Кассовый зал Грязинского вокзала клокотал нервной разноголосицей возбуждённой массы вспотевших озабоченных пассажиров, истомившихся в турбулентных завихрениях очередей, не имеющих конца. Сезон отпусков властно сорвал с насиженных гнёзд тысячи добропорядочных и других советских граждан, (впрочем, других советских граждан не бывает по определению). И они устремились в заветные солнечные края на золотеющие горячим песком или мерцающие сизой галькой черноморские пляжи; на благодатные кавказские курорты и санатории с настоящим нарзаном, горячими целебными источниками и парадоксально привлекательными грязями, считающимися панацеей; на ахтубинско-волжские рыбные пастбища. Да много ещё куда можно было отправиться в огромной стране, чтобы праздно тратить свои законные три-четыре недели долгожданного отпуска и три-четыре сотни отпускных. Редкие счастливцы летали самолётами «Аэрофлота» или катили в навьюченных необходимым для дикого отдыха скарбом и канистрами с бензином автомобилях. Остальные жаждущие с рюкзаками, чемоданами, сумками и хныкающими детьми штурмовали поезда, забивая вагоны от тамбура до тамбура.
С приближением сентября напряжение на вокзалах вновь нарастало. Надо было возвращаться – детей собирать в школу, южные фрукты превращать в варенье, закатывать на долгую зиму банки с овощами, пока дешёвые, ну и – никуда не денешься – «становиться на трудовую вахту».
А билетов не достать.
Молодой инженер Николай Фастов задумчиво взирал на гудящее,
как перегруженный генератор, скопище народу в безнадёжной очереди, прильнувшей к нужной билетной кассе. У самого окошка сварливо бурлила не редеющая толпа ловкачей, прорывающихся «только спросить», но первые номера стояли насмерть:
– Мы почти сутки с детьми!..
Возможность закомпостировать билет на поезда волгоградского направления приближалась к нулю. Пытаться проникнуть в вожделенный вагон без билета, подкупив проводника, было унизительно, да и бесполезно. Размахивать перед дежурным по вокзалу больничным листом или телеграммой, перечёркнутой широкой красной диагональю тоже, но предпринимать что-нибудь было необходимо.
Фастов, словно что-то изнутри подтолкнуло его, будто какой-то внутренний голос шепнул: «Подойди!», отошёл в безлюдный коридор, ведущий к техническим помещениям здания. Облокотясь на подоконничек у закрытого, похожего на кассовое, безымянного окошка, он, чего-то ожидая, размышлял о безотрадной перспективе провести ночь в переполненном зале ожидания. Сколько минут проторчал у этого временного причала, инженер не засекал, но долго – это точно. Он уже намеревался выбраться на перрон, на свежий ветер, как окно, возле которого Фастов пропадал в бесполезных раздумьях, с лёгким треском растворилось, и чей-то строгий голос спросил:
– Вам куда?
Фастов, не успев поразиться неожиданному вопросу, услышал собственный ответ:
– Закомпостируйте до Филоново. На ближайший, пожалуйста, если можно – купе! – и подал в окно билет.
За стеной кто-то шуршал бумагой, звонил по телефону и бубнил непонятное, затем положил на подоконник билеты и сообщил:
– Литерный поезд, шестой вагон, отправление в двадцать три часа
одну минуту с восьмого пути. С вас пятнадцать рублей.
Вот когда инженер удивился – такого поезда в расписании не было! Да и дороговато показалось, обычно, купейный талон стоил 5 рублей. И передавая нужную сумму, спросил, согнувшись, заглядывая в загадочную кассу:
– А это что, дополнительный?
Суровый, с восковым лицом мужчина в чёрном халате, молча принял деньги, и дверца счастливого окошка тут же захлопнулось.
Наконец-то Фастов переместился из озлобленного и измученного кассового зала в зал ожидания. Здесь было так же многолюдно, но уже спокойней, сотни приглушённых голосов сливались в равномерный гул, из которого выныривали на поверхность отдельные слова или лохмотья фраз. До отправления чудо-поезда Николая отделяло полтора часа ожидания. Фастов нашёл всё-таки свободное место в переполненном зале, попытался читать, но духота, тусклое освещение и неостывшее возбуждение мешали сосредоточиться. Он захлопнул книжку и вы-брался на перрон. Сумерки, постарев, давно превратились в ночь, спрятавшую в темноте и прохладе окрестности ярко освещённого вокзала. Неба уже не было, вместо него над крышами и кронами сразу начиналась темно-серая, как разведённая тушь, мгла. В световых пузырях вокруг перронных фона¬рей проявлялся почти невидимый вчерашний дождь, полируя до блеска привокзальный асфальт и крыши станционных построек. Мокрые наезженные рельсы горели в ночном освещении, как раскаленные стальные полосы на прокатном стане, угасая за пределами станции.
Пахло поездами и концом лета.
– А можно ведь и в ресторан. – Промурлыкал довольный Фастов, но тут же передумал. Прежде надо было разузнать, где этот восьмой путь, чтобы не метаться в панике, разыскивая его перед прибытием поезда. В справочном бюро его отослали к дежурному по вокзалу. Сблизиться с дежурным не получилось. Николай спросил насчёт восьмого пути у обходчика, пожилого мужика, который молотком на длинной ручке обстукивал, как невролог коленки пациентов, буксы подошедшего состава. Рабочий пожал плечами:
– Да вроде бы нету такого… вон тот последний, на котором товарняк – так тот шестой… – и он указал на цепочку коричневых вагонов, застывших вдоль длиннющего приземистого здания на границе освещённой зоны.
– Как это нет, – раздражённо проговорил Николай, – мне в кассе сказали, что поезд отправляется с восьмого пути!
– А что за поезд? – спросил обходчик.
– Литерный… – медленно промолвил начавший сомневаться Фастов.
– Литерный? – недоумённо переспросил мужик. – И про поезд такой я не слыхал. Может, дополнительный какой? – и пошёл дальше, щёлкая молоточком.
Обескураженный инженер огляделся, выискивая среди ожидающих и провожающих, кого-нибудь в форменной фуражке.
Такой человек нашёлся под козырьком продуктового киоска, курил. Он и был дежурным по вокзалу. Дежурный внимательно посмотрел билеты и после некоторого молчания спросил:
– А где вы компостировали билет?
– В кассе… – несколько удивляясь, ответил Николай, – а в чём дело? Что-нибудь не так?
– В какой кассе? Номер?
– Я не обратил внимания… Это знаете где? В пустом коридорчике, там напротив венткамера… вот там окошко открылось, ну мне и закомпостировали. Я, даже удивился, тем более, что с меня аж 15 рублей взяли, но всё-таки больше обрадовался. Ехать-то надо! – почему-то виновато объяснил Фастов.
– Хорошо. Пойдёмте я вам покажу.
Они спрыгнули на полотно. Рельсы, словно пучок блестящих волокон с синими, словно неземными, огнями стрелочных переводов, змеясь уводили взгляд во тьму, где вдалеке красным разбавленным пятном плавал сигнал семафора. Железнодорожник повёл инженера через пути, иногда перелезая через тамбуры грузовых вагонов:
– По перекидному мосту далеко и долго. – Не оборачиваясь, буркнул он.
Наконец они добрались до протянувшегося вдоль последней колеи складского терминала. Освещение возле него съедалось тенью параллельного товарняка. На стене здания чередой уходили куда-то к его торцам многочисленные ворота. Подойдя к воротам под номером восемь, провожатый постучал в калитку. Калитка тут же растворилась, будто их ждали. Могучий охранник в чёрном комбинезоне подобрался, как по команде «смирно!» и взглядом вопросил: «Что надо?»
Железнодорожный Вергилий развернул какое-то удостоверение:
– Нам к Литерному.
– Он ещё не пришёл.
– Ничего, мы подождём!
Охранник почему-то отдал честь, провёл их к противоположным воротам и распахнул калитку. Они вышли на бетонную рампу под навесом, освещённую потолочными светильниками. Кое-где к стене прижимались безработные электропогрузчики. Под рампой тянулась свободная железнодорожная колея. За нею висели дождь и ночь, накрыв безликие пристанционные здания, деревья и всё остальное. Кое-где выделялись жёлтые окна. Было пусто и тихо. Около вокзальные гул, шум и суета отсекались терминалом, словно экраном. Только временами где-то далеко, словно в мутном небе по громкой связи неразборчиво командовал диспетчер.
Фастову было как-то не по себе. У него вдруг возникло, переходя в уверенность, ощущение, что его кто-то ведёт. Незримо ведет, словно опекая, подталкивает куда-то или к чему-то, начиная с появлением загадочной и подозрительной кассы, где ему неожиданно и мгновенно дали билет на несуществующий, по крайней мере, в расписании и потому таинственный поезд с редким для нашего времени названием «литерный»! И кончая проводившим Николая до восьмого пути любезным железнодорожным служащим, которого по-армейски приветствовала подтянувшая живот охрана, и который остался тут же, то ли желая скрасить одинокому пассажиру скуку ожидания, то ли сторожа его. Но явной опасности Фастов не чувствовал, скорее, нарастало любопытство. Он и сам внутренне подобрался, готовясь к любой неожиданности, но отказываться от халявной услуги пока не собирался.
Они прождали молча с полчаса, когда с правой стороны из-за стены склада ударил мутный от дождя конус света, послышались редкий перестук колёс, глухое урчание локомотива, и медленно и почти бесшумно накатился поезд.
И поезд показался Фастову довольно странным, если не сказать необычным. Состав был сцеплен из двух белых глухих, похожих на рефрижераторы вагонов и трёх зелёных, причём из них два передних были приземистыми, международного класса, а последний – обычный, поношенный. Окна пассажирских вагонов сочились сквозь шторки мягким зелёным светом. Поезд остановился, в освещённых вагонах открылись двери, и возле них, сойдя на платформу, застыли проводницы в чёрной униформе, красивые и сосредоточенные, появились и некоторые обитатели вагонов, разминаясь и поглядывая на унылое сырое небо, тоскливо дышащее дождём
– Вот и наш вагон! – с явным облегчением сообщил провожатый, направляясь в конец поезда.
– А вы откуда знаете, что это мой? – настороженно спросил инженер, подо-зрительно покосившись на железнодорожника.
– Он тут один пассажирский, – сказал тот и обратился к проводнице, красивой блондинке с непроницаемым, словно гипсовым, лицом:
– Лизавета Матвеевна, принимайте пассажира!
Фастов поздоровался со строгой женщиной и, ловя её взгляд, протянул проездные бумаги. Она внимательно просмотрела билет, талон на купе, и страховку, отправила их в чёрную же папку, и бесстрастно, как механическая кукла, произнесла:
– Проходите в третье купе.
И тут Николай замешкался, соображая – то ли ему сразу рвануть от этого загадочного «литерного» как можно быстрее и дальше, то ли всё же рискнуть, и будь, что будет.
2
И было, что было!
Новый пассажир литерного поезда прошёл в третье купе и отодвинул дверь и оказался в слабо освещённом одноместном пространстве с широким спальным диваном, над которым висел в тонкой латунной рамке эстамп с изображением красавца-паровоза серии ИС. Багажные полки не предусматривались, на узеньком откидном столике сгруппировались в незамысловатом натюрморте вазочка с искусственными цветами, запотевшая бутылочка «Боржоми» и стакан тонкого стекла в узорчатом подстаканнике белого металла. Тут же стоял изящный пластмассовый табурет, видимо, для гостей. Рядом с дверью на тумбочке леденел небольшой, дорожный голубоватый холодильник типа «Морозко». Между столиком и холодильником Фастов обнаружил ещё одну дверь, откатив которую, очутился в тесной аккуратной туалетной комнате. Николай присвистнул:
– Надо же! Прямо-таки президентское купе!
Однако столь непривычные для инженера пассажирские апартаменты не только удивили его, но и сильно озадачили.
– Может, они путают меня с кем-то? – пробормотал Николай, ещё не представляя, кто это – «они».
Он вышел в коридор и, отдёрнув оконную шторку, поглядел на платформу – оказалось, поезд уже двигался, ускоряясь, и поменять что-либо теперь не получится. Фастов безгласно выругался, вернулся в купе и стал устраиваться. Вскрыв фирменный пакет с постельным бельём, он ощутил нежный аромат лаванды и вновь произнёс:
– Надо же!
Едва он переоделся, как в дверь постучали.
– Входите! – разрешил Фастов, ожидая увидеть примечательную проводницу, но вошёл, средних лет мужчина, совершенно седой, словно крашеный, с внимательным взглядом уставших светлых глаз на худом, загорелом, как у альпиниста, лице. Одет вошедший был как-то по-домашнему: клетчатая рубашка с закатанными рукавами, поношенные чёрные вельветовые брюки, сандалии…
– Здравствуйте, – сказал вошедший, – давайте знакомиться! Я руководитель мобильной лаборатории, изучающей аномальные возможности человеческого мозга, Речных Борис.
Николай несколько подивился откровенности попутчика, но на¬звал себя:
– Николай. – И спросил: – Далеко едете?
Речных улыбнулся и ответил неопределённо:
– До конца. Вас, Николай, наверное, удивил и сам поезд, и купе одноместное, и некоторая таинственность происходящего?
– Да уж, не без этого! – согласился Фастов, – а как вы думаете, за что нам с вами такие почести?
– Г-м! Ну, вообще-то, это не почести, а необходимый комфорт, и не только для вас, а для всех пассажиров поезда. Видите ли, наш поезд и есть та самая лаборатория, которой я имею честь руководить…
Николай, услышав неожиданное признание странного посетителя, тихо присвистнул,
– Так мне продали билет по ошибке? Или вы подхалтуриваете таким образом?
– Нет, нет, никакой ошибки. Ну и, конечно же, не приработок, что вы! – весело возразил руководитель. – Билет продан был тому, кому нужно. Я вам сейчас объясню, успокойтесь.
– И чем же это я вас заинтересовал? – встревожено спросил Николай. – И касса для меня отдельная, и провожатый персональный, и – на тебе! – целый поезд! И наверно под присмотром соответствующих…
- Ну, не только для вас. – Скороговоркой прервал его Борис, как бы умышленно не давая ему договорить. – А заинтересовали вы нас потенциальными, как бы вам проще объяснить… потенциальными, но скрытыми паранормальными способностями.
– Так как же вы их выявили у меня, если они скрытые? И потом – способности к чему?
– Вот сейчас мы об этом и поговорим, товарищ Фастов. И вы, надеюсь, понимаете, что разговор наш строго конфиденциальный и разглашению не подлежит. Будем считать, что я вас предупредил!
– Тогда, может, и не надо его продолжать? Я итак знаю свой, как вы говорите, потенциал, и связывать себя какими-либо обязательствами, да ещё секретными… зачем мне?!
– Хорошо, хорошо, я понимаю вас, – Речных примирительно тронул рукой колено собеседника, – но вы всё же дослушайте меня, ведь вам всё равно придётся соблюдать молчание о нашем поезде-лаборатории. Я вкратце поясню, чем вы нас привлекли, а вы уж тогда решите – согласны вы с нами сотрудничать или нет.
В конце концов, Речных постепенно заинтересовал своего пассажира и поведал ему такое, что тот недоверчиво хмыкнул, а потом откровенно рассмеялся. Оказывается, у него, у Фастова, есть явная способность к телепатии!
– Вот уж никогда не замечал! И как же вы, дорогой товарищ, это обнаружили или, там, распознали во мне? Уж не по моим ли распрекрасным глазам?
Речных, не обращая внимания на неуклюжую иронию, в общем-то, сбитого с толку нового пассажира, серьёзным тоном продолжал:
– Видите ли, телепатическими способностями, и не только телепатическими, но и другими, говоря популярным языком, паранормальными задатками обладает любой человек, только в разной степени, не зная и не замечая этого. Они, словно запрятанный клад в доме, о котором хозяин и не подозревает. Телекинез, ясновидение, кожное зрение, телепирокинез и другие… Это всё равно, как у одних людей проявляются способности к музыке, а у других к рисованию или, например, к матанализу. Нами разработана аппаратура, позволяющая улавливать индивидуальное комплексное излучение человеческого организма, а точнее – мозга, сепарировать его и анализировать. И – вот что главное! – у самых, так сказать, даровитых и восприимчивых, мы научились усиливать сигнал «передатчика» в несколько раз, стимулируя скрытые возможности соответствующих центров мозга, и их обладатель в последствие может… короче, эти способности у человека проявляются, и он волен управлять ими.
– И каким же образом вы усиливаете эти… ну сигналы, химией что ли, или череп вскрываете? – отчего-то злясь, ехидно спросил Николай? И как ваш… подопытный, не меняется при этом или как?
– Ничего опасного для человека нет. – Миролюбиво сказал Речных, дипломатично не замечая иронию. – Мы активизируем или перенастраиваем, можно и так сказать, нужные участки мозга адресными особо модулированными токами СВЧ, ничтожной мощности и всего за одну процедуру и, по расчётам, ваш разбуженный дар остаётся с вами на всю оставшуюся жизнь.
– Но я полагаю эта, как вы сказали, процедура проводиться добровольно?
– Безусловно, добровольно! Единственное что от вас понадобиться кое-какие сведения о вас и подписка о неразглашении. И заверяю вас – предстоящая процедура абсолютно безопасна!
– Хорошо. Ну а самое главное: я-то чем вас заинтересовал? И почему я? Что и кто разглядел во мне на вокзале, в этом муравейнике какие-то необычные способности? Или за мной следят от самого Орла?
– Резонный вопрос! Нашли мы вас, и не только вас, среди большого количества людей с помощью специальной методики и аппаратуры, большего сказать не могу. – Речных улыбнулся, как бы извиняясь.
– Понятно, – медленно протянул Фастов, сощурившись, а потом резко спросил:
– Но всё-таки, если я откажусь? Что тогда со мной будет? Ссадите с поезда или … изолируете?
Хозяин поезда хмыкнул и сразу ответил:
– Вот-вот! Я ждал этого вопроса, большинство из вас обязательно, как говорится, прощупывают почву насчёт отказа. Ничего с вами не будет – вы не откажитесь! Кто же откажется от возможности стать, в некотором роде, суперменом? Пока что в нашей лаборатории таких случаев не зарегистрировано. А потом – мы ведь с вас берём подписку в любом случае.
Короче, Фастов согласился. У него были обнаружены способности
к телепатическому обмену информацией с подобными себе. В лаборатории его, опутав проводами и датчиками, «активизировали», или, как повторял Речных, разбудили. Уже через двести километров пути Николай провёл первый сеанс связи с реципиентом, находящемся в Москве. Он мысленно отправил продиктованное бородатым молодым гением сообщение некоему «охотнику»: «800 километров», что означало расстояние, между абонентами. Ответ пришёл в виде всплывшей в мозгу слуховой галлюцинации – женский голос беззвучно ответил: «Два часа тринадцать минут» – время отправления сигнала. Первый сеанс проводился после предварительного короткого воздействия на со¬ответствующие участки мозга, а следующие, через каждые сто кило¬метров, Николай устанавливал контакт с далёким неизвестным адреса¬том по просьбе учёного без понуждения: проверялось влияние расстояния на устойчивость связи. Фастов показал блестящие результаты – он уверенно обменивался мысленно и с другими реципиентами, независимо от удалённости и времени суток. Речных не мог сдержать удовлетворения, даже радости при общении с Николаем. К утру Фастов уже без всякой накачки, мгновенно заводил мысленный разговор с неведомым, за тысячу вёрст отсюда собеседником, словно с сидящим напротив. Обмен происходил, как правило, короткими односложными фразами, в более сложных словесных конструкциях, мысли, опережали, накладывались друг на друга и общение затруднялось. Речных посоветовал Фастову придумать себе псевдоним, являющийся одновременно кодом, вернее, паролем для вызова – что-то, вроде телефонного номера. Только по приёму условного слова-пароля Фастов открывался для приёма информации от абонента. Николай увлекался шахматами и взял себе псевдоним-пароль «Шах».
Шах без сожаления проехал свою станцию. На восходе солнца они втроём – Речных, бородатый оператор Эдик и Николай, утомлённые, но удовлетворённые, распили в кабинете у руководителя пузатую бутыль заграничного коньяка. Опыты с другими добровольцами: умеющими читать руками, видеть через непроницаемые преграды, диагностами болезней и прочими уникумами шли менее успешно, поэтому их, других, на спонтанном празднике не было.
В Волгограде они расстались. Речных предложил Николаю, как успешно «взращённому» телепату и радиоинженеру работу в лаборатории, и Фастов, не раздумывая, согласился. Терять работу старшего инженера в КБ завода «Точприбор» в Орле ему было не жалко.
Вскоре Фастов перебрался в Москву, снял комнатку в когда-то знаменитых Черёмушках и приступил к новой работе. Он получил должность инженера – наладчика электронной аппаратуры в той же передвижной лаборатории у Речных. Периферийное оборудование в основном было импортное, но знакомое, а вот СВЧ-излучатели, генерирующие особые, преобразованные по особой методике, неизвестной широкой науке, электромагнитные волны – собственные уникальные разработки учёных НИИ №7 были для инженера Фастова в новинку. Но с помощью новых друзей, Бориса и бородатого Эдика быстро освоился. Но главной его работой были ежедневные сеансы телепатической связи как с уже известными реципиентами, так и свежими, и неопытными.
А через некоторое время молодого сотрудника посетили новые незнакомые «друзья» из известной конторы и лёгким шантажом, ползучей лестью и серьёзными обещаниями «убедили» Фастова сотрудничать во имя безопасности социалистической державы.