События, о которых я хочу рассказать, происходили в самом начале 70-х годов прошлого века. Тогда медицинская промышленность за границей только начала производить ту аппаратуру, которую мы сейчас видим, да и то в самом несовершенном виде. Оптоволокно, благодаря которому стало возможным производить гибкие эндоскопы, было толстым, поэтому в основном применялось для осмотра желудочно-кишечного тракта. А вот трахею и бронхи, мочевой пузырь, матку смотрели жесткими металлическими аппаратами со специальной встроенной оптикой и светом.
Дальше речь пойдет от имени героя нашего повествования, врача с пятилетним стажем, работающего в обычной городской больнице.
"Сегодня среда, тяжелый для меня день недели. Именно в среду, когда нет плановых хирургических операций, мне дают возможность проводить поднаркозные бронхоскопии в одной из операционных. Это не моя основная специальность, подработка, всего на четверть ставки, но какой врач откажется к своему не такому уж толстому кошельку добавить сотню рублей. Но эта сотня мне давалась нелегко, с большими нервными переживаниями.
По основной специальности я врач-рентгенолог, уже имеющий и небольшой опыт, и навыки, и даже кое-какой авторитет среди клиницистов. Поэтому с утра я посмотрел 5 положенных по нормам радиационной безопасности желудков у пациентов и сделал с десяток просвечиваний грудной клетки больным пульмонологического отделения, которое я обслуживал. И потом вышел из темного кабинета в ординаторскую, чтобы познакомиться с историями болезни больных, которым назначена бронхоскопия. Плановых больных я смотрел по средам, а вот экстренных в любое время суток. Бывало, что и ночью меня вызывали из дома. Чаще всего при инородных телах трахеи и легочных кровотечениях.
«Так, сегодня одна лечебная и 4 диагностических бронхоскопии. У двух больных подозревают хроническую пневмонию, а у двух рак легкого», - вычитал я в историях болезни. Посмотрел записи лечащих врачей в дневниках, клинические анализы. Все это надо запомнить, потому что потом в операционной не будет возможности посмотреть. Наконец я закончил изучение историй болезни и пошел в операционный блок. Блок этот был большой, на 3 операционных. Одна была экстренная, и две операционных - для плановых операций. В первой из них было два операционных стола, а в последней - один. Именно в этой операционной я и буду проводить свои процедуры. Там уже стоит наркозный аппарат, на специальном столике осветитель бронхоскопа, под стерильными салфетками лежат готовые к исследованиям такие же стерильные бронхоскопы знаменитой немецкой фирмы Фридель.
Я, как настоящий хирург, надел колпак и стерильную марлевую повязку, потом вымыл руки под проточной водой специальными растворами для стерилизации. Потом на меня надели стерильный белый халат и подставили стерильные резиновые перчатки. Одним движением я надел их, и на этом моя подготовка к бронхоскопии закончилась. Пройдя в операционную, я поздоровался с врачом-анестезиологом и с сестрой-анестезисткой, а также с медицинской сестрой, которая будет мне помогать при проведении процедуры. Скоро должны привезти больных. Все для проведения бронхоскопии готово. Я сцепил руки перед грудью, сел на вертящийся стульчик и стал ждать.
Наконец, в дверях операционной показалась каталка, на которой лежал больной, одетый в стерильную одежду. Молодой человек испугано озирался по сторонам. Чтобы отвлечь парня, я стал задавать ему вопросы. Как долго он болеет, и что больше всего его беспокоит. Оказалось, что болеет он с детства, часто простужается, и потом подолгу его мучает кашель с большим количеством мокроты. Несколько раз лежал в детских отделениях, ему поставили диагноз «хронический бронхит». Потом я объяснил парню, что за процедура его ожидает. Молодой человек успокоился, когда узнал, что все будет проходить под наркозом, и он ничего не будет чувствовать.
Потом больного расспросил врач-анестезиолог и попросил его перебраться на операционный стол. Глаза парня испугано заблестели, но после того, как ему сделали укол в мышцу предплечья, он успокоился. Потом ему вставили иглу с канюлей в вену и ввели препарат. Парень закрыл глаза, анестезиолог наложил на лицо маску, и аппарат стал подавать воздушную смесь в легкие пациента. Минут через 5 анестезиолог сказал, что больной в наркозе, и можно приступать к интубации.
У меня в распоряжении 30-40 секунд, чтобы провести интубацию больного, который под действием курароподобных препаратов самостоятельно не может дышать. Потом его надо подключать к дыхательной системе наркозного аппарата. За это время в трахею надо ввести тубус бронхоскопа, и подключить пациента к аппаратному дыханию. Примерно так и осуществляется искусственное дыхание во время общего наркоза при многих операциях.
Я, запрокинул голову пациента назад, открыл ему рот, левой рукой взял клинок ларингоскопа и ввел глубоко в горло, приподнимая мягкие ткани и освобождая себе видимость. Правой рукой взял тубус бронхоскопа, представляющий из себя металлическую трубку около 40 см длиной и осторожно стал вводить в дыхательные пути. «Так, вон она, голосовая щель, осторожно ввожу тубус между голосовыми связками. Показались кольца трахеи и небольшое количество мутноватой жидкости в просвете самой трахеи», - крутилось в голове. Потом я закрыл наружный конец тубуса герметичной крышкой. «Я в трахее», - громко сказал. Тут же к тубусу был подсоединен шланг, и воздушная смесь стала поступать больному в легкие. Несколько минут велась интенсивная вентиляция легких аппаратом, все напряженно следили за реакцией пациента. Наконец анестезиолог разрешил продолжать бронхоскопию. Я открыл герметичную крышку на наружном конце тубуса и ввел в него тонкий проводник с освещением на конце и окуляром.
Теперь стало возможным увидеть, что в трахее больного. Я стал диктовать своей сестре, чтобы потом не забыть при написании протокола: «В полости трахеи большое количество пенной мокроты с примесью гноя, плохо видно. Давай отсасывать». Сестра вставила тоненькую трубочку в рабочий канал тубуса бронхоскопа и включила отсос. Я увидел, как хлопья мокроты всасываются в трубочку, и видимость улучшается. Прекратив отсасывать, я продолжил осмотр. Зашел в бронх правого легкого и немного отсосал мокроты, чтобы увидеть устья сегментарных бронхов. «Вот они, все четыре, а вот и устье бронха средней доли. Все бронхи свободные от слизи и мокроты. Видимо, туда затекало из левого легкого», - размышлял я. Потом с некоторым трудом вошел в расположенный под большим углом главный бронх левого легкого и увидел большое количество мокроты из бронхов нижней доли, которое появлялось в такт с работой аппарата на выдох. Отсосав какое-то количество мокроты, я убедился, что полностью это сделать будет невозможно. «Скорее всего, в нижней доле бронхоэктазы, надо будет делать бронхографию», - подумал я. На этом исследование можно было заканчивать. Я осторожно извлек из трахеи вначале тонкую трубку и потом, после нескольких вдохов-выходов на аппаратном дыхании, извлек и тубус бронхоскопа. Анестезиолог наложил маску на рот и нос пациента и продолжил вентиляцию. Наконец больной открыл глаза и стал самостоятельно дышать. Через несколько минут он пришел в себя окончательно, и его переложили на каталку. Мы с анестезиологом склонились над ним, спрашивая, как он себя чувствует. Тот тихонько ответил: «нормально» и улыбнулся. Теперь его можно было отвозить в палату и наказать дежурной сестре в отделении, чтобы присматривала за ним. На этом первая бронхоскопия закончилась.
Следующим был пациент на лечебную бронхоскопию. Средних лет мужчина долгие годы страдал хроническим бронхитом и при обострении обязательно попадал в пульмонологическое отделение больницы. И каждый раз просил ему делать лечебную бронхоскопию, после которой его состояние значительно улучшалось. И сейчас его уже в который раз привезли на бронхоскопию, третью за эту госпитализацию. Пациент радостно сообщил, что скорее всего, это будет последняя, он чувствует себя уже очень неплохо и готовится к выписке.
Были сделаны еще три диагностические бронхоскопии. В одном случает мне пришлось помучиться с пожилым пациентом, у которого была короткая шея и ему никак не удавалось её запрокинуть, чтобы увидеть вход в гортань. Лишь со второй попытки больного удалось заинтубировать. Но эти усилия были не напрасны. Именно у этого больного с подозрением на центральный рак легкого я нашел то, что искал, но по большому счету, не хотел. Потому что своей находкой скорее всего приговорил больного. Центральный рак в таких стадиях уже неоперабильный, лучевая и химиотерапия лишь продлевают жизнь больного, а не излечивают. Для подтверждения диагноза этому больному надо было взять кусочек раковой ткани, видимой из стенки бронха, на биопсию. Для этого в рабочий канал тубуса бронхоскопа сестра ввела специальные щипчики на длинном гибком проводнике, и когда я подвел бранши щипчиков к опухоли и сказал: «Бери», сестра нажала на ручки, напоминающие ножницы и кусочек ткани оказался в щипцах. Кусочек был извлечен, помещен в специальный стерильный флакончик и отправлен в патолого-анатомическое отделение на исследование.
Прошло около 4-х часов такой работы, и я вышел из операционной. Оставив там и стерильную одежду, и насквозь промокший от пота комбинезон, и часть своих нервных клеток, которые якобы не восстанавливаются. Лишь тот, кто не знает, как достается эти лишняя сотня рублей, может сказать – а что тут такого.
Потом я оформил протоколы всех проведенных бронхоскопий. Моя сестра, которая за это время привела все бронхоскопы в порядок для последующей их стерилизации путем автоклавирования, отнесла истории болезни в пульмонологическое отделение. А я пошел в рентгенкабинет, где меня ждала моя основная работа. Я еще долго заполнял протоколы исследований желудка в истории болезни, описывал многочисленные рентгенограммы больных, лежащих в стационаре. И все я должен был делать внимательно, ведь за каждым исследованием или рентгенограммой стоит здоровье, а то и жизнь больных. И почему-то за этот тяжелый и ответственный труд так унизительно мало платят, что почти все врачи вынуждены подрабатывать".
От автора.
Вот так прошла среда одного среднестатистического врача в советское время. Мне захотелось подготовить цикл рассказов о работе людей, которым мы доверяем свои здоровье и жизнь. Подчас многочасовые операции, где каждое неосторожное движение грозит риском повредить сосуд или нерв. Длительные приемы пациентов в поликлиниках, когда за считанные минуты врач должен поставить правильный диагноз и назначить необходимое лечение. А эти толстые истории болезни, в которые надо заносить каждый день дневники, где было бы отражение состояния больного. Или исследования, проводимые в темноте, которые делают рентгенологи, когда надо заметить «сумеречным» зрением небольшое отклонение от нормальной картины. Или вот такие исследования, о который рассказал сегодня наш герой.
Со временем медицина и медицинская техника ушли далеко вперед. Бронхоскопы стали очень тонкие, их стало возможным проводить через носовые ходы и дальше в трахею и более мелкие бронхи. Намного меньше стал диаметр и эндоскопов при исследовании желудочно-кишечного тракта. Появились ультразвуковые аппараты, компьютерные томографы, все большее распространение получила вычислительная техника во всех сферах деятельности человека, в том числе и в медицине. Но не будем забывать врачей, которые стояли на страже нашего здоровья 30-40-50 лет назад. В те годы они честно выполняли свой служебный долг и клятву Гиппократа, подчас за мизерные зарплаты.