Чулан, тёмный и загадочный, был продолжением сеней. Это было самое замечательное и потаённое логово нашего подросткового времени. Мы здесь спали с Люсей, когда в избе было жарковато, и не только.
Поводов ночевать вне избы было предостаточно. В чулане было жутковато, пахло пылью и прохладой, бегали мышки. Висели на крюках мясные припасы и на крючках старые одежды. Вдоль стены стояли мутные бутыли, соединённые ажуром паутины. По утрам солнце светило сквозь многочисленные щели, и свет весело пробивался пыльной пеленой. Паутинки вздрагивали от невидимого утреннего ветерка, и можно было внимательно наблюдать за красотой их хитросплетения.
Крепкими домиками, присосавшись к потолку чулана, висели осиные гнёзда, трогать или сбивать их мы опасались. Ос мы боялись и тогда, когда, набрав с собой в постель по чашке сладкой зрелой черёмухи или лесной земляники, в темноте ели ягоды. Осы, почуяв сладкое, просыпались. Больше всего страшились проглотить осу, но и от ягод отказываться не хотелось. Забирались под одеяло и продолжали трапезу. Утром просыпались с чёрными зубами и фиолетовыми пальцами, и первым делом забирались на высокую раскидистую черёмуху за новой порцией ягод. Мы их обожали.
Не знаю, почему сейчас в деревнях черёмуха не интересует детей. Впрочем, как и купание в прудах, сбор орехов, земляники, грибов и игры в казаков-разбойников, штандер, выбивалы, городки, в «чижика». Пришло время других детских игр – сидячих, у компьютера или планшета. А по деревне городские мальчишки и девчонки слоняются туда-сюда с мобильниками, не отрываясь от разговоров, как министры на отдыхе, и не во что им вроде как и поиграть, как в эти пластмассовые развлекушки.
Очень нравилось нам есть, лёжа в постели, и рассказывать всякие страшные истории. Матрац, туго набитый свежим сеном, источал сладкий пряный аромат. Незабываемый запах деревенского детства, переходящего в юность. Подушки были большие, перовые, из пуха наших кур и гусей, попавших в щи. Они были без запаха, подушки, как подушки. А вот матрац!
В чулане мы с Люсей спали, когда приходили поздно с гулянок у овина, на цыпочках пробирались по скрипучим сеням, чтобы не разбудить остальных, особенно бабушку. Долго не могли заснуть и обсуждали «кто с кем и как, и на кого поглядел». Мне нравился Петька Комов. Его старшая сестра Антонина, статная, белолицая, нравилась многим парням, и своим, и из других деревень, но ходила только с одним, выступая, словно пава. Младшая сестрёнка, Нинка, востроносенькая, на тонких ножках, как карандаши в стаканах широких голенищ резиновых сапог, с лицом длинным и узким, как у козы, худющая и шустрая, как живчик, была похожа на деревенскую бабу, только очень молоденькую.
Петька был высокий, жилистый, с длинным, но каким-то благородным, лицом, большими ясными глазами, и была в нём притягательная энергия, воля, что ли. Я смотрела на него не глядя, опустив глаза, и разговаривала, чувствуя магнетизм его ясных глаз. Это было время первых воздыханий.
Продолжение:http://www.proza.ru/2017/03/19/932