Не тот спаситель народа,
кто создаёт новую жизнь,
А тот, кто её может защитить.
Аристофан
Шел второй год войны. Войны, в которой сталь уже давно закалилась и настала очередь русской души.
Души народа, который хотел всегда только одного: не трогайте нас, и мы никого никогда не тронем.
Народа, у которого было всё: огромные плодородные земли, огромные запасы ископаемых под этой благодатной землей, тысячелетняя культура душевной доброты и всё, что нужно для мирной, неспешной жизни.
Именно это фашизм хотел отобрать, горланя на перекрестках истории, что для такого маленького народа слишком много всего: земли, земных богатств, ценностей культурных и духовных.
Русские люди бились насмерть с фашистской ордой на каждом метре своей земли не за нажитое богатство, не за золото, бились за святое – за своих детей и за их будущее.
За будущее свободных людей, а не рабов.
На второй год войны стремительный вал внеочередного ледникового периода замедлился, уткнувшись в непреодолимые холмики неистового народного сопротивления. Жар сражений стал плавить ледяные глыбы, грозящие холодом смерти целому народу.
***
Раньше это была водонапорная башня на краю небольшого шахтерского поселка. После очередного артиллерийского обстрела верхнюю часть снесло. Внутри осталась только винтовая лестница, засыпанная кирпичной крошкой.
Вот на остатках верхней площадки и была оборудована снайперская позиция, благо сохранились два узких окошка.
- Ты, Остап, сегодня с биноклем обживай левую бойницу, а я займу правую. Классная лёжка, как сказал бы мой внучек. И тепло, и светло, и пули не кусают, - сказал старик по кличке Соболь, обматывая старой портянкой дуло винтовки.
- Почему «сказал бы», дед? – молодой ученик-наблюдатель шпагатом приматывал к морскому биноклю кусок картона, чтобы не было бликов от линзы.
- Бомба, паря. От нашего дома осталась только пятиметровая воронка. Таки дела, Остап, - со вздохом выдавил старик. – А мне остаётся теперь только мстить.
- А ты как же спасся? – Парень прильнул к окулярам, осматривая окрестности.
- Козы выручили. Были у нас две дойные козочки, вот как раз в ту пору повёл я их на выгон, - дед Соболь аккуратно разложил патроны на второй портянке. – Я, Остап, подремлю чуток, чтоб глаза отдохнули, а ты за лесополосой приглядывай. Третьего дня туда опять миномётный расчет пробрался. Пять мин успели выпустить подлюки, пока я их не убрал. И мне, правда, тогда досталось. Снайпер их прикрывал.
- Это когда твоего Козыря убили?
- Ну, да. Наблюдатель от бога. Соколиный глаз. Третий он у меня был.
- А почему тебя Соболем кличут? По фамилии?
- По меткости. Раньше охотником в Сибири промышлял, так только в моих соболях лишних дырок от пуль не было. Бил точно в глаз, вот как фашистов сейчас.
- Что, тоже об их шкурке печёшься?
- Паря, в глаз бью, чтобы дурь нацистскую надежно из их башки выбить. Понял?
- Понял. Везёт тебе, дед. Я у тебя четвертый наблюдатель, а на тебе даже царапины нет.
- Это, паря, не везение. Бог меня охраняет, пока я зарок свой не исполню.
- Что за зарок?
- Поклялся я десятерых положить за каждого своего. Пока вот, видишь, на прикладе только двадцать шесть зарубок.
- Ну, тогда недолго тебе осталось.
- Не каркай! Я еще тебя переживу. Твоя родня, как? Живы?
- А я детдомовский. У меня только Крыська. Это жена моя, Кристина. Рожает сейчас.
- Уже родила? Кого?
- Не знаю. Три дня уже сидим с тобой здесь.
- А куда ты её рожать отправил?
- Да никуда. Здесь она, в нашем роддоме.
- Стоп. Так ты, что, ничего не знаешь?
- А что я должен знать?
- Так ведь тот минометный расчет, что я убрал три дня назад, все пять мин в больницу нашу уложил.
- Когда?
- Да говорю же тебе, три дня назад. Да не трясись ты так. Вот что, паря. Я тут пока один управлюсь, а ты беги к своей Кристине, узнай, как там она.
***
Прямо перед первым кормлением миной выбило все стёкла в родильном отделении. Писк новорожденных заглушил вой сирены. Кристина увидела на пороге палаты шатающуюся медсестру в окровавленном халате, которая прижимала к себе обеими руками шесть крохотных свёртков.
- Беги в подвал, - только и успела прохрипеть она, рухнув на пол.
Убедившись, что медсестра мертва, Кристина собрала младенцев и спустилась по ступенькам вниз. Не раз уже по тревоге ей приходилось спускаться в подвал, и она хорошо помнила, что оборудованные комнаты там слева, а справа служебные помещения.
Пройдя по освещённому коридору, девушка открыла первую же дверь слева и растерянно остановилась посредине помещения. Это была бойлерная, а не знакомая ей комната с лежаками в два яруса.
И в этот момент грохнул взрыв. С потолка посыпалась пыль и осколки лопнувшей лампочки.
Сзади хлопнула закрывшаяся дверь.
Кристина осторожно положила младенцев у стены и наощупь направилась к выходу. Дверь не поддалась ни на один сантиметр.
И только тогда Кристина поняла, что грохот в коридоре был от рухнувшего там перекрытия.
Девушка зашаталась на внезапно ослабевших ногах и присела, размазывая по щекам хлынувшие слёзы. И тут же, как по команде запищали все шесть малюсеньких свёртков.
Невольно Кристина вспомнила слова деда, фронтовика первой мировой: «Война войной, внучка, а обед – по расписанию!». Она встала и, держась за стену, побрела к орущим младенцам.
Когда кормила последнего, в голове крутилась только одна мысль: «Когда нас спасут? Остап меня не бросит. Он обязательно меня отыщет».
Девушка уже поняла, что кроме воды в баке, в бойлерной больше ничего нет. Запасы еды были только в оборудованных комнатах бомбоубежища. А чем она будет кормить малышей завтра?
Пока детишки спали, Кристина напряженно прислушивалась к каждому шороху наверху. До самого вечера там стояла полная тишина.
Вскоре её напугал писк и шорох целого полчища крыс, привычно пришедших на водопой. Она до смерти боялась этих хвостатых зверьков, помня, как в детдоме к ней под одеяло забралась эта мерзкая вонючая тварь.
И ещё ей вспомнились рассказы нянечек, которые, чтобы дети не лазили в подвал, пугали их сказками о том, что крысы объедают носы и уши у маленьких детей.
Кристина испуганно ощупала все шесть свёртков и облегчённо вздохнула. Носы у всех малышей были на месте. Она гладила их крохотные личики и всё пыталась определить, какая из трёх девочек её дочка. В темноте это было невозможно, но Кристя твёрдо верила, что один ребёночек точно её с Остапом.
Где он сейчас? За день до родов сказал, что его отправляют на позицию помощником снайпера. Кристина знала, как сильно он любит её и даже думать себе не позволяла, что они расстанутся. Ничто, даже смерть не сможет разлучить их! Так они поклялись друг другу. Неужели он не чувствует, как ей сейчас тяжело?
Первое время её мучил вопрос, как она могла перепутать двери и оказаться в бойлерной? Потом поняла, что просто спустилась в подвал с другого конца здания, и поворачивать ей надо было не налево, а направо. Тогда бы не было у неё никаких проблем ни с питанием, ни с проживанием. Она хорошо помнила полки, забитые консервами и бутылями с водой. Здесь же не было даже полок.
На третий день от острого голода у девушки стала кружиться голова. Молока всем малышам не хватало, и их жалобный плач разрывал Кристине душу.
Нужно было срочно раздобыть еду. Но как, и главное, где?
Девушка обшарила в полной темноте все закоулки помещения и еще раз убедилась, что кроме полного бака воды, ничего съестного в бойлерной нет. Она нашла только кусочек душистого туалетного мыла на полочке возле крана.
Крепко сжимая его в ладони, Кристина долго размышляла, можно ли его есть? Она помнила, что мыло делают из жира, но вот о съедобности ничего не знала. Решила не рисковать и использовать только для стирки пеленок.
Этот процесс отнимал у неё практически всё время. В подвале, несмотря на жаркое лето, было довольно прохладно, и Кристина боялась, что мокрые малыши могут простудиться и заболеть. Три сменные пеленки она сделала из своего халата, а стирала в ржавом ведре под краном. Воду сливала в крысиную нору, которую нащупала в углу помещения.
Крысам это очень не нравилось, и они нахально бегали по помещению, отвратительно повизгивая.
На четвертый день, поняв, что крысы, это единственное её спасение, Кристина начала охоту на этих мерзких тварей.
Оказалось, что одного решения их съесть очень мало. Поймать этих юрких зверьков ослабевшая девушка так и не смогла.
Сидя у стены и постоянно обшаривая недовольно попискивающие свертки, Кристина лихорадочно вспоминала все известные ей способы ловли крыс и мышей. В голову ничего не приходило, кроме капканов и отравленных зерен. Ни того, ни другого не было.
Девушка перебрала множество планов заманить хитрых зверьков в мышеловку, которой тоже не было.
Решение пришло неожиданно, когда Кристина вылила воду в крысиную нору и выпустила ведро из ослабевших рук. Оно, перевернувшись, больно стукнуло краем по ступне.
Готовая мышеловка! Оставалось только найти палочку под край, нитку и приманку. Щепку девушка оторвала от плинтуса, а вот с приманкой было туго. За кусочек вкусной еды Кристина сама полезла бы в любую мышеловку.
Но и здесь всё оказалось просто. Ощупывая ведро, девушка порезала палец об острый край. Через минуту она услышала крысиную возню возле ведра, где твари устроили драку за право лизнуть засохшую кровь.
Оторвав полоску от пояска халата, Кристина привязала его к щепке, подставленной под край ведра. Крысоловка готова! Выдавила на пол несколько капель из порезанного пальца и затаилась в углу, напряженно прислушиваясь.
Расчет оказался верным и уже через несколько минут Кристина срезала куском стекла шкуру с пойманной крысы.
Через час, доедая третью, ещё теплую тварь, девушка жалела только об одном, что нет возможности развести хоть маленький костерок. Весь следующий день прошёл в мечтах о жареных на вертеле крысах. И о щепотке соли.
***
Остап растерянно озирался перед разрушенной до основания больницей. Ни единой живой души. Вокруг зияли черными дырами окон брошенные дома. Возле дымящегося крошева штукатурки жалобно скулила худая, как велосипед, дворняжка.
- Ищешь кого, парень? – раздался голос позади него.
К нему, опираясь на костыль, брёл седой старец.
- Что молчишь? – дед, кашляя и задыхаясь, присел на край бетонной плиты.
- Это, вот, такое дело, дедушка. Жена тут в роддоме была. Рожала.
- Понимаю. Что же ещё ей там делать? Все они рожают. Они рожают, а их убивают. Они снова рожают. Диалектика! Понимаешь?
- Дедушка, а где же все?
- Где? Увезли в Терновку. Подальше от фронта.
- Всех?
- Увезли? Нет. Кто выжил, тех увезли. Остальных похоронили.
- А роддом?
- А что роддом? Сам видишь. Ровное место. Один фундамент. Там они, - дед поднял костыль к небу.
На кладбище Остап внимательно обследовал все надписи на свежих глиняных холмиках. Фамилии его любимой Кристины не нашёл и вернулся к разрушенной больнице.
Старца с костылем уже не было, только голодная дворняга, урча, копалась в дымящихся развалинах на месте роддома. Когда пёс пробегал мимо, Остапу показалось, что тот держит в пасти ручку младенца.
Он сбегал в сарай ближайшего дома и принёс лом. Подковырнув плиту, где только что копалась собака, Остап похолодел от ужаса. Под обломками лежало раздавленное тело младенца без руки!
Лом выпал из ослабевших рук парня. Ведь это мог быть и его ребенок!
Остап долго сидел на разломанных плитах, размышляя о судьбе Кристины. Несколько раз вскакивал, порываясь идти в соседнюю Терновку, но потом снова садился. Он не понимал, почему здесь не работают спасатели, и никто не разбирает завалы?
И тут его внимание опять привлекла шелудивая дворняжка, которая обнюхивала кучу щебня на месте роддома.
Остап осмотрел куски бетона, поковырял их ломом и внезапно понял, что куча прикрывает вход в подвал. Он приник ухом к бетонной плите перекрытия и долго прислушивался. Полная тишина.
Но почему тогда собака не отходит от этого места? Значит, она что-то учуяла? Вдруг кто-то по тревоге успел спустится в подвал?
Кровь прихлынула парню к голове, когда он представил молодых мам, заваленных в подвале роддома. А если среди них и его Кристинка?
Остап схватил лом и начал лихорадочно выворачивать плиты, освобождая лестничный пролёт,
ведущий вниз.
Грохот падающих в коридоре камней Кристина услышала, когда Остап освободил от завала почти весь коридор. Она подняла ржавое ведро и из последних сил стала стучать в дверь.
Остап услышал эти стуки только, когда лом выпал из сбитых в кровь ладоней, и он присел отдохнуть. Вот теперь он уже не сомневался, что принял правильное решение.
Вскочив, парень обмотал стертые ладони оторванными полами рубашки и ожесточенно стал выворачивать оставшиеся до двери обломки плит.
***
Старый снайпер вздрогнул от шагов внутри укрытия и поднял винтовку.
- Фу, да это ты, Остап? Обзываться надо, ведь могу и пристрелить ненароком.
- Нельзя в меня стрелять, - заулыбался парень.
- Это почему?
- Я теперь многодетный отец! – гордо сказал Остап.
- Неужели твоя Крыська двойню родила?
- Бери выше, дед.
- Неужто - тройню?
- Опять не угадал. Шестеро! Три мальчика и три девочки. Вот. Таки дела, дед. Отвёз я их в Терновку, а сам назад, к тебе. Все, кого Кристина спасла, теперь наши дети.
- Так-то оно так, - задумчиво протянул старик. – А своего ребёночка нашли? Кого она родила?
- Говорила, что девочку, а вот какая из трёх наша, позже разберёмся.
- А что, бирочки на ручках не сохранились?
- Крыська говорит, что они в подвале потерялись, когда она их обтирала и пеленала. Да разберёмся, дед, что ты переживаешь?
- А вот этого, Остап, и не надо. Я ведь не зря про своего ребёночка спросил. Раз решили всех оставить, что ж, пусть навеки все будут родными. И мальчики тоже. Понял? Твоя Крыська это раньше тебя поняла, когда бирочки роддомовские, якобы, потеряла.
- Да понял я, дед, понял. Я же потому и вернулся так быстро, как смог. Теперь мне в шесть раз больше есть кого защищать!