(Пословицы)
- Заедем к куме? – предложил приятель и начал притормаживать, – Она тут рядом в деревне хату снимает у знакомых. Интересная, между прочим, деревня! – хитро прищурившись, добавил он.
- Согласен! – сказал я, – Заодно и местный пруд обследуем.
Мы съехали с асфальта и стали осторожно пробираться по раскисшей грунтовке. Мотор сердито взрыкивал, когда колёса прокручивались в жидкой грязи, машина ползла, раскачиваясь и виляя задком, как лодка по волнистой поверхности воды. Не прошло и десяти минут, как мы застряли. Подёргав для порядка машину взад-вперёд, мой приятель, наконец, сдался и выключил двигатель.
- Дальше пешком! – обречённо подытожил он, – Ну, ничего, деревня рядом, найдём куму, она мужиков попросит с трактором. Вытащат!
Мы натянули резиновые сапоги, забрали из машины рюкзаки и удочки и двинулись к деревеньке, уже видневшейся невдалеке.
Стояло прекрасное весеннее утро четверга. После вчерашнего дождичка дорогу развезло, но природа вокруг играла свежими красками. Посреди дороги в лужах валялись свиньи, их довольные морды просто излучали радость. Они, надо полагать, радовались тому, что грязь была повсюду, и её не надо было искать.
Возле луж горками были навалены грязные апельсины, но свиньи не обращали на них никакого внимания. Они в них не разбирались.
Несколько босоногих пацанят носились по лужам, перепрыгивая через свиней и бросая перед ними пригоршни каких-то крошек. Приглядевшись, мы поняли, что это бисер.
К селу примыкало свежевспаханное поле, по которому уныло брёл старый конь. Он смотрел вниз и осторожно перебирал копытами, стараясь не испортить борозды. Конь тащил старую, видавшую виды сошку, на чепиги которой опирался потрёпанный мужичок. За ним двигалась странная процессия.
Семеро разномастных аборигенов, кряхтя и ругаясь, с трудом волокли огромную ложку, вытесанную из цельного ствола дерева. Они пытались идти в ногу, неся её как гроб, но на ложке не было ручек, и она постоянно соскальзывала, придавливая то одного, то другого.
Село было небольшим, всего с десяток домов. Может, чуть больше. Приятель сказал, что нужная нам хата должна быть с краю. Мы постучались, но никто не вышел. Только из-за запертой двери старческий голосок несколько раз прокричал: «Ничего не знаю!»
Пришлось идти дальше. Но не успели мы сделать и двух шагов, как на нас из-за угла резво выбежала кобылка, лихо волокущая по жидкой грязи сани, доверху нагруженные сеном. На верху воза восседал тщедушный мужичонка, а за санями, путаясь в длиннополом салопе, семенила грузная баба.
- Да садись ужо, Машка! – кричал бабе возница, покручивая вожжами над головой, – Ишь, супрю развела! Кончай копырзиться, кобыла отдохнула!
- Не сяду я в эти сани! – упорствовала баба, – Не в свои не сяду больше ни в жисть!
- Ну, и тьфу на твоё огурство! Коковей тут без возу, а кобыле легче! – прокричал возница и оттянул кобылу кнутом.
Пыхтя и брызгаясь грязью, баба просеменила мимо, даже не взглянув на нас. Подивившись такой картине, мы пошли к следующей избе. Там дверь была не заперта, и мы вошли внутрь.
Приятель взглянул на меня, сделал строгое лицо и приложил палец к губам.
- Тсс! – прошипел он.
Мы молча огляделись. В избе было на что посмотреть!
В просторной горнице было накурено. В углу в густых слоях дыма висели на верёвках, покачиваясь, топоры. За столом с папиросой в углу рта сидела кума.
Она явно была голодна. Перед ней стояла тарелка с кашей, но по всему чувствовалось, что у неё на уме был только хлеб. Она жадно смотрела на свежий каравай, лежавший рядом с тарелкой, но, видимо, он был чужим, и в рот бы всё равно не полез. Тем более что над ним трудилась хозяйка. Тоже с папироской во рту. С портновским сантиметром в одной руке и большим ножом в другой, она измеряла каравай в пятый или шестой раз, но клеёнчатая лента всё время соскальзывала, и ей никак не удавалось измерить его в седьмой раз и решиться отрезать хоть кусочек.
Возле печки раскачивалась колыбелька, сколоченная из толстых досок. В ней лежал орущий младенец, один глаз у него был перевязан тряпкой сомнительной чистоты. А вокруг суетились семь нянек в чепцах и застиранных фартуках, все как одна с дымящими папиросами. Они трясли над младенцем уродливыми погремушками, производя невероятный шум, отчего он заливался ещё громче.
У засиженного мухами окна кормили толстого волка. Он был привязан к железному крюку, торчащему из стены. Волк вяло жевал, но смотрел не в миску, а в лес за околицей, который был едва различим через мутное стекло. А рядом отиралась крупная шавка, которая по виду была неотличима от волка. Она время от времени пыталась выхватить что-нибудь из миски, но её отгоняли с криками «Кыш отсюда, Работа!» и снова принимались за свои дела. Все знали, что в лес она не убежит.
Мы осторожно и так же молча вышли во двор. Тут тоже было интересно.
Мимо нас низко над землёй пролетел воробей. В клюве он тащил тёртый калач. За ним бежал злобного вида мужик с ружьём, непрерывно паля в наглую птицу и, видимо, периодически попадая. Но воробей не падал, продолжая натужно тащить свою добычу. По всему было видно, что он был стреляный, и просто так его было не взять.
- Ужо погоди! – задыхаясь, грозил ему мужик, – Вот я тебя проведу-то! На мякине-то проведу!
Позади них медленным зигзагом летела совершенно запуганная ворона, которая, поравнявшись с кустом смородины, росшим в палисаднике, вдруг закатила глаза от страха и, сложив крылья, рухнула на этот куст без сознания.
Во дворе под навесом примостился ржавый грузовик. Из его кузова торчал низкорослый мужичок в огромной соломенной шляпе и надсадно орал:
- Я – груздь! Я – груздь!
Тут же мимо навеса с криками пробежало семеро. За ними, вопя «подождите!», бежал один.
- Хрен тебе! – весело огрызались семеро.
И бежали дальше к пруду, из которого бородатый мужик с видимым трудом тащил небольшую рыбку и всё никак не мог вытащить.
Обогнув пруд, семеро устремились к горе на окраине деревни и с гиканьем стали на неё подниматься. Отставший от них доковылял до подножия, смачно плюнул, отдышался и крикнул:
- Дураки вы все!
- А я умный! – добавил он потише и стал обходить гору. Скоро он скрылся из виду.
И в это время на горе раздался громкий заливистый свист.
- Рак! Рак! Свершилось!!! – в один голос завопили семеро и, обгоняя друг друга, ринулись обратно вниз.
Свист повторился. От него закладывало уши и холодело внутри!
Умный выскочил из кустов и снова завопил «подождите!», но его никто не слушал. Все были объяты ужасом и разбегались кто куда. А на горе уже трещали деревья, с неё спускалось что-то огромное и страшное.
Мужичок-груздь из кузова сорвал с плешивой головы шляпу и начал криками подбадривать бегущих:
- Не робей, робяты! Пущай его идёт! Вот ужо мы ему пальцы под жабры-то запустим!
Его тоже никто не слушал. Улица всё плотнее заполнялась бегущим народом, одетым в разнообразное рваное тряпьё. Я посмотрел на приятеля, и мы, не сговариваясь, рванули вместе с толпой. Как были, с удочками и рюкзаками. Приятель молча пыхтел рядом, но почему-то еле сдерживался от смеха. А мне, наоборот, стало страшно, я ничего не понимал.
Вдруг из-за угла избы выехал грузовик с прожекторами и громадным динамиком в кузове.
- Стоп! Стоп!!! – громогласно пронеслось над улицей, – Почему посторонние в кадре? Кто пустил? А ну, все на исходную! Свет уходит, чёрт возьми!
Народ остановился, потом нехотя побрёл обратно. Приятель просто заходился от хохота. Я тяжело дышал.
- Третий дубль!!! – проорал тот же голос.
И всё встало на свои места.
Конец