3.
Какой разительный контраст между этими несколькими днями в Венеции, с её радостным карнавалом, песнями и весельем и хмурым и мрачным Миланом. И не только из-за погоды. Многочисленные скопища боевиков в униформе, их бесцеремонность, порою наглость. Редкие пешеходы на улицах в страхе ждущие встречи с новым порядком, встречи нежеланной и часто опасной.
Но учебный процесс продолжается. Сади готовит очередную партию для показа маэстро Дангони. Рафаил с блеском выступил факультативно, на семинаре со своей сюитой. Оркестранты аплодировали ему стоя, а мудрец Дангони попросил «не задирать нос», но был искренне доволен.
- Любовь творит чудеса! - резюмировал он, лукаво глядя на Рафаила.
- Ты просто талант, - целовала Рафаила Сади, - я люблю тебя.
В мае из Москвы пришла депеша с указанием Сергею Яковлевичу прибыть немедленно в наркомат.
- Серёженька! Что бы это могло быть? - спрашивала Елизавета Михайловна.
- Не пойму, Лизок. Вроде всё было хорошо. Отчёт был принят. Даже получена благодарность. Не пойму. Но надо собираться.
Первым же пароходом Сергей Яковлевич отбыл на родину, в Москву.
- Я тебе сообщу, Лиза. Думаю, что это ненадолго. Не волнуйся, дорогая. Сообщи Сади.
Но прошёл месяц, а от него никаких вестей не было. Елизавета Михайловна в крайнем волнении обратилась к послу. Но и посол молчал. И только через две недели было рекомендовано ей и дочери вернуться на родину.
- Как? Почему? – вопрошала Елизавета Михайловна, но всё было тщетно. Стена молчания была непроницаема.
Когда Сади узнала обо всём, она обратилась к Луиджи Дангони с просьбой:
- Могу ли я взять академический отпуск, маэстро?
- А в чём причина? - Сади молчала.
- У вас что-то случилось, сокровище моё? - Дангони подошёл к ней и положил свою ладонь ей на голову, заглядывая в глаза. Сади не выдержала и расплакалась.
- Хорошо, хорошо. Не хотите говорить, не говорите.
- Не знаю, - сквозь слёзы призналась Сади.
- Ладно! Дайте мне пару дней, я по своим каналам выясню. Идёт?
- Хорошо, маэстро.
- А сейчас идите и отдыхайте. Три дня не появляйтесь здесь.
Действительность оказалась безжалостной и удручающей. «Враг народа». Арестован органами ОГПУ.
«За что?» - думала и думала Сади, собирая чемодан. Вечерним экспрессом она выезжала к матери в Рим. «Хорошо, что Дангони, разузнав это у своих друзей в министерстве экономики, обещал держать в тайне», - подумала Сади. Рафаил должен прийти и проводить к поезду. Как ему сказать? Нет, нет!
- Что за спешка, Сади? - Рафаил стоял в дверях с вопросом.
- Милый, папа заболел, и мы с мамой должны срочно уезжать в Москву. Я не могу оставить своих родителей. Понимаешь?
- А нельзя ли повременить?
- Никак нельзя. Пароход уходит на Новороссийск уже послезавтра. А потом только через месяц будет сухогруз, но на него билетов уже нет.
- А как же я? Как мы? Что же будет с нами?
- Всё будет хорошо, родной мой! Я люблю тебя. Всё устроится. Поверь мне, - говорит Сади, а комок подступает к горлу и слёзы наворачиваются на глаза.
Прощание было тяжёлым. Сади уже догадывалась, какие испытания ждут её. «Боже, Боже, помоги!» Рафаил оставался на перроне, пока поезд не скрылся за поворотом. На душе у него было сумрачно и тоскливо.
При встрече с матерью Сади была неестественно весёлой, успокаивала её, что всё обойдётся, что папа всего лишь заболел, и что они должны сейчас быть подле него. Елизавета Михайловна, слушая дочь, и верила, и не верила её словам. И всё спрашивала Сади:
- А что будет дальше? Почему мы должны покинуть Рим?
- Всё образуется, мама. Давай собираться. Вот прибудем в Москву, всё встанет на свои места.
- Ох! Хорошо бы доченька! Но сердце моё не верит в это.
Море слегка штормило, и на палубу выходить было небезопасно. И уже, когда прошли Босфор, погода установилась, потеплело. Народ хлынул на открытые палубы, наслаждаясь морем, свежим воздухом, простором. Сади с Елизаветой Михайловной устроились в укромном уголке на корме с подветренной стороны. Вокруг никого не было, только море.
- Мама! Милая! Прошу тебя, возьми себя в руки. Папа арестован органами ОГПУ. Я об этом узнала на днях. Арестован как враг народа. - Елизавета Михайловна разрыдалась и сквозь рыдания произнесла:
- Я чувствовала это, Сади! Я чувствовала. Но почему папа? Он кристально честный человек, преданный Партии и народу. Почему? Это ошибка.
- Ну конечно, ошибка, мама. Вот приедем, разберёмся. У нас напрасно не сажают, - Сади и сама верила в то, что говорила.
Больше до самой Москвы не возвращались к этой теме, хотя Сади видела, что Елизавета Михайловна постоянно плакала, порой украдкой, порой совершенно откровенно. Но не на людях. Никто не должен был видеть её слёз.
По приезду в Москву - ещё одна новость: квартира опечатана, ключ у дворника.
- Ахмед, миленький, где наши ключи? - Сади просит у дворника ключи от квартиры.
- А! Сади! Вот ты какая стала! Рад видеть тебя. А ключи не велено давать. Только с разрешения уполномоченного.
- Так позвони ему. Скажи, хозяева вернулись.
- Так какие вы сейчас хозяева? Вы дурные люди. Семья врага народа! Вот вы кто. Хватит на рабоче-крестьянской шее греться. Слазь. Вот.
- Ахмед, ты что, выпил?
- Чего ещё. А ты мне подносила? Вот сама звони, - и он протягивает Сади телефон уполномоченного, записанный на листке отрывного календаря.
Сади звонит из дворницкой, и вежливый голос предлагает ей явиться к девяти ноль-ноль на Лубянку к товарищу Пищаеву.
- А где нам спать? - растерянно спрашивает Сади.
- А это уже не наше дело. Квартира реквизирована и ждёт достойных жильцов.
- Поехали к Ивану, - почему-то шепчет Елизавета Михайловна, когда Сади рассказала ей весь разговор с уполномоченным. - Он приютит нас. Он всегда хорошо относился к нам.
Иван Павлович, увидев таких гостей на пороге, всплеснул руками.
- Господи! Гости-то какие! Заходите, заходите, гости дорогие. Откуда же вы? Неужели из Рима? Вот так сюрприз!
- Из Рима, Ваня, из Рима, - Елизавета Михайловна обняла Ивана Павловича.
- А Серёжа где?
- Серёжа арестован, Ваня. Наша квартира опечатана, мы на улице. Вот, - Елизавета Михайловна смотрела вопросительно на Ивана Павловича.
- Это недоразумение, Лиза! Истинное недоразумение. Сергея-то за что? Агнец и только. Не отпущу вас, оставайтесь, живите сколько надо. Разберутся, Лиза. Я верю в Сергея.
Поселились в большой квартире академика архитектуры и лучшего друга Сергея Яковлевича. Академик с утра уехал в институт, вечером подался на дачу, и Сади с матерью были предоставлены сами себе.
Как оказалось, не товарищ, а гражданин Пищаев был угрюм, малоразговорчив, подозрителен и, в основном, занят своими прыщами.
- Гражданка Нагокова. Вам надлежит покинуть нашу столицу Москву в десятидневный срок. Понятно? - при этом был раздавлен очередной прыщ на подбородке.
- Простите, почему?
- Вопросы задаю здесь я. Ясно? Решение коллегии.
- А где мой муж?
- Ваш муж осуждён как враг народа. Десять лет без права переписки.
- А где он сейчас? Можно ли ему написать?
- Так вот я вам толкую битый час: без права переписки. Ясно?
- А как быть? Что нам делать?
- Так вот я и говорю, через десять дней покинуть Москву, - очередной прыщ гражданина Пищаева был раздавлен, как клоп. Елизавета Михайловна совершенно сникла.
- Прошу расписаться, - гражданин Пищаев положил перед Елизаветой Михайловной лист. Что там было написано, она не видела. В её глазах стояли слёзы. Слёзы обиды, беспомощности от жесточайшей несправедливости.
Снова помог Иван Павлович. Дал денег на дорогу, продукты, одежду и проводил на вокзал. Куда могли податься Сади и Елизавета Михайловна? Только в Одессу, где жила старшая дочь Анна. Та уже была в курсе этих страшных дел и с нетерпением ждала мать и сестру.
- Дорогие мои! Вот увидите, всё образуется, - успокаивал женщин Иван Павлович.
- Спасибо, Ваня! Ты хороший человек. Дай я тебя обниму, - Елизавета Михайловна обняла и поцеловала Ивана Павловича. - Кланяйся Норе, детям. Будь здоров. Если услышишь что-либо о Сергее, сообщи на адрес Анны, ты его знаешь, не раз бывал там, на море.
- Разумеется, Лиза! Как только! Непременно. Сади, береги мать!
Уже в поезде то ли от пережитых волнений, то ли от усталости, Сади стало плохо.
- Доченька, что с тобой? - Елизавета Михайловна гладила голову дочери. Сади без движения лежала на нижней полке купе. - Может открыть окно? А?
Сади посмотрела на мать и улыбнулась.
- Мам, наклонись ко мне, - прошептала Сади. Елизавета Михайловна наклонилась. Сади нашептала ей на ухо несколько слов. Та встрепенулась и всплеснула руками.
- Не может быть! Не может быть!
- Может, мам. Очень даже может. Я так счастлива.
Эти слова, эти последние слова Сади прозвучали каким-то диссонансом гнетущей атмосфере последних нескольких месяцев.
- Доченька, а как же теперь?
- Всё будет хорошо, мама, - ответила Сади и крепко сжала руку Елизавете Михайловне. - Успокойся. Только бы добраться до Одессы.
Добрались. И сразу попали в объятия близких: сестры Анны, её мужа Бориса. Пришёл даже племянник Елизаветы Михайловны - Леонид Дольский. Молча обнялись, женщины плакали, но о главном не говорили. И уже дома дали волю эмоциям и словам.
- Папу же за что? - спрашивала Анна. Это он, враг народа? Да?
- Тише, Анюта, - успокаивал её муж Борис. Помолчи. Не надо об этом распространяться. Видишь, что вокруг творится. Ужас. У нас, - он понизил голос и посмотрел вокруг. Вокруг были все свои, - пол пароходства увезли. За связи с заграницей. А мы ведь туда и ходим.
- Тётя Лиза, Сади - взволновано говорил Леонид, живите у меня, здесь тесновато, а у меня есть комната для вас, соглашайтесь.
- Спасибо, Лёня, разберёмся. Вот только придём в себя от этой духоты в поезде. Да и Сади нужен врач.
- Нет проблем! Сейчас приведу из поликлиники нашего пароходства, - и Леонид побежал за врачом.
Врач подтвердил опасения. Велел завтра же показаться гинекологу, что ему и обещала Сади. Анна уединилась с Сади. Елизавета Михайловна задремала. Борис вернулся в пароходство на дежурство. Прошло несколько дней. Надо было думать, как налаживать жизнь, поступить на работу, что оказалось непросто.
- Елизавета Михайловна! У нас в пароходстве есть библиотека. Могу поговорить. Там нужен человек, - Борис ждал реакции тёщи.
- Боренька, спасибо, поговори, - Елизавета Михайловна с безразличием откликнулась на предложение зятя. Она пребывала в полной растерянности. Жизнь следовало начинать заново, с пустого места. А как? И Сади нужно было работать. Это сейчас, когда она уже носит ребёнка, на шестом месяце. «Боже, Боже, как быть?»
Через неделю с большими трудностями Елизавету Михайловну приняли временно, на сезон, как было указано в приказе, библиотекарем - коллектором в библиотечный фонд Дома моряка. Должность и зарплата невелика, но с чего-то надо начинать. И это было удачей.
- Держитесь за меня! Не пропадём, - успокаивал всех Борис, чем поднимал настроение в семье.
А вот у Сади по специальности не получалось. Во-первых, в оперную труппу театра с такой анкетой, где отец враг народа - даже не пыталась попасть. В художественную часть Дома моряка? Но там разъезды по швартовкам пароходства от Одессы до Измаила. Сади, в её положении, это невозможно, в филармонию - у ней нет постоянного репертуара. И главное, анкета. Здесь стоило подумать.
- Послушай, Сади, - Леонид Дольский взволновано предложил, - айда к нам, на моё судно. Найдём что-нибудь.
- А что, Лёня?
- Да найдём. Тебе нужно работать. Ясно?
- Ясно. Так и порешим.
Но через пару дней Леонид пришёл удручённый.
- Не берут! Кадры воспротивились. Видишь ли, ему выговор грозит. Вот падла! Прости, прости, Сади.
- Ничего, Лёня. Спасибо за заботу, - горько улыбается Сади.
И только через месяц Борис радостно сообщил, что он договорился с приятелем из банка.
- Им нужен кассир. На три месяца. Так что до родов наработаешься! Идёт?
- Идёт, Боря! - Сади обнимает Бориса, - спасибо, ты сам рискуешь.
- Да, ладно. Тоже мне риск. Что, девятый вал? Проскочим. – Оптимизм Бориса неистребим.
- Вера Степановна! Вот вам помощница. Расскажите ей всё, покажите, как и что. В общем, шефствуйте над ней, - управляющий представляет Сади главному кассиру.
- Добрый день, - здоровается с кассиром Сади. Та внимательно осматривает Сади, как портной клиента.
- А вы молоды. И, конечно, неопытны. Вас ещё учить и учить.
- Буду стараться, - улыбается Сади.
- Постарайтесь, дорогая моя! Вот смотрите. - И Вера Степановна достаёт новенькую пачку пятирублёвок. - Смотрите за моими руками, Сади. - Быстрые пальцы, мелькая, пересчитали всю пачку. - Ровно сто, - улыбаясь, произносит Вера Степановна. - А теперь вы, дорогая моя. Большим правой придерживайте пачку, а указательными двух рук считайте. Понятно? Только плотнее к столу пачку прижмите.
Прошло более недели, пока Сади научилась этому нехитрому приёму. А дальше и всем премудростям и правилам кассира банка. Работа увлекала её. Коллектив кассы хорошо принял Сади, и она совершенно успокоилась. Только сознание несправедливого ареста отца жгло её душу. Неизвестность томила сердце.
И ещё постоянные думы о Рафаиле, который остался там, в Милане и который ничего не знает о случившемся. «Как я его люблю», говорила себе Сади. «Как рассказать ему обо всём? И о том, что у нас будет ребёнок! Его ребёнок. Боже, Боже!»
Холодный осенний ветер пронизал весь город. Последняя листва опадает с каштанов. Зябко. Сади возвращается с работы. Уже поздно, пришлось подменять кассира, уехавшего в центральное хранилище. В подъезде темно, и Сади, оступившись, падает на площадке второго этажа. Резкая боль вызывает крик. На крик появляется соседка, и уже все соседние двери открыты, мужчины помогают Сади подняться и бережно отводят на третий этаж. Сади ничего не чувствует, кроме боли.
- Боря, срочно в больницу, - командует сестра Анна.
- Момент! - и Борис побежал за машиной.
- Доченька, как ты? - Елизавета Михайловна склонилась над Сади.
- Ни-че-го, - выдавливает Сади и снова впадает в беспамятство.
Скорая увозит Сади. Борис упросил врача и поехал с ней. Все ждут его возвращения. Где-то в третьем часу ночи шумно возвращается Борис, сияющий, радостный и с порога выкрикивает:
- Мальчик! Вы понимаете - мальчик!
Впервые за много месяцев, в этой жуткой атмосфере страха, неопределённости и постоянного ожидания очередных неприятностей - радостные лица и улыбки, и слёзы радости, и сияние глаз. Жизнь продолжается. Новая жизнь пришла в этот мир.
- А как она, Сади? - спрашивает Анна.
- Нормально, - бодро отвечает Борис, - не бери в голову, всё позади. Там хорошие врачи.
- Ну, дай Бог! - шепчет Елизавета Михайловна, - вот бы радовался Серёжа.
На утро почти весь подъезд побывал в квартире. Все поздравляли с рождением внука Елизавету Михайловну, и желали Сади скорее вернуться домой. Приходили не с пустыми руками, подарков было много. Елизавета Михайловна только удивлялась всему, на что Борис многозначительно заметил, что дом, это тот же корабль, на котором дружная команда. Впрочем, так оно и было. Ведь это был дом одесского пароходства.
Сади была счастлива. Родилось дитя любви. Радость захлестнула её. Это маленькое существо - её сын! Как это прекрасно! И что боль перед всем этим! Боль пройдёт, останется только любовь и верность, и новое чувство материнства, такое незнакомое, но такое приятное. «Как там все мои?» - думает Сади, «скорее бы домой». А потом другая мысль: «Как сообщить Рафаилу? Как обрадовать его?»
Призывный голосок её сына отрывает Сади от её тяжёлых мыслей. Его принесли кормить.
- Мамаша! Держите своё сокровище, - слышит Сади голос сестры, и радостно протягивает руки к своему сыну.