В 1964 году в журнале "Православная жизнь" были опубликованы следующие воспоминания:
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ПАТРИАРХА ТИХОНА
(Воспоминания врача)*
(*Эти воспоминания предоставлены редакции А.Ф. Николаевским)
Меня часто спрашивают о последних днях и смерти патриарха Тихона, скончавшегося в лечебнице, в Москве, на Остоженке. Для, нас, врачей, патриарх был больным старым человеком, который был записан в больничной книге «гражданином Белавиным» и здоровье которого требовало отдыха от всяких дел. Поэтому никаких с ним бесед, кроме как о его самочувствии, о необходимости для него беречься, мы никогда не заводили; не склонен был к этому и он сам. Поэтому и рассказать о нем я могу только, как врач о пациенте, под наблюдением которого он был.
Конечно, патриарх Тихон не был рядовым больным: исход его болезни тревожил Москву и всю Россию, и этого исхода ждали не только люди, ему преданные, но и полицейские власти. Это заставило нас уже не для собственного, а для общественного успокоения, во всех случаях обращаться к консультации других врачей и разделять с ними ответственность за состояние больного. С другой стороны, именно это особое положение больного, связанное с его высоким духовным саном, часто не давало возможности подвергнуть его строжайшему режиму. Свои обязанности главы Церкви Он ставил выше забот о здоровье, и с этим приходилось мириться в тех случаях, когда не удавалось убедить его беречь свои силы. К сожалению, нельзя было убедить бережнее относиться к немощам старого тяжко больного человека, его окружение, главным образом имевшее к нему постоянные дела духовенство, и еще менее - агента и следователя Г.П.У. Таким образом в моих воспоминаниях не может быть ничего сенсационного, а только нижеследующие записки врача.
Поздно вечером 12 января 1925 г. в лечебницу на Остоженке зашёл знакомый врач и спросил меня, можем ли мы принять больного с тяжёлыми сердечными припадками. Я ответила, что можем, но, ввиду тяжкого заболевания, не в общую, а в отдельную палату.
- Значит, можно привезти больного?
- Привозите.
- Этот больной - Патриарх Тихон.
- Почему же Вы сразу не сказали?
- Боялся, что не примете.
И доктор рассказал мне, что сегодня же должны были привезти Патриарха Тихона в одну частную лечебницу, где занята была для него палата, но вчера вечером оттуда позвонили и сказали, что боятся его принять. На Патриарха это так подействовало, что он отказался переезжать куда-нибудь из Донского монастыря, и врачам пришлось настоятельно требовать, а близким долго уговаривать его, чтобы он согласился на новую попытку найти для него лечебницу. Что помощь Патриарху была сопряжена с риском - в том вряд ли могло быть сомнение; больницы боялись, что их закроют за это, в чём мы впоследствии убедились и сами.
Положение Патриарха стало серьёзным после того, как в Донском монастыре, в его помещении, неизвестными лицами был убит келейник, как говорили, по ошибке, вместо самого Патриарха.
Патриарх не был очень старым, ему исполнилось 60 лет, но жизнь в постоянной тревоге, под домашним арестом в монастыре, и, в особенности, толпы посетителей, отказывать которым в приёме он не хотел, тяжко отзывались на его болезни. Кроме давнего хронического воспаления почек и общего склероза, у него появились припадки грудной жабы, особенно, после убийства келейника. Несмотря на это, он хорошо владел собой, ни на что не жаловался, хотя видно было, что он очень нервен и возбуждён. Приехал он в лечебницу с двумя келейниками: один монашек, другой светский - сын его друзей.
Постоянные врачи Патриарха продолжали навещать его в лечебнице.
Мы поместили его в светлой палате, которая ему понравилась. Палата с окном, выходящим в сад, и с видом на Зачатьевский монастырь.
Когда наступила весна, он любовался видом на монастырь и говорил:
- Вот хорошо! И зелени много, и птички.
Были у него свои иконы, перед которыми горела лампада.
Когда он чувствовал себя лучше, то много читал: Тургенева, Гончарова и «Письма Победоносцева».
В облачении, белом клобуке и с посохом Патриарх казался очень видным и торжественным.
Из наших врачебных предписаний труднее всего было соблюсти самое главное и важное - покой для больного: не было отбоя от посетителей, одни из которых приходили по делам, другие навестить. Были такие, «не пустить» которых было очень трудно. На другой же день явился в лечебницу Тучков, заведывающий отделом Г. П. У., за которым числился Патриарх. Вызвал меня и потребовал свидания с «гражданином Белавиным». Я сказала ему, что видеть больного сейчас нельзя, т.к. врачами предписан ему полный покой, и всякое свидание для него опасно.
- А что, разве Патриарх опасно болен?
- Грудная жаба всегда опасна, кроме того у него болезнь почек.
- Так что он может у вас скапутиться!
Я ответила, что при такой болезни Патриарх может умереть от сердечного припадка.
- Как же вы не побоялись его принять? Ведь, если он умрет, фанатики могут обвинить вас в том, что вы способствовали его смерти. А чем вы его кормите?
- Даём то, что предписано врачами.
- Ну, а со стороны ему ничего не приносят?
- Со стороны мы разрешаем ему приносить только фрукты.
На этот раз на немедленном свидании он не настаивал и приехал снова только через два дня, когда Патриарх мог его принять.
Но нелегко было оберегать Патриарха и от других посетителей, в особенности от приходивших к нему по делам Церкви митрополита Петра Крутицкого и других. Патриарх считал своей обязанностью лично вникать во все дела, подлежащие его ведению.
За первые две недели Патриарх отдохнул и сам не раз говорил, что чувствует себя лучше и бодрее. Врачей принимал ласково, охотно, любил поговорить, пошутить. К персоналу лечебницы относился исключительно приветливо, и к нему относились с большим почтением и предупредительностью.
В разговоре с Патриархом мы старались не подымать никаких волнующих его вопросов.
Все врачи очень просили его продолжать строгий режим и не заниматься делами, но убедить его не удалось. Он часто принимал митрополита Петра Крутицкого и вдову его убитого келейника, которой он много помогал. Эти визиты его очень утомляли. Но помимо них приходило много людей за советами, за благословением, за помощью и просто навестить. В приёмной всегда была толпа, которую приходилось убеждать дать больному покой. Приходили депутации от рабочих фабрики быв. Прохорова и от какой-то другой. Приносили ему подарки. Рабочие поднесли ему пару сафьяновых сапог, на белом кроличьем меху, в которых он всегда выезжал на богослужение, и этими сапогами он гордился. Другая депутация рабочих поднесла ему облачение.
Заходили к Патриарху и наши больные, и ему это нравилось. Помню, как одна наша больная очень боялась предстоявшей ей тяжёлой операции, она просила допустить её к Патриарху, мы разрешили. От Патриарха она вернулась совершенно успокоенной; это была помощь Патриарха врачам.
Несколько раз был у Патриарха чекист Тучков. Когда он заходил, Патриарх отсылал всех. Однажды он сказал, что Тучков предлагал ему уйти на покой и уехать куда-нибудь на юг.
- Что на покой? Успею належаться, а пока нужно работать.
Так же он отвечал и нам, когда мы уговаривали его отдохнуть и не выезжать на Богослужения.
- Нет, поехать надо. Работать нужно. Если подолгу не показываться, так и забудут меня.
Не останавливали его и холода. На уговоры отвечал, показывая на тёплые сапоги, подаренные рабочими!
- А вот они стоят. С ними никакой холод не страшен.
Приезжал следователь Г. П. У. и долго допрашивал Патриарха.
Перед визитами Тучкова и следователя Патриарх волновался, но старался шутить, говоря:
- Вот завтра придёт ко мне «некто в сером».
О допросе и разговоре с Тучковым никогда ничего не рассказывал.
Немного оправившись, Патриарх стал принимать много народа и выезжать к обедне. Во время его службы церкви были переполнены, и при выходе Патриарх долго не мог пробраться к своему экипажу. Каким-то образом верующие во всей Москве узнавали, когда и где будет служить Патриарх. Конечно, никаких объявлений не было и не могло быть. На первой неделе Великого Поста он провёл в Донском монастыре пять дней, совершая ежедневно Богослужения. С церковных служб он возвращался крайне утомлённый; его утомляла не так служба, как толпа, встречавшая и провожавшая его, подходя под благословение. Эта толпа стояла не только у храма, но и у дверей лечебницы, ожидая выхода Патриарха. Не было никаких способов воспрепятствовать этим выездам. На наши возражения он отвечал одним словом: «Нужно».
Особенно плохо себя почувствовал Патриарх после открытия заседания Синода, оттуда он вернулся поздно вечером. Как нам рассказывали, на Патриарха угнетающе подействовала создавшаяся там обстановка. Он почувствовал себя совершенно одиноким, т.к. всех близких ему людей, на которых он надеялся опереться, удалили из Москвы.
Крайняя слабость Патриарха объяснялась общим тяжёлым состоянием и крайне нервным утомлением. Неоднократно созывалась консультация врачей, и последняя была 6 апреля вечером, в день смерти Патриарха. Узнав о предстоящей консультации, к Патриарху пришёл митрополит Петр Крутицкий. Келейник пустил его, но т.к. митрополит долго не уходил и о чём-то горячо говорил с Патриархом, то келейник вызвал меня и сказал, что Патриарх взволнован, страшно утомлён беседой и чувствует себя очень плохо. Чтобы прекратить это, я пошла к больному и у его дверей встретила Петра Крутицкого, спешно выходившего с какими-то бумагами.
После консультации Патриарх вышел в столовую, пошёл сказать, что хочет лечь, а т.к. боится, что не будет спать, то просить впрыснуть морфий. Вероятно, он чувствовал приближение припадка; его келейник после рассказывал мне, что крайне утомлённый Патриарх делал какие-то странные движения руками, как всегда у него бывало перед припадками; заметив это, келейник советовал ему лечь, но он ответил:
- Успею, Костя, належаться. Ночка будет долгая, ночка будет темная.
Своего келейника он знал с детства и всегда называл ласковым именем.
С моего разрешения сестра вспрыскнула ему морфий. Он успокоился, сказал, что теперь чувствует себя хорошо.
К полночи я ушла домой, но скоро за мной прислали, т.к. больному опять очень плохо. Прибежав, я застала Патриарха в припадке грудной жабы. Он был очень бледен, уже не мог говорить и только рукой показывал на сердце. В глазах был смертельный ужас. Вспрыскивание камфоры и кофеина не помогло. Через несколько минут Патриарх скончался - было около 12 часов ночи.
Послали за митрополитом Петром и позвонили в Донской монастырь. Явился Петр, а за ним приехал Тучков и с ним 2 человека, очевидно, наш телефон был соединен с Г. П. У., т.к. Тучкову никто из лечебницы не звонил. Когда кто-то из врачей спросил Тучкова, как он узнал о смерти Патриарха, Тучков улыбнулся и ничего не ответил.
Вызвали меня, и Тучков подробно расспросил, как всё произошло, какие лекарства давали и кто к Патриарху заходил. Затем, все пошли в палату покойного, выразили удивление, что он очень бледен, а один из компании Тучкова внимательно осмотрел шею покойного, как смотрят, когда хотят определить признаки задушения; по-видимому, это был врач.
Весть о смерти Патриарха разнеслась по Москве в ту же ночь. Звонки были беспрерывно. Звонили милиция, редакции газет, частные лица, духовенство. Много духовенства сейчас же приехало в лечебницу, и некоторые предложили тут же ночью перенести тело Патриарха в соседнюю церковь, чтобы на утро торжественно перевезти в Донской монастырь. Запросили Г.П.У. и получили категорически отказ, и по распоряжению ГПУ была вытребована карета скорой помощи для перевозки тела в Донской монастырь; при этом произошла такая сцена: в «скорой помощи» в доставке кареты отказали, говоря:
- Мы перевозим больных, а не мертвых.
Тогда агент ГПУ вызвал какой-то номер телефона и, рассказав об отказе, попросил собеседника «надавить». Тот очевидно «надавил», и вскоре карета была подана.
Когда тело Патриарха увезли, его палата была опечатана. Несколькими днями позже приехал Тучков и в присутствия администрации лечебницы и митрополита Петра произвёл опись вещей, среди которых были найдены 4000 рублей, которые Тучков взял со словами: «Они нам пригодятся».
Эти деньги, собранные прихожанами и отданные Патриарху, лежали в корзинке около кровати, и Патриарх говорил мне про них:
- Вот хотят прихожане устроить мне домик, собрали деньги. А то в монастыре помещение низкое, тесное и неудобное. Как соберётся много народу - дышать нельзя.
Любимые сапожки Патриарха, которые подарили рабочие, взял себе митрополит Петр.
В Донском монастыре, где тело Патриарха было 4 дня, днём и ночью толпился народ. Живая очередь запрудила всю Донскую улицу. В день похорон к монастырю лился людской поток, в котором были люди всех классов и возрастов. Монастырь был чёрен от людей: были заняты весь двор, лестницы, приступки и стены. Погребение закончилось в 4 часа дня. В газетах же о смерти Патриарха была напечатана маленькая заметка в отделе хроники; было сказано, что «похороны Патриарха привлекли много публики, причем, бросалось в глаза полное отсутствие среди публики рабочих и крестьян».
Смерть Патриарха наполнила Москву самыми смутными и нелепыми слухами. Говорили, что врач, вырывая ему корешки зубов, вспрыснул яд, путали фамилии лечивших Патриарха врачей, распространяли слухи об их аресте.
Ко мне в лечебницу пришел некий Белавин, будто бы дальний родственник Патриарха. Он был однажды и при Патриархе, но тот не захотел его принять, сказав, что он не родственник, а однофамилец.
Вскоре после смерти Патриарха было опубликовано в газетах его известное завещание. Решительно никто в Москве не хотел поверить, что Патриарх его подписал добровольно и собственноручно; текст был написан не им, но на подлинности подписи газеты настаивали. Странно было то, что в одной газете, при подписи стояла пометка «Донской Монастырь», а в другой «Остоженка».