Я сидел за пошарпанным столом хостела и похлебывал свое пиво, когда кто-то постучал меня по плечу.
– Слушай, парень, мы сейчас с Брэдом идем тут недалеко. Музыкальный кружок, что-то типа того. Ну там все играют на разных инструментах, в основном на ударных. Хочешь с нами?
У меня что, на лбу написано – ударник труда и тунеядства? В один глоток я допил свою банку, сходил в комнату за бутылкой вискаря, которую припас для кемпинга, и сказал:
– Ну вот, теперь я готов.
Мы были в Канаде. Декабрь. Не замерзает только виски. Мы стали пить.
Тот, что меня пригласил, был не слишком разговорчивый. Постоянно улыбался, как будто ждал подарков на Новый год. А второй был очевидным алкоголиком и посему постоянно трындел.
– Я сейчас вам покажу, как надо! – кричал он и бежал навстречу редким прохожим, выклянчивая сигарету. Через пять минут у него в руках было пять сигарет.
– Да ты за час можешь три пачки делать! – восхитился я. – Потрясающие способности.
Он дал нам по сигарете. Мы закурили.
– Я в прошлом году, – продолжил он, – был дальнобойщиком! Всю Канаду объездил.
– В Канаде все дальнобойщики – говнюки, – заметил я.
Брэд внимательно посмотрел на меня:
– А я ведь бухой, – говорит.
– Как раз-таки в этом твоя слабость, – проговорил я заплетающимся языком.
– Ну ладно, – он махнул рукой и поддал еще. – Так вот год сидел за баранкой, чуть геморрой не нажил. Потом плюнул на все и уволился. Дальше водопроводы чинил, был подрядчиком, строил всякое косо и вкривь, работал в МакДональдсе. А вы знаете, сколько эти сволочи не сливают масло, в котором херячится вся ваша картошка фри? – ну и в таком духе.
Потом Брэд опять куда-то убежал, по его словам отлить. Мы подождали минут пять и, решив, что либо он заснул в сугробе либо устроился в Бургер Кинг, пошли дальше.
– У тебя хоть имя-то есть? – спросил я.
– Ветер.
– Да, – говорю, – ветрено сегодня. А насчет имени что?
– Это мое имя – Ветер.
– Твою мать, ты что, серьезно?
– Да, – безразлично ответил он.
На нем была яркая красная куртка, шапка с индейскими узорами и длинный разноцветный шарф. Моим именем Ветер даже не поинтересовался. Будто прочитав мои мысли он сказал:
– А зачем? Все эти имена, фамилии? Разве это так важно? Меня как ни назови, останусь-то я таким же, правильно? Что изменится? Да и не хочу я знать всех имен. Это как-то сложно. А хочется, чтобы было легко, понимаешь?
– Угу, – кивнул я, ничего не поняв.
Оказалось, что класс ударных сегодня отменили. Из какого-то кабинета к нам выскочил долговязый мужичок в очках, потирая ладони:
– Ребята, ребята! Вы что-то ищете? Наверное музыкальный класс? Его отменили... Но вы проходите к нам. Мы тут разговариваем об Иисусе.
"Мать моя женщина", – подумал я. Мы с Ветром переглянулись. Этот тип явно подкарауливает тут невинные души и своей костлявой рукой пытается вырвать им сердце, обратив в свою религию.
– Простите, а как ваша секта называется? – невинно поинтересовался я.
– Молодой человек, – он немного выпрямился и от волнения снял очки, – у нас тут разговоры на религиозные темы. Безо всяких сект. Между прочим, мы недолюбливаем секты, – он поднял брови, как бы пытаясь подчеркнуть вескость своего аргумента.
Видимо, как раз это и говорят на первом собрании любой секты. "Мы, товарищи, не приемлем сектантские сообщества. Здесь мы говорим исключительно о всепрощающей религии".
– Так что, – продолжил мужичок, – не хотите поделиться с нами своим опытом и личными историями?
– Дело в том, – сказал я, начиная приближаться к нему, тем самым показывая всю свою готовность на сакральное общение, – что мы только что вдули бутылку вискаря, и я готов поделиться с вами всем сокровенным.
Моя походка была нетвердой. Он отшатнулся от меня и, попятившись назад к двери, сказал:
– Хотя знаете что, приходите наверное завтра... У нас все равно почти полный класс.
Он исчез за дверями, и мы услышали, как тихо поворачивается ключ.
Мы посмеялись. Ветер сказал:
– Ну раз такое дело, может пойдем в бильярд по партейке?
– А что, идея хорошая, – подтвердил я.
Мы опять вышли в зиму.
– Я уже три года по миру езжу, – внезапно заговорил Ветер. – Сам я из Брюсселя, там вся моя семья. Закончил школу, потом универ. Стал работать юристом. Спустя год моя девушка погибла, и у меня мозг развернуло. Я все бросил и с одним рюкзаком уехал куда глаза глядят. Работал в Голландии на ферме, потом в Париже помогал одному квартиру ремонтировать, потом полетел в Австралию, там жестко наркоманил, пока все деньги не кончились, стал бродяжничать. Ездил на попутках, спал на земле. Потом устроился в хостел, поднакопил немного и улетел в Канаду. Тогда был ноябрь, а у меня даже куртки не было. Тоже устроился в хостел и, помню, всю зиму на улицу так ни разу толком и не вышел. Когда потеплело, подался на юг в штаты. Там – опять на ферму, собирал апельсины.
Ветер резко остановился. Мы были на перекрестке.
– Подождешь меня тут? Мне быстро надо свой рюкзак скинуть.
– Ты куда, – говорю.
– Да тут есть у них пристанище для бездомных. Пока там... – и он ушел, грустно хрустя снегом.
Я вспомнил про Брэда. Где сейчас этот бедолага? Зная породу таких людей, я был уверен, что он где-то киряет с новыми собутыльниками. Поразительно, как легко можно найти в городе бесплатную выпивку, если язык у тебя подвешен и за плечами – годы тяжелого алкоголизма.
Я стрельнул у какого-то прохожего сигарету, и тут вернулся Ветер.
– Так вот, – он нахмурил брови, – на чем я там остановился? Ах да – ферма, апельсины. Потом поехал в Индию. Там нашел себе наставника по йоге и медитации. Пробыл в монастыре полгода. Ты не поверишь, от всех этих медитаций я в итоге стал ловить такой кайф – ни с какой наркотой не сравнить, а перепробовал я много. Но все эти два года я почти ни с кем не общался. Делал, что говорили, обменивался репликами типа "да", "нет" и "спасибо" и все. В Индии я понял, что крыша у меня начинает ехать. Я стал диким нелюдимом. Мне никто не был нужен. Я медитировал днями, почти ничего не ел, почти ничего не думал. Потом у меня появились кошмары, я больше не мог нормально спать и я понял, что мне срочно нужно общение. Через силу стал общаться с людьми. За это время, надо сказать, я стал немного придурковатым, поэтому люди с опаской поглядывали в мою стороны. Было сложно найти контакт. Но со временем все стало налаживаться. Я опять вернулся в Канаду, опять устроился в хостел. На сей раз с курткой. И на улицу стал выходить.
Мы дошли до бильярдной. Я угостил Ветра пивом. За интересные истории я всегда угощаю выпивкой.
Мы сыграли три партии. Две я выиграл. Тут откуда ни возьмись появился Брэд – уже накаченный до предела, но еще что-то соображавший.
– Ты где был? – спросили мы.
– Как где? – удивился он. – Отливал, где же еще.
Мы заказали еще пива.
– Вообще тот мужичок из центра культуры, – вспомнил Ветер, – это же дьявол во плоти. Хочет, чтобы все вокруг поверили в то же, что и он. Этот гениальный обман длится уже более двух тысячелетий, понимаешь? А может, это всего лишь следствие человеческой слабости? Дань его порокам? Когда человек слаб, ему нужна вера, чтобы пережить свою боль. Вот он и начинает верить в Иисуса там и прочих. Ну так это ладно, верь себе и верь. А других чего на это подряжать? Зачем все эти собрания, концерты, чтения, молитвы, песни, ладаны, иконы?! Твоя вера – внутри, и ей нельзя ни с кем делиться.
Я почесал затылок и серьезным тоном сказал:
– Ну ты знаешь, Ветер, в Ветхом Завете написано...
Мы засмеялись. Брэд, ничего не услышав, немного подхихикнул.
Когда мы с Ветром уходили, Брэд опять пытался найти себе халявную выпивку. Развлекал кого-то своими историями за барной стойкой.
Я не стал спрашивать Ветра, где его можно найти. Это бесполезно – ты никогда не найдешь вчерашний ветер.
Мы молча пошли по снегу назад в хостел. На следующий день мне нужно было проехать семьсот километров на запад. Меня ждала дорога.