Аннотация:
Знаете ли вы, каково это - когда жизнь не отличить от сна?
Знакомо ли вам чувство ирреальности происходящего?
Ощущали ли вы, как самые обычные вещи лишаются смысла и вновь обретают его?
Эта история о том, как одиночество бросает вызов времени, не в силах победить само себя. О простых решениях, которые оказываются самыми трудными. О гении, творившем для одного-единственного человека. И девушке, замкнувшей свой мир на призрачную надежду.
"I was the first. But maybe not the only one".
----------------------------------------------
Полный текст размещен здесь: https://lit-era.com/book/kafka-s-molokom-ver-101-b11445
----------------------------------------------
100 Continue. 1. Обучающий вектор
Чудесный вид из окна - самое лучшее, что было в этой комнате. Достаточно отодвинуть штору - и ты уже в мире звёздных россыпей и апельсиновых огней города. Далёкие трассы - цепочки светляков, прожектора над стоянками расстилают мерцающую паутину флёра. И над всем этим назойливо и упорно торчит полосатая труба котельной с двумя усами-громоотводами. Торчит, проклятая, назло всем ветрам, будто гордясь своей устойчивостью. Котельная уже много лет не работает - её помещения наглухо заколочены, а труба торчит. Краска на ней давным-давно облупилась, и днём видны ржавые проплешины на покатых боках. А ночью на верхушке трубы загорается красный сигнальный огонёк, и труба разглядывает этим воспалённым глазом раскинувшийся под ней город.
Примерно так каждый раз думала она, забираясь по вечерам на подоконник, чтобы посмотреть на закат - ну и на трубу, конечно. Куда ж без этого железного монстра. Солнце неизменно оказывалось разделено трубой пополам, а самые красивые облака безжалостно разрезались на две части и представали в искажённом виде.
Начинало темнеть, и безжалостно прямой силуэт уже не так бросался в глаза на фоне серо-голубого неба. Где-то в стороне сквозь тучи пробивался молоденький месяц - робко, будто боясь зацепиться за всю ту же трубу.
Красный огонёк замерцал между громоотводами. Издалека он казался крошечным, но она знала, что это довольно большой прожектор старого образца - когда-то она специально купила бинокль, чтобы разглядеть его получше. Бинокль этот и сейчас лежал с ней рядом - в него она пыталась рассмотреть молодой месяц. Месяц висел рядом с трубой, чуть-чуть не касаясь рогом одного из громоотводов. В окуляры бинокля она видела кусочек месяца и часть громоотвода - довольно толстый штырь, грубо ввинченный в верхнюю площадку трубы.
Положив бинокль, она потёрла уставшие глаза и снова взглянула на город - точнее, на трубу и город. И неожиданно поняла, что красный огонёк на верхушке трубы уже не горит. За всё время, что она прожила здесь, такое случалось впервые. Ни разу суровый советский прожектор не выходил из строя, а благодаря автономному генератору никакие отключения энергии не грозили красному огоньку.
Словом, она потёрла глаза ещё раз и снова посмотрела на трубу. Ничего не изменилось. Прожектор по-прежнему не горел. Тогда она взяла бинокль.
Месяц за это время стал на сантиметр ближе к громоотводу. Сам громоотвод стоял на прежнем месте, и у его подножия змеился кабель прожектора. Кабель был толстый, скрученный из металлических жгутов, кое-где тоже изъеденных неумолимой ржавчиной. Следя взглядом за жгутами, она чуть повернула голову и увидела прожектор. Он стоял на месте, совершенно целый и невредимый. А на его крышке, как раз на стыке стекла и металла, лежал отсоединённый конец кабеля. И вместо него к гнезду прожектора был протянут какой-то трос вполне современного вида - его хромированные участки слегка поблёскивали в свете месяца. Трос был коротенький, не больше пальца в длину, и переходил в более толстый... провод? Она подкрутила регуляторы бинокля, но смогла разглядеть только тёмное пятно, никак не опознающееся при увеличении. Тогда она настроила бинокль на дальнюю фокусировку и увеличила резкость.
Возле прожектора сидел человек, одетый в тёплое осеннее пальто. Трос, подключённый к прожектору, он, по-видимому, держал в руках. Месяц освещал его со спины, и она отчётливо могла разглядеть разметавшиеся по плечам волосы и ровный пробор посередине. В левом ухе человека что-то поблёскивало. Он сидел неподвижно и только время от времени слегка подёргивался, когда по тросику пробегала желтоватая искра.
Она отложила бинокль и слезла с подоконника. Поддёрнула коротенькие домашние шортики, потёрла руки, на секунду прислонив их к горячей батарее. Потом открыла ключом платяной шкаф и достала оттуда снайперку Steyr Scout. Купленный братом по лицензии пару лет назад, Scout до сих пор не покидал пределы страны, а в магазине, рассчитанном на пять патронов, тихо-мирно ждали своего часа четыре патрона калибра .308 Win.
Вместе с холодным воздухом в открытое окно рванулись глупые снежинки. Рукоятка винтовки плавно легла в ладонь, приклад мягко упёрся в плечо. Она отбросила со лба волосы и взглянула в прицел. Незнакомец по-прежнему сидел, не шевелясь, однако тросик, подключённый к прожектору, куда-то исчез.
Пальцы сдвинули предохранитель, погладили спусковой крючок. Прицел чётко фиксировал освещённое луной правое плечо незнакомца. Она ещё раз взглянула на него и, зажмурившись, нажала на спуск. Scout тихонько щёлкнул, посылая патрон в цель. Экстрактор выплюнул гильзу, та звякнула об пол. И только после этого она открыла глаза и снова взглянула на площадку трубы.
Там никого не было.
Силуэт города снова стал привычным, и труба всё так же возвышалась над домами, но теперь уже ослепшая - её красный глаз больше не обозревал окрестности.
С минуту она стояла у окна, глядя на злосчастную трубу - то через прицел винтовки, то через бинокль. Ничего не менялось. Наконец, продрогнув от холодного ветра, она приняла решение.
Захлопнув оконную створку, она спрятала Scout на прежнее место, натянула брюки, тёплый шерстяной свитер и взяла фонарик. В прихожей набросила на плечи куртку, кое-как зашнуровала ботинки и почти выбежала из квартиры.
На улице всё гуще валил снег. В лучах фонарей снежинки, танцуя, образовывали причудливые фигуры. Она поёжилась и плотнее запахнула куртку. Ветер дул прямо в ухо - пришлось натянуть неудобный капюшон.
До трубы идти было метров триста. Ботинки проваливались в неутоптанный снег, и противный ветер без конца менял своё направление, то швыряя в лицо ледяной воздух, то толкая в спину.
Бывшая котельная некогда была обнесена забором - сейчас от него остались только редкие столбики. Фонари здесь не горели - и неудивительно. Обычно в эти края заглядывали только мальчишки да любители заброшенных зданий. Однако холодным мартовским вечером и те, и другие явно предпочитали домашнее тепло романтике полуразрушенных стен.
Пробравшись между двумя столбами, она включила свой фонарик. Желтоватый кружок света заплясал по снегу, выхватывая то торчащую арматуру, то кучи кирпичей, то остатки каких-то ступеней. Труба высилась чуть в отдалении - без привычного прожектора сверху она казалась мёртвой. Безжизненностью дышало и всё вокруг. Стены бывшей котельной, исписанные неприличными словами, с заколоченными окнами и наглухо заваренными дверями походили на грубо построенную крепость, внутрь которой никто не мог попасть. Здесь, вокруг неё, был совершенно иной мир, отделённый от всего остального невидимой зыбкой стеной запустения. Даже снег здесь поскрипывал чуть тише - будто больной, готовящийся испустить последний вздох.
Она поёжилась, подойдя к котельной вплотную. Ветер не долетал сюда, запутываясь в останках технических построек. Труба теперь высилась прямо перед ней, вырастая из главного здания котельной.
Покрепче сжав в руках фонарик, она обошла здание, внимательно вглядываясь в снег. Никаких следов вокруг не было. Даже её собственные отпечатки ботинок моментально засыпало снегом.
На крышу постройки вела коротенькая железная лестница, начинавшаяся в метре от земли. В тёплое время года она не раз взбиралась по ней, чтобы получше разглядеть трубу вблизи. Однако на саму трубу никогда не поднималась. Она знала, что по всей длине трубы установлены три узенькие площадки, на которых можно передохнуть во время подъёма. Но это как-то слабо успокаивало.
Взобравшись по лесенке, она подышала на замёрзшие руки и подошла к подножию трубы. Постучала по её стенке - труба отозвалась еле слышным гулом, от которого внутри всё сжалось. Звук пустоты, навечно затаившейся внутри старого железа. Она заставила себя обойти вокруг трубы. Но и здесь не было ни следов, ни пятен крови, которые она и боялась, и хотела увидеть - сама не зная, какое чувство при этом сильнее.
Она выключила фонарик и села в снег - как раз там, где начиналась лестница наверх. Сверху, кружась, падали хлопья - внезапно ей показалось, что на вершине трубы пылает гигантский костёр, и пепел от него летит вниз, засыпая её и весь город.
Какое-то время она сидела, подняв голову вверх, ловила ртом снежинки и пыталась разглядеть площадки на трубе. Ночное небо города казалось оранжевым - облака отражали свет городских фонарей. Наконец, когда снег под ней начал подтаивать, она встряхнулась и встала. Ещё раз обошла вокруг трубы, ёжась от холода и смутного внутреннего ощущения беды. Её фонарик тщетно пытался высветить хоть что-нибудь, что напоминало бы о присутствии здесь кого-то ещё.
Бесполезно.
Она спустилась на землю и побрела домой, поминутно оборачиваясь. Позади оставалась тишина и мёртвые постройки, гниющие день за днём посреди города. Уже дома, в тепле и уюте квартиры, вдыхая её привычный запах, она подумала - было ли произошедшее правдой или просто сном?..
Шерстяной свитер щекотал горло. Заваривая чай, она то и дело поглядывала в окно - но прожектор на трубе не зажигался. Она знала, что теперь ей придётся привыкать к новому облику города. Города Без Прожектора.
Крепкий горячий чай, сдобренный долькой лимона и изрядной порцией клубничного варенья, помог согреться, но не успокоил. Уже лёжа в постели, она продолжала размышлять. Оставленный в шкафу Scout теперь хранил в себе всего три патрона - она проверила это, едва войдя в квартиру.
Труба назойливо торчала за окном, будто протыкая небо, и из этой дыры на город валил снег. Она смотрела на неё, пока грань между реальностью и сном не стёрлась окончательно, и её глаза не застлала пелена забвения.
***
Во снах она часто видела себя кем-то другим - поэтому не удивилась, когда поняла, что в этот раз ей предстоит быть мужчиной. Точнее, парнем с длинными, разметавшимися по плечам волосами, прямым носом и удивительными глазами цвета ночного серо-оранжевого неба. Одетый в осеннее пальто, он сидел на верхушке трубы и смотрел на город - на ту его часть, что светилась ярче. Это был центр - никогда не спящий, полный шума и огней, мир цветных красок и бессмысленных проблем. Позади него погружались в сон окраины, над головой светился молодой месяц.
Он ещё раз взглянул на марево огней впереди и, вздохнув, резко поднялся. И тут же правую ладонь пробила пронзительная боль. Что-то щёлкнуло о кирпичный бортик площадки, посыпалась крошка. Он бросился на скользкую от снега поверхность, перекатился, нога упёрлась в ограждение. Где-то здесь должна быть лестница...
Левая рука нащупала выступ металлических поручней над ограждением. Схватившись за них, он перегнулся через бортик и едва не сорвался вниз - правую кисть жгло будто огнём, она практически не слушалась. Кое-как, перенося вес тела на левую руку, он спустился до первой промежуточной площадки и тяжело упал в снег. Здесь вдоль бортика шёл узкий проём - он позволял смотреть вниз, оценивая, сколько ещё осталось до земли. Чуть левее на трубе висели три старых ретранслятора, их ржавые бока беспощадно проедала сырость. Один из ретрансляторов был приоткрыт, и дверца противно скрипела на ветру.
Лёжа на площадке, он пытался унять дыхание и успокоить боль в руке. До самого плеча мышцы словно онемели, временами по ним будто пробегал острый разряд тока, и простреленную ладонь пронзал раскалённый прут боли.
Взглянув вниз, он вдруг заметил, как у подножия котельной крутится жёлтый огонёк. Огонёк обогнул здание и замер возле лестницы. Поднялся, обошёл трубу и снова замер. А потом погас.
Напрягая зрение, он вглядывался сквозь узенький проём в то место, где начиналась лестница. Там определённо кто-то был. Тёмная фигура сидела неподвижно. Он видел, как в свете месяца слегка поблёскивают её волосы. Сжав зубы, пытался терпеть боль. Ветер всё яростнее раскачивал ржавую дверцу ретранслятора. Он видел, как фигура подняла голову и посмотрела на него...
Нет, не на него - просто вверх. Она не могла его видеть сквозь крошечную щель на фоне кажущейся чёрной трубы. Закусив губу, он следил за её движениями. Несколько минут, пока она смотрела в небо, показались ему часом. Рука ныла всё сильнее, теперь ещё и от холода, и он молил все известные ему силы, чтобы тёмная фигура исчезла...
Он закрыл глаза и упал лицом в снег. Щёки обожгло ледяными колючками. Кучка снега сорвалась и полетела в проём. Он затаил дыхание, вслушиваясь в скрип ржавых петель, в вой ненасытного ночного ветра.
Ничего.
Прошла минута - проползла медленно, тяжело, как целое столетие. Он отсчитал двести бешеных ударов сердца.
Ничего.
Он приоткрыл веки и тут же снова зажмурился, когда хрупкие кристаллики снежинок резанули по глазам. Приподняв голову, взглянул сквозь проём вниз.
Фигура с фонариком удалялась, покидая мир заброшенности. С задетых ею веток падали хлопья пушистого снега. Он смотрел ей вслед - жёлтое пятнышко фонарика казалось единственным признаком жизни в этом тоскливом уголке.
Он проследил, как пятнышко пересекло бывший двор котельной и пустырь, отделявший брошенные постройки от жилых домов. Добравшись до освещённой дороги, фигура погасила фонарик и вскоре скрылась в одном из подъездов.
Некоторое время он внимательно наблюдал за окнами дома, в который вошла фигура. Несколько освещённых квадратов погасли, ещё несколько зажглись - чуть в стороне от нужного подъезда. Окна на верхних этажах светились ровно, одно мерцало синеватым огоньком - там работал телевизор. Со своего места он не мог различить, что происходит за этими окнами, но продолжал смотреть.
Боль в руке притупилась, стала расплывчатой и уже не отвлекала. Рука ощущалась совершенно чужой, он с трудом мог пошевелить пальцами, но это его не пугало. Спустя какое-то время он сумел определить несколько предполагаемых окон, откуда могли стрелять. В одном из них как раз и мерцал телевизор, ещё несколько смежных квадратов горели тёплым оранжевым светом, порождающим образы ни с чем не сравнимого домашнего уюта. Гоня эти образы прочь, он сосредоточился на наблюдении, и вскоре понял, что за мысль так упорно стучалась в его разум.
Два смежных окна всё время были темны. В них не зажигался и не гас свет, не мерцал голубоватый огонёк, не вспыхивала искра зажигалки. Ещё несколько минут он смотрел на эти окна, потом встал и подошёл к лестнице, ведущей наверх.
На верхней площадке трубы ветер дул ещё сильнее. Прямо над головой висел осмелевший месяц. В его свете он видел каждый кирпич в ограждении площадки. Став на колени, он начал сгребать снег с ограждения. На это ушло довольно много времени - правая рука совершенно отказывалась ему подчиняться, и всё тело продрогло от пронизывающего ветра.
Когда он, наконец, нашёл то, что искал, в доме напротив погасла большая часть окон. Стараясь на всякий случай держать голову пониже, он внимательно исследовал выбоину в одном из кирпичей, оставленную пулей. Сама пуля застряла в толще старой кладки. Глядя на неё, он мысленно реконструировал события. Прожектор - пуля - след на кирпиче. Он присел на корточки так, как сидел перед прожектором, и резко поднялся, одновременно повернувшись к засыпающему дому. Прямо перед ним оказались тёмные окна на предпоследнем этаже - те самые, в которых не зажигался свет.
***
На то, чтобы спуститься с трубы, ушло гораздо больше времени, чем он рассчитывал. Несколько раз нога предательски соскальзывала, и он вис на одной руке. Когда ботинки, наконец, коснулись мягкого снега у подножия трубы, он ощутил, что весь дрожит.
Этот район не был ему хорошо знаком, но, как и в любой другой части города, здесь в конце концов нашлась дежурная аптека. Провизорша, уже сонная, несмотря на лишь недавно наступившую полночь, просунула через окошко тугой моток бинта и поспешно удалилась в свою подсобку - досматривать прерванный сон, наверное.
Он отошёл в затишек, где ветра почти не было, и закатал рукав пальто. Левой рукой обмотал бинт вокруг правой ладони, пропустил между большим и указательным пальцем, закрепил на запястье.
На перевязку ушло не более двух минут. Сунув руки в карманы, он вернулся к тому дому, из которого стреляли.
Через несколько минут подъездная дверь распахнулась, открыв чёрный зев неосвещённых внутренностей дома.
***
Она проснулась слишком рано - и поняла это сразу, ещё не успев открыть глаза. В это время суток, перед рассветом, даже воздух пах по-другому. Ещё не начинали петь петухи, ещё не проснулось солнце, край неба на горизонте ещё не успел порозоветь, но предчувствие рассвета уже сквозило в каждой секунде. Поёжившись, она поплотнее завернулась в одеяло и вдруг поняла, что весь сон куда-то пропал. Попыталась зевнуть для проформы - не вышло. Посмотрела в тёмно-синий квадрат окна, дотянулась рукой до прикроватного бра - комнату залил приглушённый зеленоватый свет. Она повернулась на другой бок.
- Привет.
Первая мысль - о 'Скауте' в шкафу. Вскочить, распахнуть дверцу... проклятье, быстро не получится - дверца заперта на ключ... Чёрт, как обычно действуют в таких ситуациях?!
- Напугал.
Это прозвучало скорее утвердительно. Взбаламученные мысли ещё толком не улеглись, но что-то уже начало проясняться.
Тёплое пальто совершенно не сочеталось с чашкой дымящегося чая в руке. Он немного нерешительно протянул ей чашку. На белых керамических боках были нарисованы котики.
Натянув одеяло до самого носа, она села на кровати.
- Ты как сюда попал?
Он продолжал стоять с чашкой в руке.
- Дверь, - слегка мотнул головой в сторону прихожей.
- Я не закрыла дверь?
- Я открыл, - он уже настойчивее подал ей чашку с котиками, - возьми.
Она взяла. Понюхала - чай как чай, фруктовый, купленный ею же пару дней назад.
- Спасибо, - вышло как-то совсем уж неуверенно.
Глоток больше ароматного, чем вкусного, горячего напитка помог немного успокоиться и хотя бы перестать ощущать противное посасывание под ложечкой. Делая вид, что целиком и полностью поглощена чаем, она исподлобья рассматривала незнакомца.
На вид вроде дружелюбный, и одет прилично. Взлохмаченный только, и глаза покраснели - явно не спал ночь.
Правая рука незнакомца была перетянута бинтом. Она внезапно ощутила, как дрогнуло сердце, и поняла, почему его облик всё это время казался ей смутно знакомым. Тот самый парень из сна - та самая фигура на трубе котельной... Боже, так значит, он жив! Жив и пришёл сюда, чтобы расправиться с дерзкой девчонкой. Но как он узнал? И к чему эта чайная церемония?..
- Слушай, я... я, конечно, извиняюсь, но... - она на всякий случай отставила недопитый чай на тумбочку, - я знаю, что... в общем... какого дьявола тебе тут надо? - неожиданно для самой себя выпалила она.
- Я покажу, - он слегка улыбнулся, - как было.
- Что-что покажешь?..
Он уселся прямо на пол - как стоял, в пальто и джинсах. Хорошо хоть ботинки снять догадался, невольно подумалось ей.
- Твой сон, - он сделал неопределённое движение рукой, - чай. Допей.
- Не хочу, спасибо... - она вздрогнула.
- Ничего страшного, - он улыбнулся ещё раз - как-то неловко, будто непривычно, - спи.
Она вздрогнула ещё раз. Спать? Когда рядом этот непонятный тип?..
- Я бы лучше... в общем, вы бы не могли выйти - я хочу встать и одеться.
Он покачал головой.
- Оружие, - сказал он, внимательно глядя на неё.
Автоматически она взяла чашку и глотнула ещё успокаивающего тепла. Запоздало удивилась - с чего бы она с ним на 'вы'?..
- Спи, - настойчиво повторил он, - не бойся.
Почему-то это не обнадёживало, даже отечески-успокаивающий тон, которым говорил незнакомец. Ещё раз кинув беглый взгляд на его лицо с покрасневшими глазами, она поставила на тумбочку полупустую чашку и свернулась клубочком под одеялом. Труднее всего оказалось закрыть глаза - она ощущала себя голой, несмотря на тёплую пижаму и плотное стёганое одеяло. Она чувствовала, что незнакомец смотрит на неё - временами казалось, что она даже слышит его дыхание на своём лице. В такие моменты ей стоило немалого усилия воли, чтобы не вскочить с криком. Но что-то останавливало - кто знает, как поведёт себя этот загадочный тип, если ему сопротивляться? Комплекция у него посолиднее будет, и даже одной рукой он легко справится с субтильной девчонкой.
Представлять возможные варианты развязки не хотелось, и она сосредоточилась на более позитивных мыслях. Итак, он принёс чай. Чай совершенно нормальный, вкусный. Чай из её любимой кружки с котиками. Кстати, как он узнал?.. Кружка стоит на кухне в шкафчике рядом с десятком других кружек, но он выбрал именно эту. Случайность?..
В памяти сразу всплыл сон - парень во сне выглядел точь-в-точь как этот странный незнакомец, сидящий сейчас на пороге комнаты. И в целом сон был уж очень связным и гладеньким - как написанная (или рассказанная кем-то?) история. Недоставало лишь некоторых моментов - или они не запомнились?..
Погружённая в эти размышления, она не заметила, как вновь провалилась в сон.
Она не видела - да и не могла видеть, как незнакомец, сидевший на пороге её спальни, тоже закрыл глаза. Его руки, накрепко сцепившиеся пальцами, казалось, уже ничто не сможет разнять. Но, несмотря на закрытые глаза, на его лице явственно читалась отчётливая работа мысли. Его веки, тонкие, с синими прожилками сосудов, казалось, были всего лишь занавесом, под которым непрестанно бегали взад-вперёд беспокойные глаза. Его пальцы стали единым целым, и всё тело превратилось в слитный конгломерат эмоций и чувств, непостижимый, не доступный ничьему взгляду и пониманию. Да это и не нужно было - никто не мог увидеть его в эту минуту, никто не мог проникнуть в его мысли, в его душу, в саму его суть, в то время как он с лёгкостью считывал все эмоции спящей девушки, вплоть до мельчайших проявлений, не доступных ни собеседнику, ни кому-либо другому.
Он ощущал, как его воспоминания входят в контакт с её воспоминаниями, с тем, что она так упорно пыталась успокоить в себе в последние несколько часов, с тем, чему не мог помочь ни фруктовый чай, ни валерьянка, ни даже самое сильное успокоительное - сон. Его глазные яблоки под тонкими голубоватыми веками беспокойно метались, пытаясь поспеть за лихорадочной чередой воспоминаний, каждое неуловимое мгновение которых было проникнуто страхом, болью, ожиданием, надеждой и тоской - одновременно. Ещё ни разу на него не обрушивалась настолько сильная волна эмоций - он не мог вспомнить, когда хоть раз с ним происходило что-либо подобное. Больше всего это было похоже не алкогольное опьянение - время от времени он позволял себе бутылочку-другую хорошего вина, и это, пожалуй, составляло всё его развлечение в последние несколько лет.
Кое-как отогнав от себя чужие эмоции, чужие чувства и посторонние переживания, он смог вычленить главную мысль.
Итак, он НЕ ОШИБСЯ.
Он действительно верно определил, что единственные тёмные окна в доме были окнами той квартиры, из которой в него стреляли. И дело было даже не в том, что он сумел вычислить траекторию пули. Всё дело было в том, что он ХОТЕЛ вычислить эту траекторию и найти эту квартиру. Эту самую.
Он не знал, что ещё может угрожать ему. Он не отдавал себе отчёта в том, сможет ли легко открыть замок. Он просто знал, что хочет войти. И этого ему было достаточно.
И он вошёл. Но прежде, чем войти, он впустил в её сон череду быстрых образов, каждый из которых нёс в себе сотню снов и миллионы мгновений. И сейчас он сделал то же самое, восполняя недостающие моменты её прошлого сна, устраняя пробелы, словно собирая конструктор - деталь к детали, выступ в выемку.
И она увидела.
Она увидела, как его собранный из сложнейших схем и датчиков палец потянулся к разъёму прожектора. Как он вздрагивал, пропуская через себя слабый ток электричества. Как вспыхивали перед его глазами разноцветные круги. Как, повинуясь неведомой силе предчувствия, он встал - и как электронный протез, первый его опыт, прострелила пуля из снайперской винтовки Scout калибра .308 Win. Как по всему телу проскочил подобный молнии разряд, как он пошатнулся, как упал, как обожгло лицо снегом, как он полз, превозмогая боль в руке, как прижимался к холодному металлу решётчатой площадки посреди семи ветров, как перевязывал оплавленные контакты и искорёженные сочленения - чтобы не увидела, чтобы раньше времени не догадалась...
Как он шёл, шаг за шагом, к дверям подъезда, как был на 'ты' с простейшим замком домофона, как ощущал каждое веяние ветра на своей продрогшей коже, как мечты о горячем чае заслонялись в его воспалённом мозгу мыслями о новом препятствии... Как он просто и элегантно обошёлся с замком на входной двери, вырубив всю структуру сложной электронной сети, и тут же промелькнули десятки и сотни часов, проведённых за изучением самой разнообразной техники - начиная от старых магнитофонов и заканчивая ультрасовременными компьютерами.
Наставало время объяснить ей последние детали. Вряд ли она оценит и вообще поймёт их - он и не надеялся на это. Она - та, которая по необъяснимой причине пыталась убить его - должна была стать единственной, кто будет посвящён в его план полностью. Совершенно посторонний человек, не доверяющий ему, враждебный ему, чужой ему - она должна была стать свидетельницей раскрытия его замысла. Был ли этот замысел так грандиозен? Он не задумывался об этом. Для него он был смыслом жизни - этого ему было достаточно. О других смыслах других жизней он старался не размышлять. К чему ли?.. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на бессмысленные вещи.
Воспоминание пришло неожиданно и не к месту. Вечность назад - работа по ночам, тяжёлые коробки, пропахший хлоркой и мышами супермаркет. Бессонные сутки, учёба, для которой чудом находилось время. Порой он засыпал прямо по дороге домой. Его жизнь была убогой по всем мыслимым параметрам и общественным стандартам, но он всё же находил в ней приятные моменты. Не видел ли он тогда в ней больше смысла, чем сейчас?..
Он на мгновение открыл глаза и увидел, как девушка беспокойно заворочалась. Лёжа под тёплым одеялом, завёрнутая, закутанная в разноцветье мягких лоскутов, она походила на зверька, свившего себе уютное гнёздышко. Выбираться из этого гнёздышка зверьку явно не хотелось - мир вокруг был слишком непонятным и непредсказуемым... Он поспешил закрыть глаза, видя, как начинают подрагивать её веки.
Её мир был тёплым и уютным - сейчас, в эту минуту, и он пожалел, что вторгается в него со своими эмоциями. Он пожалел и о том, что ей придётся увидеть - но наряду с сожалением в нём жила радость от того, что она узнает. От того, что он наконец-то обо всём расскажет. От того, какое освобождение он почувствует...
100 Continue. 2. Эпоха обучения
Сколько он себя помнил, вся его жизнь проходила бок о бок с техникой. Громоздкие магнитолы сменились небольшими плеерами, которые можно было повесить на пояс. Кассетные плееры уступили дисковым, а те были оттеснены маленькими флеш-собратьями, умещавшимися в карман. Появились мобильные телефоны с плохонькими пластмассовыми наушниками. Компьютер, ноутбук, смартфон... Наушники получше, музыка погромче и потяжелее. И каждый аппарат разобран и изучен досконально, а затем собран заново - так, чтобы стать верным другом. Гораздо более верным и надёжным, чем люди вокруг. Техника, прошедшая через его руки, ни разу не подводила, служа верой и правдой своему поначалу хозяину, а затем и создателю.
Первые компьютеры, собранные им, могли выполнять всего одну операцию одновременно, а их внешний вид создавал риск быть принятыми за кучу хлама. На стене его комнаты висела фотография первого в мире компьютера IBM - громоздкая машина, составленная из множества блоков. Она была для него образцом - и все последующие модели, во много раз быстрее и совершеннее оригинала, сильно проигрывали всего по одному, зато ключевому параметру.
Они не были первыми.
Он хранил свой первый компьютер рядом с этой фотографией. Металлический уродец, гордо выпятивший пузатый системный блок, был для него воплощением совершенства. И в самом деле - именно в нём, первом, заключалась та искра, которая давала жизнь всем последующим творениям. Эта искра, идея, возможность - для неё не было названия. Это был принцип действия, прорыв, начало, зарождение. Это была та самая печка, от которой он танцевал. Та самая таинственная Альфа, от которой только и могли развиваться события. Как зарождение жизни - таинственное и непостижимое, это было для него всем.
Чем дольше он собирал свои компьютеры, тем совершеннее они становились. Краем уха он слышал о том, что учёные разрабатывают электронные протезы, способные заменить утраченные конечности, что уже есть искусственные глаза, что компьютерный чип теперь размером с пылинку. Он не мог позволить себе изучать эти технологии на конкретных примерах, так, как он привык - разбирать, снова собирать и тестировать, улучшать, переделывать, доводя до предела возможного для каждого прибора совершенства. Зато он мог позволить себе создавать и творить - собственные технологии, которые, возможно, шли в ином направлении, зато идеально подходили именно ему, а не были безликим обобщением, созданным для всех сразу.
В памяти всплыл ещё один эпизод, но он не стал отсекать его как ненужный. Он вплёл эпизод в сон, придав ему ту естественную запутанность и нелогичность, без которой сон неизбежно превращается в неумолимо правильную и невыносимо скучную реальность.
Промозглым октябрьским вечером он возвращался домой после очередного рабочего дня. Шёл дождь, мерно постукивая по зонту. Шёл и он, отмеряя шагами серую аллею. Кроны деревьев, обрамлявших её, скрывал низко надвинутый купол зонта, и на его долю уже не доставалось разноцветья осенней листвы. Только чёрные мокрые стволы, забрызганные ботинки и грустный, весь в трещинах, асфальт под ногами.
Асфальт.
Под ногами.
Он не замедлил шаг, но внутри у него всё будто остановилось. Кто сказал, что должно быть именно так? Что асфальт должен быть под ногами, а небо - над головой? Что осень следует за летом, а люди не могут жить вечно? Кто придумал, что мы не можем летать? Что все эти законы неопровержимы - законы, в которые мы так верим, потому что эта вера даёт нам хоть какую-то почву под ногами. Потому что без этой веры у нас не было бы ничего - одни фантазии. Только тот, у кого нет ничего внутри, может искать опору во внешних вещах...
Он не остановился и не стал пытаться взлететь или поменять местами асфальт с небом. Он лишь приподнял зонт и внимательно посмотрел на золотистые октябрьские листья. Его окружали каштаны и дождь. Он не чувствовал их - он был слишком погружён в себя. Купив стакан горячего кофе в мобильной кофейне, он пошёл дальше. Вкус кофе не запомнился ему. Да и сам кофе тоже.
Через год он создал первый собственный прототип электронного заменителя конечности.
И одновременно с этим важнейшим шагом перед ним встала первая по-настоящему сложная проблема.
Он понимал, что не сможет самостоятельно опробовать новинку на себе - ему предстояло обратиться за помощью к совершенно посторонним людям.
Тот мир, тот город, что жил за окнами своей особой жизнью, был безнадёжно огромным и ещё более безнадёжно чужим. И, словно кит, он не мог не втягивать в своё жадное чрево городской планктон. Каждый житель, будучи частью системы, обязан был с ней взаимодействовать. В противном случае система отторгала ставшую чужеродной частичку, лишая последнюю малейшего шанса на выживание.
Среди сотен тысяч таких частичек, безусловно, были и те, кто сумел подобраться ближе к верхушке системы и, подобно паразитам в чреве кита, извлекать из гиганта максимум собственной пользы. Каждая такая частичка окружала себя огромным количеством связей с другими паразитами и накапливала массу информации, помогавшей ей в извлечении выгоды.
Ещё одна система - точнее, над-система, - объединяя гигантов, давала им возможность взаимодействия на макроуровне. Искать иголку в стоге сена парень не собирался - для его целей вполне подходил один из секторов этой над-системы, в просторечии именуемый Рунетом. А, точнее, его субсектор - крупный инфопортал города.
Почти сутки ушли на то, чтобы собрать и отфильтровать интересующую его информацию. В городе работало безумное количество частных клиник. Проведя простейшие расчёты, он с изумлением выяснил, что на одного человека в городе в среднем приходится по 1,2 врача и 3,5 медсестры.
Здоровая личность стала настоящим культом общества. Однако, если верить данным хотя бы отдельно взятого портала, это не мешало в огромных количествах плодиться всевозможным знахарям, врачевателям и целителям, в том числе претендующим на излечение души. Тысячи и тысячи рекламных баннеров помогали распространять пугающую информацию о страшных недугах. И, конечно же, каждый недуг мог быть вылечен только за большие деньги и исключительно у проплатившего показ баннера целителя. Денежные вложения в здоровье широко продвигались, гарантированно обещая похудение кошелька и обходя стороной мифический результат самого лечения.
Результатом его поисков стала база из почти шестидесяти личных электронных адресов практикующих врачей-хирургов, специализацией которых было протезирование. Он составил и разослал им письмо, объясняющее, почему им будет выгодно сотрудничать с каким-то неизвестным изобретателем. Выцеживая из себя противно-рекламные слова и слоганы, он ощущал, как во рту появляется гадливый привкус.
Наконец, далеко за полночь, он захлопнул крышку ноутбука и закрыл глаза. Пальцы легли на опухшие усталые веки.
Не включая нигде свет, он добрался до кухни и налил себе вина. Сил подогревать напиток не было - холодное вино заставило вздрогнуть и поёжиться, но тут же внутри разползлось приятное тепло. И вместе с этим теплом он почувствовал, что собрал достаточно информации и сделал всё, что мог, закинув хороший крючок на крупную рыбу. Время теории подошло к концу - наставала пора ожидания.
***
Последующие дни он посвятил изучению медицинской литературы, которая могла бы в дальнейшем помочь снизить его зависимость от посторонних. Он смотрел бесчисленные видеоролики, но к утру его нередко охватывал ужас. Ему казалось, что для осуществления его задумки нужно слишком многое, и он забывал о том, что создание электронного протеза само по себе требовало очень многого, но он этот шаг уже совершил.
Каждый день он начинал с того, что восстанавливал в памяти открытия прошлой ночи. Убедившись, что все знания прочно осели в его мозгу, он продолжал штудировать учебники. И каждый раз смотрел на своё изобретение, гордо помещённое рядом с его первым компьютером - в стеклянный куб. Куб был герметичным и не пропускал ни пыль, ни влагу. Он сам запаял этот куб - до того дня, когда ожидание завершится.
Оно завершилось в середине ноября. Из десятков разосланных электронных писем он получил лишь один ответ, и тому понадобилось почти пять месяцев, чтобы дойти. Автор ответа, солидный врач с хорошим именем в мировой медицине, уже много лет практикующий в крупной частной клинике города. Он выражал свою заинтересованность и объяснял, что находился в длительной командировке, поэтому не мог ответить ранее. Не будет ли молодой человек так любезен, чтобы продемонстрировать своё изобретение?
Без долгих колебаний парень отослал врачу свои координаты с приглашением в любое удобное время заглянуть в гости.
***
Он стоял у окна, прижавшись носом к стеклу, и смотрел вниз. К подъезду подкатил серебристый седан, аккуратно приткнулся у бордюра. Из машины вышел мужчина в пальто. Подошёл к подъезду, и тут же домофонная трубка издала резкий писк.
Ничего не спрашивая, парень ткнул в кнопку на трубке, открывая подъездную дверь. Прогрохотал лифт - звук старых подъёмных механизмов был слышен даже сквозь стены.
Врач размашисто перешагнул порог. От него пахло дорогим одеколоном и бензином. Крупный, высокий, он сразу занял собой всю небольшую прихожую. Деловито потёр руки, оглядываясь.
- Прежде чем мы приступим к обсуждению, мне бы хотелось увидеть вашу разработку в действии.
- Сюда, - парень двинулся по коридору. Врач последовал за ним. Как и все врачи, не сняв ботинки.
В заваленной деталями комнате хозяин квартиры продемонстрировал гостю работу электронной кисти, подключив её к источнику питания. Через компьютерный интерфейс на монитор выводились все данные о положении протеза, совершаемых движениях, состоянии отдельных узлов.
Врач внимательно изучил информацию, задав несколько уточняющих вопросов и, под конец, попросил кофе. Парень жестом пригласил его на кухню, где, помешивая ложечкой чёрную жидкость в турке, спросил:
- Мнение?
- Моё мнение таково, что вы гений, молодой человек, - спокойно ответил хирург, уместившийся на табурете возле накрытого клеёнкой стола, - и ваша разработка весьма и весьма перспективна. При должной поддержке и спонсорстве, разумеется.
- Разумеется, - парень разлил кофе по чашечкам.
- Более того - ваша разработка способна во многом изменить ситуацию в современном протезировании, помочь многим людям...
- Нет.
- Что? - врач приподнял брови. По его лицу было не понять, что вызвало большее удивление - неожиданно прервавшее его слово или значение этого слова.
- Никакой гласности. Продавайте разработку. Пусть тестируют. Улучшают. Дорабатывают. Как угодно. Кто угодно. Но никакой массовости. Без конвейеров. Без потоковой сборки. Пока не завершу. Это цель работы. Заменить всё. Полностью.
Последнее слово он постарался произнести с особым нажимом.
- Ну что ж, - отозвался хирург. Казалось, грандиозные планы не произвели на него ни малейшего впечатления. - На это уйдёт много времени, - это фактор явно больше интересовал врача, - какие гарантии вы можете дать, что разработка завершится, и мои средства и труды не пропадут даром?
- Она завершится. Пропишите свои условия, - парень отхлебнул горького кофе, - обезопасьте себя.
- Хорошо, - с некоторой заминкой кивнул хирург, - я буду щедро платить вам - конечно, если найду не менее щедрого спонсора. Вы же должны будете оперативно передавать мне всю информацию о разработках.
- Само собой, - рассеянно кивнул парень, уже думая о другом.
- Мы с вами заключим договор, о котором будем знать только мы двое, - врач уже торопливо что-то подсчитывал, используя для вычислений крошечный блокнот, - разумеется, для претворения вашего плана в жизнь мне понадобятся ассистенты - в одиночку операцию такого плана никто не проведёт. У меня есть на примете надёжные люди...
Парень исподлобья бросал косые взгляды на этого дельца от медицины. Уверенный в себе, предприимчивый мужчина солидного вида. Начищенные ботинки, машина представительского класса. Он смотрелся странно на просто обставленной кухне, и всё же явно чувствовал себя на своём месте. Такие люди всегда и везде в своей тарелке.
- Возникнет также проблема с поиском опытного образца для проведения операций...
- Не возникнет.
- В каком смысле? - брови врача снова взметнулись вверх.
- Образец - я.
Врач поперхнулся кофе, закашлялся и начал шарить по карманам в поисках платка. Наконец, утерев рот и проступившую на лбу испарину, он шумно вздохнул.
- Вы собираетесь тестировать всё это на себе?
- Да.
- Это рискованно, юноша, - покачал головой хирург, - если что-то пойдёт не так, ваша разработка может остаться незавершённой. А вы - покалеченным.
- Я завершу разработку, - тон его голоса был спокойным, как камень, уверенный в том, что в ближайшую тысячу лет он никуда не сдвинется, - вы обеспечите успех. В ваших интересах.
Теперь уже доктор рассматривал парня - с откровенным любопытством, будто пытаясь понять, шутит ли этот странный юноша или просто сошёл с ума.
Наконец, видимо, убедившись, что ни то и ни другое не имеет места, он снова вздохнул.
- Ну, хорошо. Значит, отпадает одна проблема и возникает другая. Все необходимые формальности с руководством нашей клиники я, разумеется, улажу, - врач постепенно приходил в себя. Загадочному парню всё же удалось вывести его из привычного равновесия. И это его злило, - пребывание у нас достаточно дорогое, но для вас я постараюсь выбить скидку и вычесть из вашего гонорара не всю стоимость, а, скажем, процентов пятьдесят... Расходные материалы, затраты на оплату работы ассистентов, плюс опять же за молчание... - он размышлял вслух, немало не стесняясь парня, - договор я набросаю и вышлю вам на днях. Подпишете и начнём.
Хирург допил последний глоток кофе, отодвинул пустую чашечку. Чётко, размеренно, будто заранее распределил объём напитка, разделил на количество глотков и подсчитал, с какой скоростью требуется делать глотки, чтобы чашка опустела точно к концу его речи. Тоже заранее продуманной, разумеется. И никакие неожиданности этому расчёту не помешали.
Врач встал, захлопнул блокнотик и аккуратно уместил его во внутреннем кармане пальто.
- Мы с вами договорились, - утвердительно произнёс он, застёгивая пуговицы и подавая парню руку.
- Да, - тот пожал протянутую суховатую ладонь. Рука врача была тёплой, будто нагретой исходящей от него энергией и деловитостью. Пальцы парня, напротив, были ледяными - словно уже готовились стать металлом.
***
С той судьбоносной встречи прошло не больше месяца. В один из мутно-серых декабрьских дней его привезли в сверкающую чистотой клинику на тихой улочке неподалёку от делового центра города. Окна с новомодными жёлтыми стёклами односторонней прозрачности создавали странное впечатление, будто только они могли отражать не видимое за тучами солнце. Входя в холл клиники, парень подумал о том, как видят улицу находящиеся внутри люди. Вскоре ему предстояло это выяснить на себе.
Его палата на последнем этаже оказалась чем-то вроде одноместного полулюкса. Довольно тесная, но с персональным санузлом и даже небольшим письменным столом. На тумбочке возле кровати - традиционная ваза с цветами. На покрывале - ни единой складочки. Окно, конечно же, с жёлтыми стёклами. Он выглянул на улицу. Хмурый день отсюда приобрёл болезненный желтушный оттенок.
Сопровождавший его врач дал краткие распоряжения относительно режима дня и предстоящих процедур. Парень должен был провести в клинике несколько дней для подготовки к операции, пройти необходимые обследования и даже получить поддержку психолога. От последней, впрочем, он отказался.
Врач посоветовал ему лишний раз не покидать палату и в случае необходимости вызывать санитара с помощью прикроватной кнопки. Прибежавшая медсестричка выдала комплект больничной одежды и, сохраняя строгое выражение лица, настоятельно попросила парня поскорее принять душ и переодеться. Процедуры планировалось начать уже через час.
Убежала медсестричка, ушёл, напоследок окинув палату взглядом, врач. Держа в руках больничную пижаму, парень стоял, прислушиваясь к своим ощущениям от этого места. Ничего отталкивающего, против ожиданий, здесь не было - чувствовался даже своеобразный уют. Если не смотреть в чересчур жёлтые окна.
Скучать ему не пришлось - дни завертелись, как колесо неумолимой фортуны. Бесконечные томографии, рентгены, анализы крови, мочи и прочих жидкостей, ЭКГ, диагностика на все возможные и невозможные вирусы. От этих обследований он уставал больше, чем проводившие их врачи. У него выкачали, казалось, тонну крови и собрали с него всё, что можно было собрать. Возвращаясь в палату, он набрасывался на приносимую ему больничную еду - как правило, состоящую из овощного салата, нежирного мяса и молока. Еда была свежей и особенно вкусной после изматывающих процедур.
Дня операции он ожидал без страха. И, когда врач утром объявил ему, что этот день настал, он ощутил нечто вроде радости. Его победа приблизилась ещё на шаг.
Хирург объяснил ему, что сразу устанавливать протез нельзя - сначала придётся ампутировать кисть и подождать заживления культи. Парень не возражал. Он был готов ко всему - к ожиданию, к боли, к неудобствам, к изматывающим процедурам и формальностям. Ко всему, кроме поражения.
***
Следующие несколько дней после ампутации слились для него в один кашеобразный комок, слепленный из боли, отвращения к окружающему и торжества, пробивающего себе дорогу сквозь все наносы негатива. Из больницы его неохотно отпустили только через две недели, дав множество рецептов на антибиотики и кучу банальных наставлений. Врач прочёл ему длинную лекцию о недопустимости спешки и правилах поведения. Парень должен был регулярно являться на осмотры и перевязки - заживление требовалось тщательно контролировать, до тех пор, пока ткани не восстановятся настолько, чтобы стала возможной установка аугметики. Снова ожидание, но теперь уже в новом качестве - с явным привкусом грядущей победы. И - почему-то - страха.
Приближался Новый год. Он шёл домой, ощущая, как редкие мокрые снежинки превращаются на лице в капли воды. Он держал руки в карманах - вернее, одну руку. Ею он доставал из кармана деньги, перелистывал композиции в плеере и держался за поручень автобуса. То, что осталось от правой руки, он не вынимал из уютного тепла зимней куртки.
Так прошли праздники и новогодние каникулы. Наконец-то наступили холода, город завалило настоящим снегом - белым, мохнатым, похожим на пену в хорошо приготовленном капучино. Он не выходил из дома, питался заказанной пиццей да тем, что сохранилось в кладовке с прошлого года - консервами и маринованными овощами. Старая жизнь осталась позади - была сожжена вместе с правой кистью, как ненужный хлам. Электронный протез по-прежнему сверкал в стеклянном кубе. А его создатель баловал себя хорошим вином и ждал, когда заживут послеоперационные швы.
Январь закончился, и он впервые за долгое время решил прогуляться. Было ветрено, но солнце светило вовсю, и снег кое-где уже начинал превращаться в мутное месиво. Он шёл по той самой аллее, где больше года назад понял, к чему ему стоит стремиться. Мобильная кофейня по-прежнему стояла на своём месте, и он взял себе стаканчик горячего кофе. Вкус напитка с первым же глотком внезапно всколыхнул чувства - он вспомнил, что именно такой кофе он пил в тот дождливый октябрьский день. И точно так же держал стаканчик в левой руке, в то время как правая сжимала зонт.
Сейчас зонта у него не было.
Он присел на высушенную солнцем скамейку и стал разглядывать прохожих, прихлёбывая кофе через маленькое отверстие в крышке стакана. Был выходной, и люди неспешно прогуливались, наслаждаясь редким зимним солнцем. Мимо шли мамы в пальто и шубах, ведя за руку плотно укутанных карапузов. Мимо шли собачники - с наряженными в комбинезоны мопсами и уютными мастиффами. Мимо шли степенные мужчины в дорогих брюках и школьники в обсыпанных снегом куртках. Пробежал взлохмаченный парень с коробкой под мышкой, шлёпнув ногой по луже. Проскользила на высоких каблуках разряженная мадам в роскошной норке. Зевая, проплёлся небритый мужичок - всего в паре шагов от него, пахнув дешёвым одеколоном и пивом...
И он вдруг понял, ощутил, осознал, какое огромное, космическое расстояние отделяет его от всех этих людей. То, что он долгое время считал само собой разумеющимся, теперь возникло перед ним в ином свете. Он вспомнил все свои желания, свои мечты, которые оставались лишь пунктиками в его голове, он осознал, какая бездна всего умещалась в его фантазиях. Он знал, что не успеет осуществить и сотой доли этих фантазий. И поэтому он вычленил из них одну, ключевую, ту, которая должна была дать ему возможность использовать время в своих целях.
Пустой стаканчик из-под кофе он принёс с собой и поставил на стол. Глядя на него, он набрал номер врача и договорился о времени, когда сможет снова лечь в клинику для установки электронной кисти.
***
В течение следующих суток после операции он метался по палате, не находя себе места от боли и ужаса. Не спасало ничего — ни успокоительное, ни медитация, которой он обучился несколько лет назад. Лишь очередной укол анестетика дал ему возможность поспать несколько часов. Этот горячечный сон был переполнен кошмарами и смутным ощущением нависшей над ним чудовищной опасности, однако всё же дал некоторую передышку, и утром стало легче. Проснувшись, он понял, что может воспринимать окружающее и в состоянии выйти из палаты. Правая рука по-прежнему представляла собой сплошной очаг боли, он не мог ею двигать и, сцепив зубы, ждал, когда боль утихнет. Не один и не два раза его посещали страшные мысли — он представлял, что всё происходящее — лишь малая часть той боли, что ещё придётся испытать ему. Всем, на чём он держался, была его мечта.
Он знал, что шансы на успех у него невелики — даже если рана благополучно заживёт. Но эти мысли не мешали ему молча и сосредоточенно продолжать своё дело.
Пока что его электронная кисть закреплялась на запястье при помощи сложной сетчатой конструкции из пластика, которая обеспечивала бы возможность окончательного заживления раны и впоследствии позволила бы подогнать искусственную часть вплотную к живой плоти. Присоединение планировалось реализовать при помощи нескольких слоёв синтетической кожи различной плотности. Специально созданная кожа имела обратную симметричность относительно биомеханики нижележащей ткани. Ещё один слой должен был быть проложен тканью, которая под воздействием слабого электрического тока могла приобретать жёсткость. Место сцепки было плотно зафиксировано при помощи обычного бинта. Электроды, вмонтированные в основание протеза, считывали ток, вырабатываемый живыми мускулами при сокращении, и передавали на микропроцессор. Микропроцессор, в свою очередь, преобразовывал эти сигналы и регулировал работу сложной системы электродвигателей, каждый из которых обеспечивал движение одной из десятков частей устройства. Расположенные на кончиках пальцев датчики, реагируя на прикосновения к объектам, позволяли воспроизводить относительно реалистичные ощущения.
Эта сложнейшая система была всего лишь прототипом того, что он собирался создать — в его планах роились куда более грандиозные замыслы.
***
Огромное количество прочитанной медицинской литературы принесло свои плоды. Немалую лепту внесли и беседы с ухаживавшей за ним медсестричкой, и ежедневные разговоры с врачом. Последний, впрочем, строго-настрого запретил парню самостоятельно что-либо делать с протезом.
— Ты пойми, — хмурился врач, поглаживая свой белоснежный халат, — дополнительные риски нам ни к чему. Я и так здорово подставляюсь сам и подставляю руководство, занимаясь всем этим. Нужна будет перевязка — приезжай, сделаем бесплатно. Окончательную установку можешь проводить, но только под нашим контролем…
Парень слушал молча и короткими фразами давал понять, что стоит на своём. В конце концов, врач, плюнув, в сердцах дал добро на любые эксперименты, дополнив разрешение угрозой дописать в договор ещё пару пунктов, снимающих с врача и медперсонала всю ответственность за подобные ситуации.
Парень прочёл дополненный договор, держа его пальцами своей новой руки. Пальцы не дрожали. Левой рукой он поставил свою подпись под дополнениями и в тот же вечер уехал из клиники домой.
В один из последующих дней ему позвонили. Трель мобильника застала его в тот момент, когда он, вооружившись сильным увеличительным стеклом, разглядывал соединения и контакты между протезом и рукой. Матернувшись про себя, он отложил лупу и потянулся за телефоном — аккуратно, стараясь не шевелить правой рукой. Бинты был сняты, и хрупкое соединение плоти и электроники могло быть разрушено одним неосторожным движением.
— Да.
Он удивился тому, как непривычно и глухо звучит его голос.
— Алло! Алло! — надрывался на том конце невидимый собеседник.
— Слушаю, — сухо ответил он и кашлянул.
— Не надо, — неожиданно выпалил собеседник. Судя по голосу, скорее собеседница — причём пожилая.
— Что не надо? — он опешил.
— Слышишь ты меня? — нервничала бабулька, — слышишь?!
— Я слышу вас, — он поудобнее перехватил мобильник, — вы куда звоните? Поговорить с кем?
— С тобой! — безапелляционно заявила бабка, — а ты что себе думал?!
— Номером ошиблись, — сморщился он.
— Ничего я не ошиблась — не надо мне тут! Не надо!
На другом конце линии раздались частые гудки. Он медленно положил мобильник на стол рядом с лупой.
Хрень какая-то, решил он спустя пару минут, заканчивая рассматривать места соединения и перевязывая запястье чистым бинтом. Однако эта ‘хрень’ продолжала сверлить его мозг ещё довольно долго — пока он не надумал слегка проветриться.
После установки протеза прошло почти две недели. Его больше не сводили с ума мучительные боли — ощущения в руке притупились, стали слабыми, лишь слегка ноющими. Он пока не рисковал делать плотную сцепку — швы ещё до конца не зажили, а терпения у него было хоть отбавляй.
Последние дни зимы выдались ветреными и морозными. Он застегнул зимнюю куртку, надвинул на голову капюшон, а на правую руку аккуратно натянул тёплую кожаную перчатку на натуральном меху.
В подъезде, едва выйдя из квартиры, он сразу же вляпался в какую-то непонятную, но мерзкую на вид лужу. Больше всего она напоминала разлитую краску тёмно-серого цвета. Морщась, он пошаркал ботинками, кое-как стерев с них остатки неизвестной субстанции.
Улица встретила его завыванием ветра и срывающимися с сумрачного неба снежинками. Было всего три часа дня, но казалось, будто уже наступил вечер. Короткий зимний день стремительно катился к неизбежному завершению.
Он зашагал по выщербленному асфальту через дворы. Неподалёку от дома шумел небольшой автовокзал, обслуживавший рейсы из соседних городков. Вокруг автовокзала, как и положено, были густо натыканы всевозможные киоски — начиная от собачьей шаурмы и заканчивая вполне съедобными блинчиками. В такую погоду возле них никого не было, если не считать спокойно спящего на лавочке бомжа — судя по синюшному виду, тому холод был нипочём.
Он прошёл мимо киосков, вдыхая запахи подгоревшего мяса и тёплого теста. Окошки вокзала светились мягким, уютным жёлтым светом. Он хотел было войти, но передумал — делать ему там явно было нечего, и он не настолько замёрз, чтобы искать убежища в общественном месте.
Следы непонятной липкой гадости тянулись за ним по остаткам грязного городского снега. Рабочий день ещё не закончился, и на улицах было совсем мало людей — никто не хотел выходить по доброй воле.
Он шёл и шёл, погружённый в свои мысли. Всё происходящее вокруг — грохот трамвая и шум ветра в голых ветвях, лай собаки, визг тормозов — казалось далёким, будто находящимся за толстым мутным стеклом.
Мир, окружавший его, не был ни приветливым, ни добрым, ни безопасным. На него угрюмо поглядывали встречные серые люди, на чьих лицах навсегда застыло выражение злобной покорности. Он их не замечал — и не знал, что на его собственном лице точно такая же маска. Он знал, что где-то, в невообразимой дали отсюда, есть другая жизнь, где трава зеленее, солнце ярче, а люди веселее. Там, в этом сказочном царстве, можно сбросить оковы, которые давят на плечи, пригибая к земле и навеки уродуя гордую осанку. Только там, в волшебной стране, не нужно повода для смеха — там тебе улыбнутся бесплатно. Там, в этом чудесном уголке, обитают другие цели — не просто выжить, но жить, там широко распахиваются двери души, впуская весь свет, какой только есть в мире. Это рай, где в воздухе разлиты цветные фантазии, а в ручьях течёт алмазная мечта. Это там поселились музы, распевающие песни счастья, услаждающие слух, убаюкивающие любую боль…
Пииииииип.
Противный резкий зуммер был совершенно не похож на райскую песнь. А последовавший за ним грубый толчок в плечо окончательно вернул его в реальность.
— Стойте, молодой человек, — прозвучал над ухом властный голос. В нос ударила смесь одеколона и плохо замаскированного мятной жвачкой перегара.
Он моргнул и обнаружил, что стоит на входе в здание железнодорожного вокзала. Противный зуммер издавал металлоискатель, а властный голос принадлежал внушительного вида детине в форме охранника.
— Выложите все металлические предметы на стойку, — потребовал детина.
Ч-чёрт…
— Минуту, — пробормотал он, запуская левую руку в карман пальто. Там было пусто. Охранник внимательно следил за тем, как подозрительный субъект копается в карманах брюк. Ключи обнаружились в заднем кармане джинсов, и он бросил их на стойку, едва сдержав вздох облегчения.
— Что-нибудь ещё? — угрожающе спросил детина.
— Пожалуй, нет… — он всё никак не мог вспомнить, как попал в здание вокзала. Неужели прошёл пешком полгорода, настолько погружённый в свои розовые мечты?..
— Выньте руки из карманов, — охранник продолжал неприятно щуриться.
Он послушался.
— Пройдите ещё раз через металлоискатель.
— Знаете, — он потянулся за ключами, — я, пожалуй, пойду…
Детина решительно сгрёб ключи в свою волосатую лапу.
— Пройдите через рамку, — повторил он угрожающе.
Глубокий вздох.
Он послушно развернулся и прошёл через алюминиевую серебристую рамку прибора. Тот моргнул красными индикаторами и истошно завопил. Мерзкий зуммер…
— Молодой человек, снимите часы, кольца и выньте из карманов мелкие монеты, — продолжал настаивать охранник.
— Я не пройду здесь. Всё равно, — его вдруг осенило, — это металлические имплантаты.
— Что-что? — отреагировал на незнакомое слово детина.
— Титановые винты, — пояснил он, — в суставе. Сломал шейку бедра. Упал неудачно. Кость скрепили винтами. Их вкручивают в кость. Специальный сплав. Организм принимает хорошо. Вводят спицы в кость. Потом винты. Накручивают на спицы. Винты внутри полые. Они скрепляют кость. Помогают срастись. Вы понимаете меня?
— Ага… — охранник слегка обалдело кивнул.
— Показать не смогу, — продолжал он, — рентгеновские снимки дома. Поэтому…
Он выхватил ключи из потной лапы охранника.
— Я похромаю домой.
С натяжкой улыбнувшись, он развернулся и покинул негостеприимное здание вокзала. Внутри кипели смешанные чувства — его буквально душил смех и раздирала ярость. Ему было приятно дурачить охранника, но в то же время он понимал — никакая ложь не даст ему возможности пройти внутрь. Проклятая рамка металлоискателя своим зуммером будет всегда напоминать ему о том, что в этом мире он — персона нон-грата. Напоминать чётко, ярко, явно и бескомпромиссно. Кричать на всю округу о том, что он привык всегда лишь смутно ощущать.
----------------------------------------------
Полный текст размещен здесь: https://lit-era.com/book/kafka-s-molokom-ver-101-b11445
----------------------------------------------