Сучье вымя.
Хочу вам сегодня поведать, дорогой читатель, прегрустную любовную историю. Собственно, любовной её назвать можно с большой натяжкой. Для неё, может, она и любовная, а я вообще ничего не понял, настолько всё быстро произошло.
Но прежде, чем приступить к описанию этого случая, надо начать с длинной предыстории. Без неё никак обойтись нельзя, любезный мой читатель, иначе рассказ будет не понятен.
Летом 1985 года мой отец устроился работать по совместительству в пневматический тир, который находится в одном из парков моего родного города Павлово. Папа работал на заводе, а в тир устроился исключительно для того, чтобы я в период летних каникул там работал. Хорошая была идея. Лучшей работы и придумать нельзя: оружие, бесплатная стрельба – для мальчишки счастье! Никого в то время не удивляло, что я, четырнадцати летний подросток, стал работать в тире, где детям, наверное, работать не разрешалось, если устраиваться на работу официально.
С моим дружком Пашей мы целыми днями не выходили из тира. Утро – наше. Вечером – работа. Утром ведь нет посетителей ни в парке, ни в тире. Стреляли мы с ним, что называется, до одурения. До того, что кожа на указательном пальце от трения о спусковой крючок стиралась, и мозоль на нём образовывалась. Настолько мастерски стрелять научились, что стреляли из любых положений: из положения лёжа, с колена, сидя, на вскидку не целясь, из двух винтовок одновременно. Стрельба из винтовки, держа её на вытянутой руке, будто из пистолета, не считалось уже сложным упражнением. Высшим пилотажем считалась у нас такая стрельба, каковой, наверное, и в спецназе не обучают! Надо встать спиной к мишени, винтовку положить на плечо дулом в сторону мишени, а на приклад, примерно в том месте, к которому щекой прижимаешься, если стреляешь из нормального положения, ставишь автомобильное зеркало заднего вида. Глядя в зеркало, совмещаешь прорезь с мушкой и целишься в мишень. Даже при таком упражнении, каждый из нас выбивал в мишени восьмёрки и семёрки.
А сколько мы воробьёв перестреляли, да простит меня уважаемый читатель, целый вагон! Придёшь в тир утром пораньше, насыплешь семечек у входа и, не выходя из тира, несчастных воробышков постреливаешь. Иногда голуби прилетали, но их почему-то в парке мало водилось. Голубя надо бить только в глаз, или в голову. У него перо такое, что пулей не пробьёшь. Да, судари и сударыни, сейчас я тоже жалею об убиении пташек небесных, но ведь я описываю вам время другое.
Отец мой, конечно, об этом варварстве не знал, а то бы запретил, зато мы с ним по ночам ходили в овраг, в который мусор выбрасывают, крыс стрелять. Этих и сейчас не жалко, хотя тоже ведь творение Божье. Крысу надо бить точно в глаз, либо в нос, либо в живот. Ночью в тёмном овраге это делать сложно, но мы настолько научились хорошо стрелять, что делали это почти легко. Крысы гибли десятками, правда, и было их там столько, что можно прикладом бить!
Мой терпеливый читатель, до повествования о любовной истории осталось совсем немного сказать, и приступим к главной теме. Но прежде надо всё же пояснить, откуда же мы столько дармовых пуль брали? Ведь их же надо было продавать. Тут пришлось пойти на хитрость: мы обили щит, на котором мишени закреплены, мягкой резиной. Пулька о резину не разбивалась и её можно многократно использовать. Признаюсь вам и в том ужасном грехе, что пульки эти вторично и третично продавал, чтобы немножко денег заработать сверх зарплаты. Тратили их с Пашкой на лимонад, да пряники, друзей всех угощали, которые к нам иногда пострелять заходили.
Прошло два года. Нам исполнилось по шестнадцать. Мы почти не стреляли по несчастным воробьям, но беспощадно били крыс.
В то лето под мышкой левой руки вскочил у меня чирей. Он начал быстро расти, стал огромным, почти с кулак величиной. Левую руку опустить нельзя, можно лишь в бок ею упереться. Так и ходил. Отец посмотрел на чирей и сказал:
- Это у тебя сучье вымя.
Почему назвал его так, не знаю. Хотя чирей действительно походил на женскую грудь, и даже подобие сосочка у него было. Цветом только был фиолетовым.
Субботним утром мы пришли в тир. Настрелявшись досыта к полудню, мы решили открывать заведение. Посетители наполняли парк, начинали работать карусели. Жарким и душным был день. В помещении тира совсем дышать нечем. Отдыхающие в парке в тир идти никак не хотели. Мы с Пашкой поставили стулья у входа и тоже отдыхали в тени большой липы.
Вдруг послышались дальние раскаты грома. Воздух посвежел, запахло дождём, поднялся ветер. Парк стал быстро пустеть. Хлынул проливной ливень. Тир наш мгновенно наполнился посетителями, и пошла работа! Гроза быстро проходит и вскоре в тире опять никого не стало. Мы с Пашкой скучали, стрелять уже не хотелось, хоть закрывайся и домой иди. Но мы знали, что субботним вечером, когда в парке начнутся танцы, работать придётся почти до полуночи.
Неожиданно перед входом в тир появилась девочка лет восьми. Она сильно хлопнула ладошкой по сидению одного из оставленных нами стульев и убежала.
- Чего это она? - спросил я Пашу.
- А кто её знает, - зевнув от тоски, ответил он.
Потом он сделал два шага в сторону. С этой позиции ему лучше было видно сидение стула:
- Она какое-то письмо принесла.
- Какое ещё письмо?
- Сейчас посмотрим.
Паша пошёл к стулу. Взял письмо, в котором значилось: «Жду тебя сегодня на танцах. Сиди на лавочке справа от сцены».
- А кого «тебя»? – спросил я Пашу.
- Тебя, - ответил он.
- А может тебя? Нас ведь здесь двое.
- Хозяин-то здесь ты.
- Ну, предположим, хозяин здесь мой отец, а то и ДОСААФ! – сказал я в шутку.
- Иди тогда за отцом! – отреагировал Паша.
Паша вертел письмо в руках и, наконец, подал его мне. Я взял и тоже бесцельно вертел его в руках, не зная, что с ним делать. Всё произошло уж очень неожиданно. Да и на танцы я никогда не ходил: во-первых, работа; во-вторых, не любил их.
- Паш, а как же я пойду? – задумчиво произнёс я.
- Ногами и пойдёшь. Или у тебя денег нет?
- Денег навалом, а с чиреем-то моим как быть? Руку я опустить не могу. Как я с ней танцевать буду?
- Скажешь ей, что рука больная. Там на месте сориентируешься.
- Ладно, пошли домой. Надо переодеться и умыться.
Вечером мы с Пашей встретились в парке и вместе пошли на танцплощадку. Заняли место, указанное в письме.
- Слушай, Пашак, а что если нас разыграли?
- Та девчонка, что ли разыграла?
- Не она, а её старшая сестра с подругами. Смотрят сейчас на нас и смеются.
- Давай уж теперь ждать.
Ожидание тянулось долго. Танцы шли, а никто к нам не подходил. Рука моя ныла от усталости. Под мышкой драло так, будто волосы там пассатижами выщипывали и одеколоном прижигали. Я волновался. С девушками никогда не знакомился. В моём интернате все друг друга хорошо знали, а за его стенами никаких особых знакомств не было. Что ей надо говорить? Как себя вести?
- Лёша, а ведь она где-то рядом, - нарушил тягостное молчание Паша. – Ходит около нас, но не подходит.
Музыка гремела, приходилось орать в ухо, чтобы услышать и понять слова.
- Да, Паш, это точно так. Даже если нас разыграли, то она всё равно здесь.
- Может вон та?
- Нет, этой лет восемнадцать. Мы с тобой для неё малолетки.
- Тогда, вон та.
- Эта хорошенькая, пухленькая.
Посидели ещё. Много разговаривать не получается, музыка гремит. Наконец, Паша сказал:
- Я пересяду на другую лавочку. Может, она меня стесняется.
Но и после того, как Паша ушёл, никто ко мне не подходил. До окончания танцев оставалось совсем немного времени. «Ну вот, - думал я, - и в тире не поработал. Завтра отец выручку спросит, а ни копейки нет. Скажу ему, что на танцы ходил. Он, конечно, поймёт, но и мне жаль потерянного времени». Опять сидел, да людей рассматривал. «А может она давно к Пашке подошла? Может, он ей нужен был. А кстати, что я ей скажу, если вдруг она ко мне подойдёт? Как скажу, что не могу танцевать, она развернётся и убежит».
Я сидел с опущенной головой, оперевшись локтями о колени. Уже никого не рассматривал, просто ждал окончания танцев. Уже ни о чём не думал, ничего не хотел. Не слышал, как объявили последний танец, а последний танец – «Белый танец».
Внезапно в небесах сверкнула голубая молния и угодила прямо в меня! А вместо раската грома послышался нежный, певучий девичий голос:
- Разрешите вас пригласить?!
Я вскочил, как ошпаренный, задохнулся от волнения, выпучил глаза и ничего не мог сказать. Предо мною стояла прекрасная девушка в голубом платье с протянутой ко мне рукою. Она была так великолепна, так красива, что я не поверил, что такая может выбрать меня. Лица совершенно не помню.
- Я… Я не могу… Я не танцую… У меня рука… Я…
Вряд ли из-за грохота музыки она смогла расслышать мои слова. Да и слов-то никаких не было, одни заикания. Но она поняла, что я ей отказываю. Она быстро повернулась и убежала. Я стоял, как вкопанный, и смотрел ей вслед. Её голубое платье мелькало в толпе. Такое прекрасное платье, какого ни у кого не было. Оно похоже на бальное платье, а в таких на танцы ходить не принято. Значит, у неё были особые намерения.
Подбежал Пашка:
- Чего ты ей сказал?
Я не ответил приятелю, а бросился вдогонку за милой девушкой. Мне почему-то казалось, что она – моё счастье. Платье её мелькало далеко в толпе, уже где-то на выходе. Плотная толпа народа мешала быстро продвигаться. Я потерял её из вида.
Паша от меня не отставал.
- Ты запомнил её? – крикнул я Паше.
- Не очень.
Мы выскочили с танцплощадки. Девушки нигде не было видно.
- Беги влево, - крикнул я Паше, - ориентируйся на голубое платье. Такого тут больше ни у кого нет.
Сам я побежал направо. Через короткое время мы встретились с Пашей, но никого не нашли.
- Паш, ну ты лицо её запомнил? Может она в тир придёт. Ведь она же приходила в тир много раз, иначе заметить меня не могла! В тире же она на меня внимание обратила!
Но Паша лица не запомнил. Так и пропала моя прекрасная незнакомка.
На следующий день сучье вымя резко уменьшилось в размерах, будто его подоили. Ещё через день совсем пропало.
А ту маленькую девочку, которая письмо приносила, назовём её сестрой моей незнакомки, мы видели. Она вновь вертелась у входа в тир, но на почтительном расстоянии. В тире было много народа. Я попросил Пашу пойти последить за ней. Раз она здесь, значит и сестра её где-то близко.
- Погоди, Лёша, она в тир зайдёт, мы её и спросим.
- Ага! За каким хреном она сюда зайдёт?! Думаешь, ей пострелять захочется?!! Иди, посмотри, к кому она подойдёт. Тогда подойди к её сестре, да скажи, что я хочу с ней познакомиться, что я болел тогда. Пусть в тир приходит, и на фиг все танцы нужны.
Паша пошёл, но никого не выследил.
Тридцать лет, друзья мои, прошло с того прискорбного случая. Я уж бородой зарос, но вспоминаю ту историю весьма часто. Конечно, сейчас я бы сказал: «Сударыня, у меня рука травмирована, потому танцевать с вами не могу, но очень хочу познакомиться. Пройдёмтесь по аллеям парка». А потом можно и в тир пригласить, где угощения всякого полно было.
11.03.2017.
P.S. Дорогой читатель, прошу вас написать рецензию. Критикуйте, ругайте - всё это пойдёт мне на пользу.