Деревья в лесу, похожие на чёрные, обугленные, высохшие, мумуфицированные фаллы африканских великанов, стоят без единого листика, отчего лес напоминает старое заброшенное кладбище, а не природный ландшафт. Клочья густого тумана виснут разорванными, безобразными, грязно-серыми половыми тряпками на пауконогих рукокрылых ветвях и медленно толстыми липкими нитями стекают на химеробесформенные и монстропараболоидные кусты, на покорёженные, похожие на выросшие прямо из земли головы леших, вурдалаков и упырей, и растекаются мутными лужицами по бурой прошлогодней листве.
Из-за деревьев появляется инфернальная процессия. Впереди на ходулях в виде толстых кривых с остатками гнилой коры сучьев идёт голая старуха. Седые немытые патлы её свисают жирными сосулями вдоль всего морщинистого обвислоскадчатого мерзкожелейного медузополипного тела с множеством бородавок, наростов, язв, прыщей, нарывов и рогообразных напластований. Совьи мутно-жёлтые глаза смотрят вперёд безумно и дико, и такое впечатление, что не видят ничего. Гадкий расплывшийся рот раскрыт, и из него вываливается вместе с потоками тягучей вязкой слюны длинный толстый язык цвета трупной синевы. Обвислые груди, как две плети серого плесневелого теста, опускаются чуть ли не к самой земле, по которой волочатся, словно два сизо-фиолетовых червя, распухшие в своём гиперуродстве соски. Большие половые губы тоже свисают тестоподобными ошмётками и напоминают гигантское ухо какого-нибудь мастодонтоэлефантерия, прилепленное к промежности старухи. Руки, скорее не руки, а пятипалые клешни сжимают фасции пиявок, червей, змей, ящериц, сколопендр и других хтонических зооморфов. По телу старухи постоянно пробегают то ли тени, то ли насекомые, то ли скользкие гады. За ней шествует эскорт из гигантских летучих мышеосьминогов, неуклюже передвигающихся на суставах своих кожистых крыльев. За ними ползут монстры с телами омаров и головами индюков, исполинские улитки с головами носорогов, жабы с павлиньими хвостами и буйволиными рогами, скорпионы с утиными клювами и орлиными крыльями, пеликаны на слоновьих ногах и со страусиными шеями, тигроцапли, лошадельвы, бегемотослизни, паукогиены, жирафотюлени. Внезапно земля начинает вздуваться огромными чёрными полупрозрачными пузырями. Некоторые из них лопаются, и воздух наполняется иссиня-чёрными то ли многокрылыми и многоголовыми птицами, то ли летающими болотно-эребными водорослями. Все движения замедляются, всё колышется в насыщенном полужидком вареве онейроплутоноба.
Утро алой акварелью разрисовывает армады лесов на горизонте, превращая их в древние рати, столкнувшиеся в кровавой схватке. Выпуклорозовые облака безмятежно, словно античные боги, наблюдают за ходом битвы. И также равнодушны небеса, на которых покоятся эти розовые гиганты. Просыпаться не хочется. Хочется спать, спать и спать и видеть бесконечные сны.
В школу Евгений ходил без особого энтузиазма, но учиться ему нравилось. Ему больше нравилось заниматься самообразованием, чем выполнять школьные задания. Он скептически был настроен к знаниям, которые преподносились учителями, и вместе с тем жадно впитывал их. Его парадоксальный и противоречивый характер не давал покоя ни ему, ни другим. Своим скепсисом Евгений блеснул перед директором школы, когда его только собирались зачислить в ученики. Все дети на вопрос директора, как они будут учиться, отвечали «хорошо» и «отлично», или что-то положительное, и лишь Евгений сказал: «Не знаю».
Его первое сентября было божественно осенним – тихое яркое голубое небо и изредка медленно пролетающий жёлтый лист. Не хотелось уходить из беззаботности в мир правил и норм, наставлений и наказаний. И вместе с тем хотелось знаний, каких-нибудь, хотелось чего-то нового, хотелось расширять мир до бесконечности. И как обычно бывает осенью, Евгения сопровождал чудесный непередаваемый запах. Неопределимый запах осени. Он вызывал острое чувство потустороннего. Это чувство всегда появлялось в начале осени и продолжалось целых полгода, пока на деревьях не начинали лопаться почки, и не появлялась первая зелень. Идя по неведомым путям, переходя из одних бесконечных сфер в другие, Евгений никогда не думал о том, куда он придёт. Непередаваемая интуиция закрытости смысла была экватором, который разделял две тайны, направленные в две стороны – одна к себе, другая – к мирам. По не оскудевающим, тенистым кварталам таинственных городов пролегли экскурсионные маршруты Евгения. Там было столько не понимаемого и притягательного, столько невыразимого и неупорядоченного, что знания, получаемые в школе, только вносили дополнительную путаницу, но вместе с тем они были и параллельным миром, который расцвечивался неисчислимыми красками иных миров.