Это был мой первый сезон в качестве заведующего пасекой. Мальчишка в семнадцаь с небольшим лет окончивший курсы пчеловодов, до курсов пчеловодов в "живую" не видивший пчёл, не считая тех что летают над цветами и вдруг - целая пасека. Девяносто три семьи. Двенадцать километров от деревни. (Самая джальняя - пятьдесят километров в тайге). Так что моя, самая ближняя. Так началась моя недолгая пчеловодная эпопея. Через год забрили в Армию.
В разгар сезона ко мне на пасеку приехала матушка с моим младшим братом (Саньке в то время было чуть больше шести). Мать, вспомнив годы молодые, с энтузиазмом принялась за наведение порядка в моей халупе. В одно мгновение всё преобразилось: вместо уснувших мух и бабочек на окнах появились белые занавески, а на выскобленный пол было даже страшно ступить
Я работаю с пчёлами, мать – на медогонке. Работаем на износ, как пчёлки. Три дня – и новый заход. Не успеваю ставить вощину. Чуть зазевался или пропустил, и готов «язык» до пола, а в нём не меньше шести килограммов янтарного горячего мёда. Вынимаешь «язык» со всеми предосторожностями, а он возьми и сорвись с потолочины. Мало того, что пчёл погубишь, так сколько времени уходит, чтобы улей очистить. Большим алюминиевым тазом таскал в дом те языки. И так весь день.
Медогонка жужжит, пчёлы гудят, солнце калит. С такой помощницей за несколько дней залили первую бочку а в ней ни много ни мало – полтонны мёда!) Деревянными бочками нас не снабжали. Фляг на такое количество мёда не напасёшься: как-никак десять пасек в совхозе, а это тысяча двести семей. Техник мотался по полям, собирая пустые бочки из-под горючего, а мы доводили их до кондиции: вырубали дно, выжигали, мыли и заливали горячим воском. Отличная тара получалась! У меня в сенцах три бочки стояло.
Тот злополучный для братика день, как обычно, начался с жужжания медогонки. Ночью прошла гроза. Распадок «курился» туманом, скрывая дальние ответвления сопок. На листьях сверкали не успевшие высохнуть капли дождя. Птичье разноголосье славило начинающийся день. По несостоявшемуся картофельному полю, где я впервые шёл за плугом, помахивая хвостом, бродила моя лошадка.
Работаю с ульем; братишка тут же вертится: то мимо ульев пробежит, то в дом заглянет, то на дорогу выскочит, то на краю поля стоит за лошадью наблюдает. Всё ему внове, всё в диковинку. Тучи пчёл, а он голышом, без сетки. Глазёнки горят, улыбка до ушей.
Подхожу к очередному улью, подымил слегка, чтобы особо не тревожить пчёлок, снял крышку и убираю одну за другой потолочины, а у самой стенки, там, где должна стоять вощина, два громадных «языка» (моя вина – пропустил, вот пчёлки и расстарались, оттянули языки). Ладно, что всё обошлось: вынул оба, не уронил, только-только в тазик убрались. Поднял тазик и уже хотел нести его в дом, а братишка, вдоволь вкусивший мёда, с таким вожделением смотрит на истекающие янтарной слезой куски. Не выдержал я, поставил тазик на траву, отломил кусочек и подал ему, предупредив, чтобы ел аккуратно, иначе можно захлебнуться горячим мёдом.
Угостил, и двух шагов не успел сделать, как за спиной раздался такой крик, что едва тазик из моих рук не вывалился. Оборачиваюсь, а Санька стоит с раскрытым ртом. Глаза – с плошку, слёзы смешались с соплями и мёдом. Лишь только тогда, когда изо рта у него вместе с содержимым вывалилась пчела, понял весь ужас происшедшего. Как же я её не заметил? Может, она в последний момент села на соты? Не знаю.
Очень красивые соты в «языке», вот только язык человеческий не самое приятное место для пчелиного жала. Такой укус называется «поцелуй Бога».
Брат вырос, но к пчеловодству никакого отношения не имеет.