Это было интересно: «По статистике, каждый человек говорит неправду, - а попросту говоря, лжёт, - не менее десяти раз в день, по самым скромным подсчётам».
Так написал известный психолог. Пётр Андреевич призадумался: «Значит, выходит, и я – тоже?»
Он считал себя человеком правдивым, искренним. Но, как личность умная и самокритичная, никогда не отворачивался от фактов. Он начал припоминать вчерашний день и убедился: да, действительно, прав этот доктор наук. По мелочи, невинно – но лгал он вчера точно по науке.
- Раз двенадцать – тринадцать! – окончательно убедился Пётр Андреевич. И он, и все остальные – все врали. Он четыре раза сказал не то, что думал; потом сделал неискренний комплимент начальнице; потом отказался от сложного задания, наврав, что ещё не справился с предыдущим… Ну и так далее! Да… Выходит, его мнение о себе – тоже ложь?
И что делать? Ляпать языком что ни попадя, «резать правду-матку»? Это Пётр Андреевич считал дурным тоном, крайней степенью невоспитанности. Не выносил, когда кто-нибудь начинал: «я, мол, человек простой; скажу я тебе по-нашему, по-простому». Простой человек – по-настоящему простой! – так никогда о себе не скажет.
Ещё немного поразмыслив, Пётр Андреевич пришёл к выводу: дело не в мелочах, не в любезностях, - это дань хорошему воспитанию. Дело в главном, в крупном. По большому счёту, если хотите.
И твёрдо решил: с завтрашнего дня он будет говорить только правду. Усмехнулся: «…Правду, правду, и ничего кроме правды!» Вспомнилось и ещё одно, традиционное: «За дачу ложных показаний вы будете привлечены к уголовной ответственности».
Надо сказать, что последнее вспомнилось вовсе не случайно, просто Пётр Андреевич работал в суде. Был адвокатом, и причём хорошим. Он никогда не брался за дело, если не был уверен, что его клиент действительно заслуживает защиты и снисхождения.
Пётр Андреевич работал уже давно и снискал себе заслуженную славу «человека с принципами», которого не купишь.
Ну что ж, тем более!
Он был абсолютно одинок: так уж получилось, не встретил свою единственную. «Лучше быть голодным, чем есть что попало; лучше быть одному, чем быть с кем попало», - это очень успокаивало.
«…Вот, значит, завтра и начну», - окончательно решил Пётр Андреевич.
Наутро он, ещё до прихода на работу, сразу получил возможность попробовать себя в новом амплуа. В подъезде встретился сосед-алкоголик (искал с утра пораньше, где выпить):
- О, Андреич, здорово! Дай «пятёрку» до завтра!
(Обычно Пётр Андреевич ему не отказывал. Хоть сосед и «зашибал», но долги всегда возвращал. Но сегодня – начиналась эпоха Правды, не так ли?)
- Извини, Василий. Не дам. И никогда больше не дам. Мне это неприятно, - Пётр Андреевич постарался сказать это мягко, но убедительно. Улыбнулся даже. Правда правдой, а обижать человека не годится.
- Так мне ж не на водку! – изумился Василий. – Мне надо… ну, надо, и всё! Я ж верну, Андреич, ты знаешь!..
- Нет, извини. Мне это просто надоело. Тем более, что ты врёшь, Васёк! Сейчас побежишь опохмеляться, я точно знаю!
И, аккуратно обойдя соседа, зашагал к остановке.
…День прошёл гладко, Пётр Андреевич остался доволен собой: он ни разу не покривил душой; но никого и не обидел. Он, казалось, нашёл «золотую середину». Даже отыскал в себе силы исправить кое-что из вчерашнего: сам попросил то сложное дело, от которого накануне отказался.
Но и поступки других Пётр Андреевич тоже теперь рассматривал под новым углом зрения, чётко вслушиваясь и вглядываясь. С брезгливостью отметил, что Бэлла (секретарь суда) врёт практически каждую минуту. Но зато стал думать лучше о народном заседателе Сидоркине. Показалось даже: Сидоркин тоже принял решение про правду.
- До чего симпатичный мужик! – умилился Пётр Андреевич. – Как я раньше не замечал?
(Раньше прямота Сидоркина адвоката частенько раздражала).
Так прошло ещё несколько дней, и Пётр Андреевич зауважал себя основательно.
И тут ему поручили новое дело. Ознакомившись с ним, Пётр Андреевич с неудовольствием отметил: много, слишком много нюансов, недомолвок. Можно толковать и так, и этак, а в итоге – всё зависит от ловкости адвоката, не более того. Подозреваемый, судя по прочитанному – личность ничтожная, хотя ни разу не был судим.
Но отказываться причин не было.
Он познакомился с обвиняемым, и вот началась главная головная боль: Пётр Андреевич увидел, что этот человек – предельно, болезненно честный. Он рассказывал адвокату о таком, что любой другой (нормальный!) непременно скрыл бы, да и сам Пётр Андреевич – тоже; он требовал, просил, умолял наказать его как положено, по заслугам.
Но оглашать в суде всю ту правду, которую услышал Пётр Андреевич, было бы просто безумием! А после этого – просить снисхождения обвиняемому… Да этот обвиняемый, чего доброго, в своём последнем слове сам такого нагородит, правдолюбец: вся работа насмарку!
А Петру Андреевичу было жаль этого человека. Да, он копил чёрные мысли, да, с его подачи случилась беда, да, да, да… Но сам он преступления не совершал, а только подстрекал к нему! Хотя делал это по полной программе, лет на пять тюрьмы. Но ведь он, этот несчастный, просто был не в себе, пережив предательство любимой… Надо, надо доказать состояние аффекта – это будет максимально честно. В конце концов, ведь все остались живы - здоровы, а это важно. Шума и испуга только многовато…
Да, но как заставить самого подсудимого не устраивать душевный стриптиз?! Как лишить его голоса?!
Стоп!!! Лишить голоса? – это можно. В буквальном смысле. Как-то один подопечный рассказал Петру Андреевичу интересный рецепт, очень простой. Но если выпить то, что получится, - у человека дня на два-три пропадает голос; можно только еле слышно шептать. Причём это совершенно неопасно, связки никак не повреждаются.
Пётр Андреевич мучительно размышлял: он сам толкает себя на обман. И это после собственного решения?..
«Ложь во спасение», - подумал он и понял, что так и сделает. И сделал.
…Всё получилось как нельзя лучше. Слушание прошло гладко, обвиняемому дали «условно».
А Пётр Андреевич записал в своём личном дневнике: «Я понял главное: правда без милосердия – хуже самой грязной лжи».