Деревеньки совсем притихли под снегом. В каждой по три или по четыре жителя осталось. В мае приедут из Архангельска и Мурманска, Москвы и Вологды…
Оживится всё. Замелькают машины, покатятся велосипеды и детские коляски.
А пока услышишь речь только в маленьком сельмаге.
И удивишься.
- Что-то сегодня и людей мало, - отмечаю я.
- Так ещё не обЫднело,- отвечает мужчина лет пятидесяти, коренной житель.
- А что это?
- День ещё не наступил.
У прилавка замешкалась женщина к восьмидесяти годкам:
- Ой, Уповод простояла, а не приготовилась.
И вот так каждый раз, что-нибудь и услышишь
В ожидании машины с хлебом присели на шаткую скамеечку
две женщины из разных деревень. У обоих морщинистые лица светятся. В глазах умиление. И поговорить охота. А жизнь-то позади почти вся, как на ладони.
- А вот вы про слово спрашивали, так я шла домой и вспомнила про это слово, обращается одна из них, что моложе.
- Бывало, говоривала моя свекровушка покойная:
-ОвЫденные пироги, то есть пироги этого дня.
- ОвЫден в Вожегу ходила, то есть одним днём ходила.
- Так ведь около шестидесяти километров! Неужели пешком ходили?
-изумляюсь я.
- Ходили. Маркел ходил
От слова перешли к воспоминаниям.
А скамеечка шатается под женщинами.
- Как на качулях, - улыбается та, что старше.
Доску клали на чурку и становились на доску с разных концов. Сначала один прыгнет, другого доска поднимет. А потом – другой.
Мало у нас время было для игр.
Но на качулях в Христов день качались во время гулянья. Делали большие качули у гумна.
- А что за праздник такой?
- Так Пасха.
А гумна-то были почти у кажного.
- Давай, у кажного! А если женшина одна живёт, то брали её в напарники.
Богатые пускали на своё гумно.
- Богатые не пустят. Пускали добрые.
А доброта не у каждого. Это дар.
- Вот качается кто-нибудь на больших качулях. А другие бросают клок соломы в ноги тому, кто качается. А тот должен клок этот поймать и кинуть в ребят. На кого солома упадёт, того и черёд качаться.
- Хороший трудолюбивый хозяин был Маркел. Когда был председателем, всё время пешком ходил.
Свистулин Володя взял в жёны сестру Маркела.
Заведут праздники на неделю. Сначала в одной деревне. Потом в другой. А нам, робятишкам, было интересно смотреть. Пили деревенское пиво, ну и, как редкость, бутылочку ставили. Денег-то в то время не было на вино.
-А некоторые мужики ходили от жены на сторону.
Видно, не всё устраивало их дома.
- А я этого понять не могу. Ну, уйдёт к другой, а там опять что-то не устроит.
Приживаться надо.
Ох, уж я-то по душе вышла. Но никто не обзавидуется.
Бывало, смотрю в окно и жду, какой придёт сёдни?
Как сёдни ночь проведу?
Гляжу в окно.
Машина вроде остановилась.
Как у меня душа заболела.
Как у меня сердце заныло.
Увидела под лавкой чо-то в бумагу завёрнуто. Бутылка. Выставила её на крыльцо.
- Тебе тут делать нечего! Понеси леший!
Пей! Только в избу не заходи, не гноби меня!
Ломился в дверь.
Детей не тронет. Я через окно да во двор. Осенняя ночь холодная. В чём была, выскочила. Костёр на дороге горит.
Я к костру. А там возле костра мужики чужие сидят. Видно, опять побег был.
Я мимо, как привидение. А мужики, молча, на меня смотрят.
Напротив соседней избы стоял трактор ДТ. Я залезла в кабину. А окно-то открыто. Руки скрестила на груди, чтобы теплее было, притулилась головой к холодной кабине и уснула.
Чую, что Анна по двору ходит, вёдрами гремит, со скотиной управляется.
Надо домой идти. Страшно.
- Я ведь тоже уходила от греха подальше, - с улыбкой тихо говорит другая.
Заползает весь в грези, синий, орёт:
- Снимай с меня ботинок!
- Не сниму!
Снял ботинок. Ружьё в руки взял.
- Ах, ты, с…!
С крыльца не помню, как слетела. Встала за погребицу. Слышу: Бух!
Постояла, постояла. Пошла к дому. Дверь открыла.
Он сидит напуганный.
Дверь насквозь прострелена. Если бы за дверями стояла, убил бы.
Пришла. Стол на полу перевернут. И ребята:
- Мам, не оставляй больше с папкой. То чай заставляет греть, то ругается.
Сколько же горького накопилось в душе у этих женщин, что они забыть не могут эту горечь. Живы остались, детей подняли. Ушли рано мужья.
Слышала, что один из них свалился на тропинку осенней студёной ночью. Скотницы утром шли на работу, мимо его обошли. Так замёрз.
А другой перевернулся на тракторе кабиной вниз, прямо в большую лягу с водой.
Поднялись дети у этих женщин, нарожали внуков. Приедут, порадуют.
Глаза то у них светятся. Что было, то прошло…
Вот ведь какая доля женская бывает.
Дверь распахнулась. Хлеб привезли. Кто-нибудь из мужиков лотки несёт к прилавку. Продавщица считает, на полки раскладывает. А шофёру ещё не один волок объехать надо. Дорога, как квашня, расползлась, поползла тестом, вязким и рыхлым снегом. Дожили до весны.
фото автора