Ночь в этом забытом богом месте наступала рано. В бараке было темно и все уже давно спали. А к нему сон всё никак не шел - сильно болела спина и натертые руки. Глухая тишина давила на уши и лишь иногда кто-то вскрикивал во сне. Работа на лесоповале изматывала до изнеможения даже крепких мужиков.
Попал он в этот исправительно-трудовой лагерь НКВД в Комсомольск-на-Амуре в 1938 году ''за контрреволюционную троцкистскую деятельность'' и был осужден сроком на 5 лет. Он выдержал все издевательства, побои,угрозы следователей. Его спасло от расстрела только то, что он не признавал своей вины и не оговорил никого из друзей и коллег-литераторов. Его поэма "Торжество земледелия"- апофеоз коллективизации в деревне, была объявлена кулацкой, враждебной советскому строю "за формалистические поиски в искусстве". ( Потом, уже вернувшись из ссылки, последовавшей после лагеря, он напишет свои известнейшие мемуары "История моего заключения". Напишет о том беспределе и жестокости этих садистов, когда еще при первой встрече со следователем, он недоумевая, защищая свои конституционные права, спросит, а собственно за что его арестовали, а жену и 2-х маленьких детей сослали в Уржум в Кировскую область без средств к существованию, и следователь, скривив рот, ответит: "Действие Конституции кончается у нашего порога").
Пытаясь заснуть он вспоминал свою любимую Третьяковскую галерею. Картины проплывали перед его мысленным взором, сменяя друг друга, в голове даже зазвучала какая-то мелодия. Подчиняясь ее ритму они стали медленно кружить и вдруг остановились, и возник образ прелестной молодой женщины, которая сквозь легкую дымку с грустью смотрела на него. В ее больших удлиненных глазах была какая-то таинственность:
Ее глаза, как два тумана,
Полуулыбка, полуплач ....
Строчки спешили, набегая одна на другую:
Ее глаза, как два обмана...
Он вздрогнул от резкого звука побудки. Надо быстро вставать. Бригадир попался лютый, не прощал опозданий. Потом, со временем уже забыл об этом видении, его больше волновало то, что арест не позволил закончить перевод ''Слова о полку Игореве". А на очереди была ещё знаменитая поэма Фирдоуси "Шах Намэ". Это был первый полный перевод на русский язык. Жене он пишет полные любви простые письма без всяких подробностей , чтобы не волновать ее. Просит только прислать ему валенки и большие варежки, носки и портянки, а из еды - что сможет, но обязательно чеснок, чтобы предупредить цингу, от которой в лагере умерло много народу. Зная, как тяжело жене с детьми, уговаривает ее продать великолепную 20-томную библиотеку Брокгауза и Эфрона сразу всем комплектом, а также все его костюмы, "не в них счастье".
Он пишет ей: "В твоем письме - "устала немного", и я готов плакать над этим "немного", моя бедная детка, мой усталый друг. И образ болезненного одинокого мальчика , твоего индюшонка" с его недетским горем встает передо мной. Может быть, мы и будем вместе, и отдохнём, и детей вырастим. Но душа моя ТАК незаслуженно, ТАК ужасно ужалена на веки веков! Неужели во всём этом есть какой-то смысл, который нам непонятен?".
В письме к другу он говорит о своей работе над переводом "Слова о полку Игореве " . "Можно ли урывками и по ночам после утомительного дневного труда, сделать это большое дело? Не грех ли только последние остатки своих сил тратить на этот перевод, которому можно было бы и целую жизнь посвятить, и все свои интересы подчинить. А я даже стола не имею, где я мог бы разложить свои бумаги, и даже лампочки у меня нет, которая могла бы гореть всю ночь... Сейчас, когда я вошел в дух памятника, я преисполнен величайшего благоговения, удивления и благодарности судьбе за то, что из глубины веков донесла она до нас это чудо. В пустыне веков, где камня на камне не осталось после войн, пожаров и лютого истребления, стоит этот одинокий, ни на что не похожий собор нашей древней славы".
После многочисленных писем в прокуратуру СССР, после лагерных и ссыльных лет он с семьей возвращается домой, но жить им негде. И тогда их выручает писатель Ильенков, который предоставляет свою дачу в Переделкино, где он заводит огород, сажает картошку. Прямо к дому подступала необыкновенной красоты, полная разноголосых птиц березовая роща. Казалось, счастье, покой снова пришли в дом, но постоянно мучит сомнение, а не кончится ли это всё также вдруг, внезапно. Он не смел надеяться, каждую минуту ждал, что всё может повториться.
Именно тогда он напишет одно из известнейших стихотворений.
В этой роще березовой,
Вдалеке от страданий и бед,
Где колеблется розовый
Немигающий утренний свет,
Где прозрачной лавиною
Льются листья с высоких ветвей -
Спой мне, иволга, песню пустынную.
Песню жизни моей...
... Но ведь в жизни солдаты мы,
И уже на пределах ума
Содрогаются атомы,
Белым вихрем вздымая дома.
Как безумные мельницы,
Машут войны крылами вокруг.
Где ж ты, иволга, леса отшельница?
Что ты смолкла, мой друг? ...
И получит благодарные письма от солдат, прошедших эту страшную войну. Журналы его не печатают, как только узнают:" Ах, это тот Николай Заболоцкий!", поэтому семья живет только его литературными переводами.
Наконец, в 1948 году ещё недавно бесправный и неимущий узник Гулага, он получает квартиру. Небольшие заработки от переводов позволяют ему купить в комиссионном магазине старинный портрет безымянного художника. Тот явно принадлежит школе Рокотова. На портрете была изображена молодая женщина, чем-то напомнившая ту, что привидилась ему еще в лагере - Струйскую, написанную известным и блестящим живописцем екатерининской эпохи Фёдором Рокотовым. И обеих этих женщин объединяла их эпоха, они были современницами из того мира известных или безизвестных людей, память о которых могла сохранить только живопись.
И он идет в Третьяковку, долго стоит перед портретом Струйской, написанным так трепетно, так мастерски, как мог писать только Рокотов, волшебно передавший внутренний мир этой красивой, удивительной женщины, перед которой преклонялись современники. Ей было всего 18 лет, когда находившийся в самом зените славы художник писал ее портрет. Но какую же загадку хранила эта юная женщина. Почему так печален ее взор. И он, поэт, улавливает эту мерцающую половинность в описании "соединения несоединимого: " полуулыбка-полуплач", "полувосторг-полуиспуг".
Припомнилось, что мужем ее был пензенский помещик, в прошлом гвардейский прапорщик, человек жестокий, но... графоман, писавший панегирики Екатерине 2-й. У супругов было 18 детей. Так почему же эта прелестная, образованная и умная женщина, которая могла составить блистательную партию человеку, достойному ее, соединила судьбу свою с самодуром, которого называли "страшным барином".
Он долго стоял перед портретом, представляя себе, как сам Третьяков, приобретший эту картину, любовался ею, а теперь вот он стоит на его месте, ведя с ним молчаливый диалог.
Ты помнишь, как из тьмы былого
Едва закутана в атлас
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас.
Он ещё не знал, как назовет свое стихотворение, но в молодые годы находился под влиянием поэзии скоро забытого Александра Мейснера, продолжателя традиции русского футуризма, у которого было стихотворение "Портрет". А у него же теперь совсем другое восприятие и понимание женской красоты. Он отошел от эксперимента и принимает в поэзии только классические образцы, написав немного раньше:
...А если это так,то что есть красота
И почему ее обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?
И как бы передавая эстафету следующему поколению поэтов, свой дар тонко чувствовать красоту, он напишет свой "Портрет".
Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно.
Ты помнишь, как из тьмы былого
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?
Ее глаза - как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза - как два обмана,
Покрытых мглою неудач.
Соединенье двух загадок,
Полувосторг, полуиспуг,
Безумной нежности припадок,
Предвосхищенье смертных мук.
Когда потемки наступают
И приближается гроза,
Со дна души моей мерцают
Ее прекрасные глаза.
P.S. Эти строки писал смертельно больной человек.