейка наполовину, прищурив глаз, неестественно улыбалась. А вот младшая сестра Эдика была явно против такого союза. Поинтересовавшись возрастом Полинки, она выдала вердикт: так Вы старше? Полине всегда не нравилось, как она смотрела на нее, она ревновала брата. Своя жизнь у нее не складывалась, кроме того была проблема со здоровьем, внезапный приступ удушья мог убить ее в любой момент, если не было под рукой специальной аэрозоли. Полина жалела девушку, но не знала чем помочь. Чувствуя открытую неприязнь к себе, она старалась под любым предлогом отказаться от визита в эту семью. Эдик стал отдаляться от нее без видимой на то причины, чувствовалось, что семья оказывала на него большое влияние. Он сам начал тяготиться такими отношениями и переживал.
В начале лета они планировали лететь в Турцию на отдых, сделали загранпаспорта. Сестра Эдика, узнав о поездке, тоже заказала путевку в Турцию и отправилась туда первой. Спустя несколько дней Эдику сообщили, что она в коме в клинике и нетранспортабельна. Травма головы была по неосторожности, сказали, что она поскользнулась в бассейне. Полина благословила Эда в дорогу, напутствуя: ты ее вытащишь, не сомневайся, она выживет. Смело вези ее сюда, никого не слушай, сама пошла в церковь, заказала сорокоуст за здравие пострадавшей, поставила свечи, отстояла службу.
Эдик позвонил из Турции, ему не дали переводчика, в клинике он дежурил возле сестры голодный, даже без сигарет, но благо девушка пришла в себя, и не отпускала руки Эдика, боялась остаться одна. Отправив сестру в Москву на лечение, он вернулся домой очень подавленный. Полина чувствовала себя лишней в его доме. Она молча собрала вещи и ушла.
Сестра Эдика встала на ноги только спустя год, он снова и снова оплачивал ее лечение, занимая денег у друзей, о своей жизни ему подумать было некогда. Потом по старой привычке начал «глушить» водку. Полина изредка звонила его другу, и тот неизменно отвечал одно и то же: Эдик пьет по-черному.
В довершение всех своих бед, Эдик сам сломал ногу в двух местах, которую пришлось оперировать. Перелом долго не срастался, и Эдик лежал в больнице несколько месяцев. Когда Полинка узнала об этом, сразу пошла к нему. Эд лежал у окна, небритый, заросший бородой до неузнаваемости. На двух других койках лежали больные с аналогичными переломами. В палате было душно до такой степени, что у Полинки закружилась голова, ее тошнило. Она из этой встречи запомнила только глаза Эдика, в которых стояли слезы и боль.