К моменту моего приезда в этот город весь мой писательский материал поместился в один не слишком большой пакет и папку с файлами на ноутбуке. При этом пакет я не раскрывала около года. Он напоминал комнату с призраками, в которую я предпочитала какое-то время не заходить. Больше того, сама идея осознанного писательства походила на такую комнату. Я помнила, что писать не только целебно, но и опасно; что писать значит рождать себя заново, но, как и с ребенком, никогда не знаешь, кого именно ты родишь и что из этого получится.
За пару лет до этого я решила перестать бояться себя. Я перестала бегать и прятаться – в людях, делах, планах. Я приняла себя как неизбежность – и через некоторое время мы с ней поладили. Теперь предстояло сделать то же самое с писательством.
Отбыв чуть менее года на в меру престижной и почти высокооплачиваемой работе, я ушла в свободное плавание. Сначала как кошка, боящаяся воды, я пробовала свободу кончиком лапы, постоянно озираясь по сторонам и выискивая подвох. Подвоха не последовало. Заказы приходили все стабильнее. Я расслабилась.
Еще все это время со мной было ее лицо – как нечто большее, чем то, во что я запрягала себя каждый день.
Я не гнала. Не отбрасывала. Я проживала это чувство, не находя в нем дна. Я писала ей письма в своем дневнике, естественно, не отправляя. Становилось легче.
Когда она, наконец, приехала, наш сценарий был отнюдь не идеален. Ее всегдашнее стремление сохранить автономность изматывало меня. От этого местами было грустно, пустовато и муторно. Любовь и дружба сливались во мне воедино, но любовь не могла проявиться полностью, а дружба тормозилась любовью. Этот коктейль был слишком крепок. Каждый глоток пробуждал грусть. И, в конце концов, эта грусть проявилась на лучших фотографиях, которые она сделала тогда – мой взгляд на Благовещенском мосту и в моя облокотившаяся на пианино фигура.
Она уехала. Разумеется, только из моей комнаты и города. Я нарушила данное себе обещание не прятаться в людях – и нашла работу, где их как можно больше. Метод работал отлично.
Я замолчала. Я больше не пыталась сохранить нашу связь через переписку. Я оставила все на ее усмотрение. Через полгода она заподозрила меня в обиде. Письмо. Первый шаг навстречу с ее стороны. Что-то внутри меня выправилось. Между нами вновь стала возможна дружба.
Любовь? Осталась там же. Просто выросла на несколько этажей. На этой высоте больше не было конфликта. И не было виски. Только мартини и китайская кухня.
И я люблю ее нелепую прическу.