Тлеющие угольки добра.
Держу в руках журнал «Сибирский край».
Нюхаю, щупаю, осязаю , хочу по обложке догадаться, что там, за разворотом страниц.
И захочется ли после пятой открыть шестую страницу, седьмую, десятую…
Вряд ли, думаю, столько чтива сегодня для читающей души, и провинциальный, едва ли не зауральский журнал с тиражом, ага, вижу, весьма скромным, только время отнимет.
Медлю открывать, доверяя рукам поведать, что ждёт меня впереди- пир?, обед в скромной столовке? Макдональдс с его заграничными яствами, не столь опасными для здоровья. сколь противными душе русской?
Два лица на обложке, карта Сибири, пейзажи явно сибирские с их раздольными полями, в камышовых зарослях озёрами, со светлым ликом неба- и бархатная мягкость картона, сокрывшего тайну, что уже поманила: загляни, открой, удивись.
«Рано ещё, отвечают руки,- вглядись в основателя слева и в продолжателя справа, что вольготно расположились один у деревеньки, другой возле города- и уже этим пусть смутно, но проглядывается роль того и другого в путешествии, что ожидает читателя.
Ах, какая хэмингуэевская сила в мужественных складках чела и ланит Новикова Бориса, как уверенно держится шея- вешайте на меня, не стесняйтесь, то, то и, пожалуй, ещё и это- я же русский мужик!
Вынесу, выдюжу, одолею.
Так и кажется, вся Сибирь, да что там Сибирь, вся Россия держится на новиковых, побольше бы только их.
Но скудеет земля русская такими духовными богатырями, не отсюда ли и горькая усмешка на устах его.
А вот и продолжатель- Кветков Валентин Павлович. Под стать Новикову. Но что-то другое, не напролом, не через буреломы, и хоть вершит то же самое, но уже умеет обойти непроходимое, чтобы выйти опять на нужную дорогу, умеет вовремя закрыться, чтобы не сгореть раньше времени- и спасибо ему за это.
Живи долго, продолжатель, ибо пока жив ты, жив и основатель в памяти человеческой.
И сразу – опять лицо, не собрата по перу, а БРАТА, ибо так написать о человеке, спеть такой пронзительный гимн в прозе Новикову писателю может только брат, и брат талантливый.
Панегирик не только Новикову, но и почти забытому жанру- рассказу- сериалы на экранах, сериалы на страницах,- а вот в мимолётном увидеть, разгадать и передать целую жизнь человеческую дано подлинному мастеру- таковым, по мнению известного далеко за пределами Сибири Потанина Виктора и является Новиков.
Листаю, хочу найти изюминку не только писательскую, а редакторскую- что же объединило столь разных даже по географии людей под крышей- обложкой этого журнала.
Анатолий Предеин- о Новикове-человеке.
Да, действительно, «вихрасто- переплетённые» заметки, только не надо бы, не надо бы о том, что и Новиков хранил в тайне от всех.
Какого поэта не настигала внезапная любовь, какой поэт не зажигался от неё, как от спички.
На здоровье, как говорится, поскольку "фея синеокая" ушла, а стихи, рождённые от неё, остались нам с вами.
Но есть ещё и Галина, есть, наверное, и дети, которые с ним навсегда, и рядом с которыми нет места никакой синеокой.
Пусть осталась бы она в воображении поэта, потому что настоящая –то синеокая- вот она, Галина, ей и последний вздох поэта отдан, и память о нём ей и детям хранить.
Господин Предеин проявил, на мой взгляд, излишнюю бестактную осведомлённость, вынес её на суд читателя.
Бродит стадо поселковое
Я директором при нём…
«Вихрасто- переплетённые» сведения, на мой женский взгляд, бродят, «словно стадо поселковое», вообще без директора, ибо директору впору за книгу о Новикове взяться, создать, так сказать, «Новиковиану» с десятком разделов, самым читаемым из которых будет "Женщины в жизни Новикова".
Ведь сегодня мало кто процитирует стихи Пушкина, но назвать пяток- другой муз поэта – каждый второй сможет.
А вот кое-где вкраплённые в бессюжетную канву повествования о Новикове стихи самого Предеина
На самом высоком взлёте,
В свой, может быть, звёздный час,
Когда вся душа – в работе,
Однажды придётся упасть.
заставляют встать, пойти в ближайшую библиотеку и читать, читать, ибо автор пишет о вечном, и пишет талантливо.
После "Спирали жизни" Анатолия Предеина захотелось вернуться к статье Виктора Потанина "Горизонты мечты".
Два автора, два взгляда.
Замечательно, что так всесторонне вдвоём раскрыли они, что такое есть Новиков – поэт, писатель, человек- и спасибо им за это.
А далее"Аз есмь" зазвучало с каждой страницы.
Я – человек! Я живу! Ау, люди!- вопиёт Нинка- бичёвка со страниц рассказа Николая Климкина "Призраки одного города".
Автор не только прослеживает последнее преступное деяние её, он проникает в душу , заставляя нас не скользить брезгливо взглядом по призрачным фигурам, нередко- таки появляющимся на фоне сумеречного города, а задуматься: Почему? Как? Не удастся ли помочь?
Что ты знаешь и, собственно, кто ты,
Что на равных со мною тут пьёшь…
МОЛЧА, только взглядом сумрачных глаз вопрошает герой Николая Зиновьева, ибо он тоже почти призрак, и до него нет дела благополучным.
И если Нинке нечем гордиться, то этот прошёл через ад ради людей, почти что вырвал сердце для них- отсюда гнев в этом молчаливом уходе, в нарочито громком скрипе протезов.
Пацаны в другом стихотворении автора двадцать лет назад остались в горах Афганистана, но для него
Они со мной коров пасут…
Снежки, как яблоки, грызут
…………………….
И даже через много дней
Светло им в памяти моей.
И разве тысячи мальчишек, оставшихся где-то на полях локальных войн, не призраки страны, нас с вами? Разве мы помним о них, как всё- таки ещё помним о погибших в Отечественную?
Не помним,- говорит автор другим стихотворением,- это горе осталось только матерям.
Муж погиб в Афганистане
Сын- в Чечне на поле брани.
А с чем же она, а кто с ней?- интересно читателю.
Как кто, страна, оглянись, протри свои очки, разве для тебя это тайна?
ВНУК, СИДЯЩИЙ НА ИГЛЕ.
Всего несколько строк, но как же много сказали они о безымянной женщине, как много открыли! Замираешь, и тут же представляешь своих знакомых- ту, ту и, пожалуй, ещё эту, оставшуюся один на один со своим горем, тоже почти призрак для общества.
А вот ещё призрак у писательницы Надежды Томиловой- давно никому не нужный дед, благодаривший, что хоть поздоровались с ним, если не поговорили.
А ведь он тоже Аз Есмь.
Он тоже человек.
Для чего- то и его жизнь должна быть нужна.
Вот и сидит на скамеечке у дома целыми днями ожидая, чтобы кто- нибудь заговорил с ним.
О чём же хочет он поведать? " Не будьте жестокими, жалейте тех, кто рядом с вами".
А слушать никто не хочет, никому он неинтересен.
Не больно щедра на речи с ним дочь его, не обижает- и на том спасибо.
И тут мне показалась симпатична, близка Сага рода Бутиных под авторством Игоря Шакурова, в которой тоже почти томиловский дед- бабка Аутка.
"И вот, дорогие мои, чтобы не казниться виной до смерти, как Аутка казнилась, помогите, если вас просят, из последнего, но помогите, потому что дать всегда легче, чем попросить.
Запомните это.
Главно в человеке что?
Труд, честность, семья- всё у всех наших есть.
А если есть, то чего же ещё и просить у бога?
Больше ничего, не позорьте только нас, предков ваших".
Такие заповеди сумел услышать внук Аутки и рассказать нам, что не призраки старики наши, что интересны они должны быть потомкам, передать что-то должны.
Хотя бы и томиловский дед- он уже передал, что наша жестокость обязательно детям, самому дорогому для нас, аукнется.
«Я вот свою тоже обижал»- говорит со слезами он.
Да почему же со слезами?
Дочку любимую муж обижает.
«Мужик-то её обижает, я всё вижу, а защитить- то не могу»- плачет он.
Остаётся только плакать да раскаиваться, для того и долгая жизнь ему дана.
Вообще, Томилова вся «со значением».
Неизбежное при этом назидание смягчается юмором, это "застоловные" рассказы, их хорошо читать семье, друзьям.
Может быть, конечно, и ложь, да в ней намёк, нам с вами урок.
Широкое, крупными мазками "полотно" Николая Морозова, его рассказ "Орденок помилования" так много рассказал о загадочной русской душе!
Так пронзительно поведал нам, что всю жизнь можно раскаиваться, жить с ним, с раскаянием, казниться этим раскаянием, и это наивысший духовный труд.
Вспомните Аутку из саги Игоря Шакурова, которая тоже всю жизнь казнилась.
«Раскаяние, покаяние"- с этого начинается ЧЕЛОВЕК.
Да и шакуровский Санька, как только начал задумываться, первым делом вспомнил о своём грехе.
Раскаялся в нём.
Вот и найден ответ, о чём шуршат страницы двадцать шестого номера скромного, провинциального, едва ли не зауральского журнала «Сибирский край».
Угольками, уголёчками в сером, глубоком слое пепла сегодняшнего дня вспыхивают крупицы добра, огня, света человеческой, русской, так до конца и не понятой души,
и дай бог редакционной коллегии, а, главное,редактору Кветкову Валентину Павловичу сил, здоровья и понимания, что это и есть их предназначение- стучаться и стучаться в сердца читателей, находить их, этих читателей, будить, чтобы услышали крик в ночи: «Аз есмь!».