Томочку удочерили давно, в четыре годика, и она смутно помнила, как это было. Из раннего детства осталось лишь одно нечёткое воспоминание, что жила она в каком-то большом доме, где было много детей и мало взрослых; что часто дралась с этими самыми детьми. За что и почему – тоже помнила плохо, знала только, что всё время хотелось кушать.
А потом несколько раз приезжали какие-то дядя с тётей, привозили Томочке конфеты, говорили непонятные слова: «Мы оформляем документы»; и снова уезжали. Но вот однажды они приехали без конфет и просто сказали: «Всё, удочерили! Собирайся!» - и Томочка уехала из своего первого дома навсегда. Уехала, в чём стояла, потому что собирать ей было нечего. Одну-единственную, её личную игрушку (она нашла эту маленькую куколку совсем случайно) давным-давно отобрала Светка-зараза из старшей группы.
Вот так, налегке, и отправилась Томочка в новую семью, в новую жизнь. Потом, подрастая, она узнала, что удочерили её не случайные люди «с улицы», а самые настоящие родственники. Дядя Петя приходился родным старшим братом её покойной маме; а сразу не забрал девочку потому, что был вместе с семьёй на Севере, «зашибал деньгу». О трагической гибели сестры и о судьбе племянницы узнал не сразу, но – надо отдать ему должное! – как только узнал, тут же начал хлопотать. А как же! И это – несмотря на бурные протесты жены, тёти Марии.
Она никак не хотела принимать к себе Томочку, скандалила и плакала. Да и то сказать: уж не молоденькие они с Петром, обоим – давно за сорок. У самих – сын двадцатилетний. Вот его вырастили – и хорошо. Теперь надо и о себе подумать; благо, денег заработали прилично.
Ведь за этими «бумажками» стоял труд, и немалый; и что теперь? – вместо спокойной, обеспеченной жизни – снова здорово?! Чужого ребёнка себе на шею?!
Но дядя Петя был молодец, и жену всё-таки уговорил. А решающим фактором оказалось то, что у девочки, оказывается, была своя квартирка! Правда, совсем крошечная, однокомнатная, но несомненно – личная. Ни у кого из сирот в том доме, куда забрали Томочку после смерти мамы, не было такой роскоши. И, хотя девочка про своё богатство пока не знала и даже не догадывалась, оно всё-таки существовало.
Квартирка была, к счастью, приватизирована, и когда девочку определили в детский дом, опечатана по всем правилам «до совершеннолетия Костровой Тамары Аркадьевны», то есть Томочки. Отца у девочки никогда не было.
Вот это всё дядя Петя и растолковал терпеливо, с документами в руках, своей воинственной супруге:
- Пойми, дитё ведь – родная кровь, как же её не взять?! А «стукнет» восемнадцать – перейдёт в своё жильё, да и всё. Надо девочку из приюта вытащить, надо!!!
Услышав про квартиру, тётка Мария ещё немножко поломалась, но больше для приличия, и на удочерение Томочки наконец-то согласилась.
Оформление документов прошло довольно гладко, и Томочка получила новых маму и папу. Правда, так их называть она не стала, а привыкла говорить «дядя Петя» и «тётя Мария», и это их вполне устраивало.
Томочка начала думать, что теперь ей повезло, и жизнь у неё пошла совсем хорошая. Да и в самом деле: у неё теперь была своя кровать, на которую, расшалившись, никто не запрыгивал; она могла сколько угодно играть своими новыми игрушками, не боясь не только Светки-заразы, а и вообще – никого, потому что была единственной претенденткой на все сокровища, которые на неё свалились. Постепенно она избавилась и от детдомовской привычки прятать хлеб под подушку: его тоже никто не собирался отнимать.
Тётя Мария к девочке старалась относиться хорошо, хотя чувствовала к ней неприязнь и часто называла «дикой».
- Твоя Томочка – это Маугли какая-то! – часто выговаривала она дяде Пете.
Но он, правду сказать, всегда за девочку вступался:
- А ты как хотела, после этих джунглей приютских?!
…Когда Томочке исполнилось тринадцать лет, сын дяди Пети и тёти Тамары женился. Свадьба вышла весёлая, шумная, многолюдная; гости еле поместились за столом в большой комнате.
Молодые стали жить тут же, получив во владение одну из трёх комнат. Но спустя две недели у невестки со свекровью вышел конфликт. Вроде и повод-то был пустячный; но обе женщины, и молодая, и зрелая, были из той породы, которую дядя Петя в шутку называл «гремучими змейками». Эти «змейки» расшипелись не на шутку, чуть не до драки; и через день-другой, когда страсти немного улеглись, - было принято решение: отправляться молодым на квартиру. Обсуждению не подлежит.
Но цены на квартиры «кусались», и тогда тётку Марию осенило:
- А пусть пока в Тамаркиной квартире поживут!!! Временно!
Решение понравилось всем, но реализовать этот блестящий план оказалось не очень просто. Однако тётка Мария всегда была женщина не промах, и она, засучив рукава, взялась за дело основательно.
Был подписан целый ворох каких-то бумаг, из которых несколько было зачитано и Томочке. Девочка не понимала: зачем? Ведь она и так не возражала, чтобы «братик с Леночкой» пожили в её квартире! Но ей объяснила одна серьёзная дама в очках, что необходимо не только устное согласие «владелицы жилплощади», а и письменное, несмотря на её юный возраст. Томочка, конечно, всё подписала, не вникая в смысл документов. Да и к чему? Единственное, что она запомнила, это то, что брат с женой могут жить в её квартире три года.
- Ну а за три года – уж что-нибудь, да определится! – уверена была тётка Мария. Да, три года – срок немалый.
И молодые переехали, а Томочка жила как жила: ни хорошо, ни плохо. Никак, в общем. Сыта, одета, - а что ещё надо?..
Девочка привыкла, что на неё никто никогда не обращает внимания. Она была очень застенчива, училась средне, не доставляя особых хлопот и волнений; до её постоянных «три-четыре», иногда (редко) – «пять» - абсолютно никому не было дела.
Подружек у девочки тоже не было, всё сама да сама… Так сразу сложилось; да так и осталось. Давно ещё, как только Томочка пошла в первый класс, тётя Мария – надо и не надо – бегала в школу и до смерти всем надоела: и детям, и учителям, и даже директору с завучем:
- Ой, да вы смотрите, уж не обижайте нашу девочку! Сиротка ведь она, круглая сиротинушка!
Девочку так и прозвали в классе: Сиротка. И сторонились её, потому что Томочка никогда и ни в чём не принимала участия, никогда ни копейки не могла сдать. А значит, никогда не оствалась на «сладкие столы» ни в какие праздники, никогда не ездила с одноклассниками ни в кино, ни в зоопарк…
Она поначалу просила тётку Марию (дядю Петю – бесполезно; всё равно к ней отправит); но всегда получала один и тот же ласково-притворный ответ:
- Томочка, деточка дорогая, ты что?! Откуда у нас лишние деньги?
Потом, вздыхая, она проводила деревянной ладонью по волосам девочки (надо полагать, это была ласка) и добавляла:
- Ты ведь сирота, пойми. И так мы с дядей Петей из последнего тянемся, чтобы тебя содержать.
И девочка перестала просить, совсем перестала. А в классе перестали обращаться к ней. Всё равно не сдаст…
Да ещё и тётка прибежит – и прямо к классной:
- Софья Михайловна, да что же это?! Опять по рублю?! Нету у нас, нету, сиротка ведь она!
И во дворе тётя Мария всем и каждому жаловалась, как тяжело воспитывать сироту:
- Это ж такие расходы, вы вдумайтесь! То то, то это… А она ж ведь растёт, во-о-он какая вымахала! Попробуй-ка одеть-обуть, чтоб не хуже, чем у людей. К тому же – девочка, и помодничать ей хочется, а как же! Снова расход…
Вот про «помодничать» зря разглагольствовала, девочка носила «что есть» без всяких просьб и претензий; какая уж там мода? Чтоб опять послушать, во сколько она обходится бедной тётушке? Спасибо, не надо.
Хотя, если посмотреть на саму тётушку, то никак не сказали бы, что семья «тянется из последнего»; скорее, наоборот. И в квартире – чего только не было; и всё дорогое, добротное.
Вот так и бежало себе времечко, и Тамарочка стала совсем взрослой. Три года, отведённые брату с женой, заканчивались, и тётушка, как бы между прочим, сказала:
- Дорогая, пора новые бумаги подписывать, чтоб наши молодые на улице не оказались. Ты не против?..
Чего бы Томочка была против? За это время у пары родился и подрос ребёнок – препотешный Димка, которого девушка очень любила и который (единственный на свете) отвечал ей полной взаимностью.
Тамарочка часто возилась с малышом, гуляла с ним часами. Иногда ей поручали ребёнка на два-три дня, и это Томочку только радовало, а не наоборот. Димка был её настоящим счастьем. И, чтобы он «не оказался на улице» вместе со своими родителями, Томочка подписала новые бумаги, ещё на три года.
И опять жила себе как жила, никому особенно не нужная, но и не угнетаемая. Правда, в её обязанности по дому давно уже, лет с девяти-десяти, входили некоторые работы, но Томочка к такому порядку вещей привыкла и не считала его чем-то особенным. Да и что тут сложного: надо было всего-навсего постирать два-три раза в неделю, что там накопилось; приготовить еды (потом – помыть, конечно, за всеми посуду); ну и ещё – уборка квартиры, когда необходимо. Вот и всё.
Томочке, наоборот, нравилось делать всё это. А чем ещё заняться, если не работой по дому? Как тётю с дядей за заботу и крышу над головой отблагодарить тогда? Томочка это хорошо понимала, ведь тётя Мария не уставала это девушке объяснять.
Хорошо ей жилось, что говорить. К тому же – всему научилась. Даже тётя Мария, нет-нет, да и скажет:
- Молодец, Тома! Когда свою семью создашь – легко тебе будет. Не раз добрым словом вспомнишь тётину науку!
При этом она умилялась и концом платочка принималась смахивать несуществующие слёзы с густо накрашенных ресниц.
Закончила Томочка школу, пошла работать на рынок реализатором. А куда ж ещё? – ну не в институт же! Это Томочка и сама понимала; и так сколько лет у родных на шее. Пора и заработок в дом носить.
А заработок получался неплохой, и тётка Мария оставалась довольна. Теперь она могла позволить девушке кое-что купить себе самостоятельно, на свой выбор. Правда, следила, чтоб вышло не дорого. Остальные Томочкины деньги свято шли «в семью», да ещё – на помощь «молодой семье», чему Томочка только радовалась. Договор на квартиру снова продлили, но на этот раз Томочке тётка Мария дала подписать совсем не такие бумаги, что раньше. Объяснила: Томочка теперь совершеннолетняя; вот и документы по-другому составляются.
Девушке было всё равно, по-другому так по-другому. Суть-то не в этом.
…Исполнилось Томочке двадцать лет, и влюбилась она. В хорошего парня, который торговал напротив; тоже был реализатором. Стали встречаться, а тётя с дядей только рады: совет да любовь. Немного погодя тётка Мария спросила:
- Деточка, а жить где будете? Ты говорила, вы пожениться хотите?
- Хотим, тётечка! – засияла Тамара. – А жить – в моей квартире, где ж ещё? Я уже Гене сказала, что у меня личное жильё есть.
- Как?! – тётка Мария аж присела. – А брата с семьёй – куда?! Ты что? Да и…
Что «да и…» Томочка не расслышала, она заплакала:
- Тётечка, да ведь мне надо! Я беременная…
Вот это да!!! У тётки не было слов. Действительно, в тихом омуте…
- Вот что, девонька, - решительно сказала она. – Пусть твой Гена и решает, как быть и где вам находиться, раз он уже успел делов наделать.
Томочка начала возражать, твёрдо помня: у неё есть на это право. Есть, и всё!
- Что, какое право?! – разозлилась наконец тётка Мария. – Ты ж сама брату дарственную на квартиру подписала, три месяца назад! Что, уже забыла? Ничего, зато бумаги есть!
Вот так…
Томочкин возлюбленный, когда про всё это узнал, длинно присвистнул и сказал:
- Ну извини, значит, не судьба. Мне тебя вести некуда, сам в общаге обитаю…
Она даже не успела сказать ему про ребёнка, думала: завтра. А назавтра он уже исчез.
- Вчера и рассчитался, - скупо обронил его хозяин. – Откуда я знаю, где искать?! Я ему не папа.
Спустя ещё месяц Томочкина спокойная жизнь кончилась навсегда: тётка Мария стала её откровенно гнать.
- Нагуляла, стерва?! Иди куда хочешь со своим позором, и так не знаю, как людям в глаза смотреть!
Сердобольная соседка пробовала было тихонько присоветовать Томочке обратиться в суд, но адвокат, просмотрев бумаги, строго сказал:
- Ничего нельзя сделать, девушка, всё оформлено чин чином. Что ж вы подписывали, не читая,а?.. Ведь грамотная, наверное.
А одна женщина на рынке сказала:
- Вот что, Тома. Есть выход. Давай-ка, устройся нянечкой в дом ребёнка, и своё дитя – туда же определи.
Спасибо ей, так Тамара и поступила. И сейчас у неё всё хорошо; растёт Наташенька (ей уже годик); Томочка на хорошем счету. Добрая директриса разрешила даже Томочке жить тут же, в детдоме, выделила на свой страх и риск старую кладовку без окон. А дальше – видно будет. Сыта, одета, при дочери… Хорошо! Есть же такие добрые люди на свете!
Старается Томочка отработать директрисе за доброту; та сама предложила, когда девушка начала благодарить. Всего-то и делов: навести в директрисиной квартире порядок раз в неделю, да простирнуть кое-что, да сготовить… Той-то самой всё некогда, начальство всё-таки.
А чего ж не сделать доброе дело такой сердечной женщине, как новая Тамарина начальница? Пустяки.