"ГЛАВА 18. МОЕ ПРИМИРЕНИЕ С ГОРДЫМ БОЯРИНОМ И ЕГО НЕОЖИДАННОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ."
- Прощение – это дорога с двухсторонним движением, - внушал мне монах Михаил.- Ни праведный без порока, ни грешный без покаяния! Прощая кого-нибудь, мы прощаем в этот миг и самих себя. Если будем терпимы к чужим грехам и поступкам, то легче будем принимать собственные промахи и просчеты. И тогда, отрешившись от чувства вины и горечи, мы сможем улучшить наше отношение к жизни.
Как я узнал потом, мой государь, буквально на следующий день позвал к себе боярина Любомира Нарышкина и сказал ему с глазу на глаз:
- Сударь, вы оскорбили достойного и благородного человека. Я не хочу дурно говорить о женщине, которая стала яблоком раздора между двумя уважаемыми мною людьми Примирение с боярином Нарышкиным. Они служат мне верою и правдою, и, мне они одинаково дороги, но вы, сударь, поступили дурно. Вы обязаны дать Жизномиру удовлетворение!
- Я вовсе не намерен ему отказывать в этом, - отвечал гордо боярин князю.
- Тут нужно другое удовлетворение, - сказал конунг. Жизномир - особенный язычник и слишком высоко ставит вопрос чести; для этого, он готов биться благородными способами, даже с подлым убийцей. Извините, но иначе я не могу вас назвать. Но, вы можете искупить свой недостойный поступок только одним способом: подать ему палку и подставить свою спину под его удары.
- О Боже! На людей глядя жить – на себя плакаться! - воскликнул мой соперник, - неужели, государь, вы хотите, чтобы человек моего ранга, смирился, унизился перед простым язычником и позволил себя избить палками?
- Нет, - возразил князь, - я возьму с Жизномира слово, что он вас не ударит. Попросите только у него прощения за учиненное над ним насилие. Это все, что от вас требуется!
- Вы требуете от меня не возможного, государь! Я предпочитаю подвергнуться всем скрытым опасностям, чем попросить прощения у этого плебея, - ответил Нарышкин.
- Поймите, сударь! Ваша жизнь мне дорога, - сказал конунг,- и я не хочу, чтоб это дело имело дурные последствия. Посему, я, как ваш государь, прошу и требую, дабы покончить с этим, сделать, как я велю!
Наконец, конунг уговорил боярина. Послали за мной. Я вошел в тронный зал и поклонился в пояс князю. Конунг честно передал мне разговор с Нарышкиным и спросил у меня обещания, что я не ударю обидчика. Мне ничего не оставалось делать, как согласиться. По натуре я никогда не был мстительным и кровожадным человеком. Князь тут же пригласил боярина. Вошел вельможа лет сорока в дорогих одеждах. Это был очень красивый мужчина атлетического сложения; его тело, закаленное физическими упражнениями и играми, стойко сопротивлялось
подкрадывавшемус ожиренью. Раздался властный голос правителя:
- Итак, боярин, признайте вашу вину, - сказал конунг, - и заслужите, чтобы вам ее простилиТогда мой противник, нехотя извинился передо мной и подал мне руку.
- Отлично, - сказал князь, а теперь обнимитесь, это обычная процедура.
- Я только этого и жду! Отыми Бог стыд, так будешь сыт!- Резко воскликнул боярин, - ничто другое не способно утешить меня в том, что я совершил столь позорный поступок.
Боярин попросил разрешения удалиться. Конунг не возражал. Нарышкин вышел вне себя от гнева и смущения. Спустя два часа, он назначил мне встречу в укромном месте. Я отправился туда и застал этого вельможу готовым биться насмерть. И хотя ему шел сороковой год, он отличался храбростью и ловкостью, а потому мы были равными противниками.
- Сударь! - сказал Нарышкин, - покончим с нашей ссорой. Мы оба должны быть в бешенстве: вы от учиненной над вами расправы, я от того, что просил у вас прощения. Сказав это, боярин закатил рукава и приготовился драться.
Сначала он нападал на меня ретиво, как бы доказывая не мне, а себе свою правоту. Я заметил, что имею дело с человеком, умеющим так же хорошо нападать, как и обороняться, и уже не знаю, чем бы это дело закончилось, если бы он не поскользнулся при отступлении и не упал навзничь. Я тотчас остановился.
-Поднимайтесь, сударь, и продолжим наш бой!
- Зачем вы меня щадите? - возразил он, - Вы наносите мне обиду своим великодушием!
- Я не хочу уподобляться вам и пользоваться вашим несчастьем, - отвечал я, - это повредило бы моему доброму имени.
- Еще раз прошу вас, встаньте и продолжим поединок, - сказал я требовательно.
- Сударь, - сказал он, приподнимаясь, - после столь великодушного поступка честь запрещает мне дальше биться с вами. Я не вправе больше посягать на вас. Меня сочли бы подлецом или человеком без чести за то, что я убил человека, пощадившего меня в бою. Более того, я не вправе посягать на ваши чувства к прекраснейшей из женщин. Вы вызываете во мне восхищение и уважение. Давайте перестанем ненавидеть друг друга; более того: я предлагаю вам свою дружбу! Не знаю, что на меня нашло, но я сразу же согласился на примирение.
- Ах, боярин! - воскликнул я, - с радостью принимаю ваше предложение. Я готов питать к вам самую искреннюю дружбу и, как первое доказательство моей искренности - даю обещание - ноги моей не будет больше у Анны, даже если она того пожелает! Я в этом деле тоже был не прав!
- Напротив, - сказал он, - я вам уступаю мою Анну; вы лучше и благороднее меня и к тому же она питает к вам большую сердечную привязанность, чем ко мне.
- Нет, нет, - прервал я его, - вы ее любите, а я нет. Милости, которые она вздумала мне оказывать, причинили бы вам боль; жертвую этим ради вашего покоя.
- О, великодушный Жизномир! - воскликнул Нарышкин, обнимая меня,- я очарован вашим благородством. Какое раскаянье вызывает оно в моей душе! С какой горечью, с каким стыдом вспоминаю я нанесенное вам оскорбление! Удовлетворение, которое я дал вам у князя Владимира, мне, кажется, недостаточным, чтобы загладить мою вину перед вами. Посему предлагаю вам в жены мою родственницу. Это моя племянница, которую я опекаю. Она богатая наследница и ей пошел пятнадцатый год, но она блистает красотой больше, чем молодостью.
Я высказал с величайшей учтивостью вельможе свою признательность за честь с ним породниться, но с небольшим условием - если я подойду его племяннице, а она мне. После этих слов боярин еще больше проникся ко мне уважением, и рассыпался в учтивых любезностях в мой адрес.