Светлая память Царёву Геннадию Андреевичу!
Отличному лётчику, орденоносцу, командиру Ми-6, работавшему по космосу и на БАМе. Бог дал ему лёгкую смерть – оторвался тромб и закупорил крупный сосуд в мозгу. Он упал в своей квартире, и ударился головой об угол, несильно. В гробу он лежал как живой, и даже немного улыбался. Только небольшая ссадина на голове портила его лик. Царствие небесное рабу Божьему Царёву! Почему-то я не нашёл в Интеренете никакого упоминания о нём. Так пусть будет хоть моё!
У Царёва был орден Красного знамени за извлечение из Арала беспилотного корабля «Союз», который доводился до ума после гибели Комарова. Также он вывозил из тайги Беляева и Леонова. Он рассказывал, что у него за лётную службу пять раз останавливались двигатели – и на Як-18, и на МиГ-17, и на вертолётах, и он всегда отлично справлялся и сажал борты. Как-то он показывал свои фото в молодости – тогда он был удивительно похож на артиста Невинного, а так как тот был артистом в основном комического плана, - то и Царёв обладал искромётным юмором и огромным обаянием. А показывая эти фото, он поведал мне печальную историю. Как-то его во время плановой лётной смены назначили дежурным по части, а на его Ми-6 с его экипажем должен был летать замполит части. И при заходе на посадку у борта отказал один двигатель, замполит не справился, в итоге весь экипаж погиб. Жёны погибших потом выражали Царёву сожаление, что не он управлял бортом – они были категорически уверены, что Геннадий Андреевич справился бы и все остались живы.
О «Союзе» Геннадий Андреевич рассказывал, что корабль приводнился в Арал километрах в пяти от берега. Пока его искали, прошло более трёх суток, а на корабле стоял часовой механизм, который должен был его подорвать ровно через трое суток, если корабль не найден и часовой механизм не остановлен. Но в данном случае корабль не подорвался. Несмотря на риск, выслали аквалангистов, они прослушали корабль – механизм не тикал. Аквалангисты зацепили корабль тросами, и Царёв на Ми-6 подцепил его, с трудом вырвал из ила и отвёз на берег. Слава Богу, корабль так и не взорвался. Вот и орден, и медали прочим членам экипажа.
О Беляеве и Леонове. Ми-6 Царёва стоял в 9 километрах от места приземления, и даже эту площадку пришлось организовывать, вырубая деревья. До космонавтов добирались долго по глубокому снегу, когда их вызволили, они были голодные и замёрзшие. А у Царёва на борту была кофеварка. И так случилось, что один из космонавтов оказался возле Геннадия Андреевича, он говорил, что тот был буквально чёрный. И Царёв предложил ему кружку кофе, которую тот с удовольствием выпил и в итоге очень похорошел. Но тут на Геннадия Андреевича набежал какой-то медицинский полковник и начал на него орать – мол, что он сделал, ведь у космонавтов ещё не взяли анализы. То есть какие-то идиотские анализы важнее людей, которые очень измучены. Ну, Царёв на него и спустил собак, напомнив, что на борту своего вертолёта командир – он, и что за неподобающее поведение может и вышвырнуть вон.
Аэроклуб для меня родная организация – я пришёл в него в свои 17 лет с ещё тремя одноклассниками, с которыми же до этого с пятого класса посещал авиамодельный кружок. Поэтому мне в его коллективе было психологически комфортно после того, как меня выкинули из авиации, несмотря на придурь начальника аэроклуба Башкирова, - но особенно благодаря личности Царёва, тем более что он, также репрессированный совком, очень сочувствовал мне, опекал и был как отец родной. И очень помог мне в преодолении одного комплекса. Дело в том, что я с детства терпеть не мог пьянство и очень морально осуждал пьющих, особенно пьющих на работе и в рабочее время, а это в совке было очень распространено (теперь-то я понимаю, что это было одно из условий выживания людей). Слава Богу, что я всеми фибрами души презираю стук (и именно это одна из причин моего увольнения из авиации – я отказался быть стукачом у особиста части), да и по жизни везло – ни в классе, ни в Оренбургском училище у нашего курса стука не было. Тем не менее мне подсознательно всегда хотелось воздействовать на пьющих и перевоспитывать их, и это очень напрягало нервы. Но в аэроклубе этого не хотелось – очень давно знакомые и уважаемые мною люди. Тем более, оказалось, что выпивать с Царёвым – это здорово, от этого поднимается настроение и жизненный тонус, и никогда после выпивки с ним я не болел. А ведь я был инженер-авиамоделист, и постоянно находился в конторе, то есть выпивали мы часто – в обществе двух дам, бухгалтера Геронимус и секретарши Кортуновой. Иногда заходили спортсмены и ветераны, в частности, часто заезжал предыдущий начальник аэроклуба Галеев М. Т., и присоединялись к нам. Поначалу меня мучила совесть – мол, техсостав на аэродроме, пилоты на вахте – а я такой козёл. Но после нескольких показательных разносов на базе и техсостава, и лётного, застуканных Башкировым за распитием на рабочих местах, до меня дошло, что ребята себя не обижают, и я стал распивать с Царёвым с чистейшей совестью, тем более, что это недорого обходилось – он был без комплексов и полагал, что водка плохой не бывает, и разница в цене и в красивых наклейках – чушь, поэтому мы пили очень дешёвый разведённый спирт, который продавал возле аэроклуба казах под крышей уличного шахматного клуба – собирались старики, брали у нас стулья и играли в шахматы на улице, и в любой момент у него мы брали, тем более что за стулья он делал скидку. А Башкиров был козёл, как и положено новому русскому, и трахал начальников в присутствии их подчинённых, и даже всего коллектива аэроклуба – я много раз наблюдал такое по отношению к очень уважаемому Ивану Фроловичу Басан и механику Барсукову, при этом он давал всем понять, что он имеет право делать что ему угодно и заодно демагогически показывал всем, что мы – якобы одна дружная семья. Но его критиковать нельзя было ни за что – он БЫЛ ВСЕГДА ПРАВ!
Пить начинали в обед, а заканчивали по-разному (только не надо думать, что я только бухал – я занимался с детьми, со взрослыми авиамоделистами, проводил и организовывал авиамодельные соревнования, а также построил и облетал на аэродроме аэроклуба «Кордон» планер БРО-11, - не каждый же день подряд мы выпивали). И было много приключений, но о них потом. Вернусь к случаю, когда я обсуждал с высшими представителями аэроклуба, то есть с секретарём, бухгалтером, начальником штаба Царёвым Г. А. и предпрофома Славой Барсуковым то, что Башкиров использует аэроклуб для свиданий с проститутками. Я тогда не знал другой этики поведения, кроме совковой, то есть что все люди равны, и моральные проступки надо обсуждать коллективно, даже проступки начальников. Но я считал и считаю, что начальники – тоже люди, и нельзя брать пример с Башкирова и сразу стучать на него всему коллективу. Поэтому компромисс был вполне этичен – обсудить с верхушкой коллектива. Слава Барсуков сказал, что не надо никаких публичных обсуждений – что же, я его послушался. Но через несколько дней Башкиров в моё дежурство сторожем рано поутру, не выходя из машины, вызвал меня на улицу сигналом и, опустив стекло, сказал: «Ты, когда пьяный – держи язык за зубами!» Я мигом понял, про что он имел в виду, принял боевую стойку и ответил: «А я и не был пьян!» Очевидно, я сказал так, что он в момент поднял стекло и угнал. В аэроклубе умеют говорить ёмко и лаконично: перед поездкой всем коллективом на отдых в Бузулукский бор Слава Барсуков, уединившись со мной, императивно произнёс мне удивительную фразу: «Если ты там не будешь трахать наших жён, то мы не будем бить тебе морду». Удивительна фраза была тем, что лучше бы её сказать так: «Будешь трахать там наших жён – побьём морду!» Очевидно, это было связано с тем, что все пилоты и техники ОБЯЗАНЫ были пить только с Башкировым без женщин – он как древний правитель устроил пир, чтобы выведать тайные мысли подчинённых, и женщины были брошены на произвол судьбы, а тут свободный и на фиг не нужный со своими тайными мыслями инженер-авиамоделист. Но тут Слава что-то переборщил – я вообще сдержан в сексе, к тому же я очень уважаю инструкторов и техсостав аэроклуба, да и их жёны в большинстве спортсменки, то есть их я тоже уважаю. Слава постоянно говорит странные слова. Так, я, укрепляя коллектив детей-авиамоделистов и привлекая к строительству БРО-11 взрослых, достал четыре туристических байдарки, и постоянно водил людей в водные походы, благо воды в нашей области полно. И как-то раз в 1996 году шёл на трёх байдарках с аэродрома «Кордон» в город по реке Деркул, и так случилось, что коллектив, возвращаясь с аэродрома на автобусе, увидел меня с детьми в районе Селекционной станции на воде. Так Слава потом в глаза мне сказал, что я – псих, раз в такие тяжёлые времена занимаюсь водным туризмом – почему он пришёл к такому выводу, мне до сих пор неясно, хорошо хоть, в глаза сказал (может пошутил, хотя это козлиная шутка – но сказано было очень серьёзным тоном. А может, позавидовал?).
Но я тотчас понял, кто настучал: безусловно, начальник штаба. Во мне всё кипело, а тут и Царёв подъехал на автобусе. И я ему с ходу, глядя в глаза: «Зачем Вы рассказали Башкирову о том разговоре?» Геннадий Андреевич морально испугался (он был очень хороший человек и тоже никогда не стучал) и жалобно ответил: «Это не я, это Надька!» (Секретарь Кортунова). И тут мне стало ясно, почему она по-хамски вела себя с пилотами и техсоставом, а те молчали в тряпочку – у неё была власть (к тому же Царёв высказывал предположение, что Башкиров ей за стук приплачивает с дополнительным поощрением в виде секса)! И Царёв мне сразу всё разъяснил. Для меня это было очень ценно – я впервые влез в межличностную разборку и в нутро коллектива. А потом ничего страшного – просто живёшь и работаешь, учитывая полученную агентурную информацию. А вот отношения с Царёвым укрепились ещё больше – я же ему до этого рассказывал, что меня уволили из авиации за отказ быть стукачом, а тут показал, что и готов бороться со стукачами, чем подтвердил свой рассказ.
В итоге возросшего взаимодоверия мы стали пить ещё больше, отчего было море приключений, все очень долго рассказывать. Дамы нас очень поддерживали – Царёв их очень возбуждал, но выражалось это только в провокационных разговорах с ним, – хотя он и свободно говорил и шутил на темы секса, но был верен своей жене. Расскажу лишь одно приключение.
Как-то распивали, но бухгалтер не пила – у неё был назначен визит к главбуху Обкома ДОСААФ после обеда. Она там долго задержалась, а когда вернулась, то увидела, что мы втроём с Надькой бацаем песняка «Дождливым вечером», и очень громко. Ужаснуться она не успела, так как начался ещё больший ужас – из России чёрт принёс Башкирова, а, по её словам, мы на него даже не обратили внимания, продолжая задушевную песню (по её словам – потому что я ничего не помнил, был за тёмной шторкой). Но он так страшно на нас орал, что мы очухались. Он нас разогнал, велел идти по домам, забрал у Геннадия Андреевича ключи, бросил их на стол, запер клуб своими ключами и сказал, что если мы завтра в 9.00 не будем на своих рабочих местах, то всех очень накажет – и уехал. А ключ от дежурки, то есть бывшего парашютного класса, Царёв успел вручить мне, так как я заступал сторожем. Короче, он меня проводил на рабочее место, но, увидев, что я почти никакой (Башкиров отсосал энергию), уложил меня и запер снаружи, а дверь-то стальная! А вот ведро с водой уже нельзя было перенести (ведро было одно) – Башкиров же запер клуб! В итоге я проснулся часа в 3 ночи с дикой жаждой. И жил с этой жаждой до того, как Царёв меня утром отпер. Минуты тянулись как часы! Но вот наконец-то он пришёл… Я был спасён – напротив соседи, два двухэтажных дома, я выпил с полведра, пока не насытился. Ну, а потом просто – в прихожке мы обнаружили, что одно стекло в раме прикреплено гвоздиками не изнутри, а снаружи. Секретарь и бухгалтер уже пришли, бухгалтер нам на ходу восстанавливала память, рассказывая, что было. Я сумел пальцами вынуть гвоздики и через раму пролез внутрь, дошёл до ключей и подал их Царёву. Мы были спасены. К приезду Башкирова все с важным видом сидели за своими столами (выпив крепкого чаю). Он ничего не сказал, лишь мрачно на нас посмотрел – очевидно, подумал, что у нас есть ещё один, запасной комплект (что очень хорошо характеризует начальника штаба).
Надо рассказать, как был репрессирован Царёв. Его и ещё один экипаж на двух МИ-6 командировали на строящийся БАМ. Они героически выполняли свой долг, доставляя грузы в любую погоду, даже за пределами допусков по погоде. Старшим был он, и он совершенно игнорировал партполитработу, то есть всякие боевые листки, стенгазеты и прочую показуху, тем более что был беспартийным. Но дьявол силён, и наслал на них как раз комиссию по проверке партполитработы. Они начали Царёву делать беременным его мозг, но он их реально послал, заявив, что они свой долг выполняют героически, а остальное его не волнует. Те обиделись, и наслали на него комиссию по проверке хозяйственной деятельности а отряде. Всё было в порядке, но была израсходована бочка спирта. Она была нормально списана по документам, но эти людишки сообразили, что она фактически была выпита, и наслали на Царёва уже военного следователя. Царёв рассказывал, что парень был очень весёлый и компанейский, привёз коньяк, весело распивал его с Царёвым и убедил того признаться, что спирт выпит, так как типа спирт был технический и стоил очень дёшево, 12 копеек за литр, то есть 200-литровая бочка стоила всего 24 рубля, в то время как уголовная ответственность по первому разу наступала при растрате не менее чем 40 рублей. Царёв дал себя убедить и подписал протокол. Командировку их прервали, а его вызвали в суд. В ходе разбирательства стало ясно, что уголовной ответственности он не подлежит, но, очевидно, была команда его посадить от партийных органов. И тогда с дикой логикой выступил прокурор. Он убедил суд, что, так как спирт был выпит, о чём есть признание самого Царёва, то ущерб надо считать по цене питьевого спирта, и этот сраный суд с ним согласился – очевидно, судье тоже был звонок. А тут уже получалось существенно более сорока рублей. Логичным кажется – вынести приговор о том, чтобы компенсировать растрату путём выплаты, но нет – Царёву дали три года. Правда, потом, учитывая его заслуги и орден, это превратили в три года химии, где он работал типа начальника штаба у прораба. А председателем комитета по защите прав военнослужащих был кто-то из космонавтов, которые хорошо знали Царёва. Царёв обратился к нему, и приговор отменили по прошествии полутора лет. Царёву начислили нормальную военную пенсию, летать уже не дали, и он приехал в Уральск, так как его жена была из Уральска, и получил здесь квартиру в городке «Сокол». Но он был страшно зол и на совок, и на партию, а так как я ему рассказал свою историю моего выкидывания из авиации, то он меня очень жалел и относился как к сыну.
Вообще, хорошая совковая традиция всем вместе отмечать все совковые праздники в аэроклубе была, включая День ВВС, отлично развита. И тут тоже были смешные случаи. Как-то предварительно, 30 декабря, отмечали наступающий Новый год, и уже очень хорошо выпили и закусили, как из Обкома ДОСААФ пришёл поздравлять Анатолий Тян с большим числом бутылок шипучего вина. Я накрыл водку вином – и проснулся в дежурке 31 декабря, а мне надо было именно 31-го заступать на дежурство с утра. Свитер у меня был очень растянут, а на голове – странные продольные шишки, несколько штук. Потом Геннадий Андреевич рассказал, в чём дело – я заснул прямо за столом, хорошо, что салатов уже не было (однажды я видел на Новой Земле при испытаниях ядерной бомбы, как капитан группы объективного контроля спал лицом в салате из капусты с луком и майонезом, это было круто. Погода при перелёте туда внезапно испортилась донельзя, три Бе-12 и один Ан-12 сели с риском для жизни, два борта со второго захода, а два – с четвёртого. При заходах все много матерились, потом слушали магнитофоны, наливая капитану, потом ещё наливали, чтобы он стёр – вот он и устал пить), и лётчики с техниками унесли меня в дежурку, таким образом заступавший в ночь сторож ушёл домой. А несли меня за свитер – он был толстой и крупной вязки, было очень удобно держать за свитер, потому и растянули. А так как все были пьяны, то меня неоднократно в дверных проёмах, которые были из стальных уголков, головой об эти уголки и ударяли. А ведь могли бы и вперёд ногами нести – то ли не догадались, то ли в силу высокой моральности не хотели нести как покойника. Утром, а это было 31 декабря, я сильно болел с бодуна, но не опохмелялся, хотя водки осталось много – я вообще никогда не опохмеляюсь, считаю, что карму надо отрабатывать честно, то есть нести заслуженное наказание, заодно это не даст спиться. Но часа в три пришёл Царёв – он как начальник штаба аэроклуба должен был проверять службу по праздникам, в том числе и на ародроме – эта проверка делалась по рации, рации были и в штабе, и на аэродроме. Он увидел, что я – рыцарь печального образа, и стал меня лечить, хотя я и ломался. Налил сто грамм – я с большим трудом выпил, и никакого улучшения не почувствовал, хотя и отторжения не было. Тогда он налил мне ещё сто грамм – вот тут мне уже полегчало, и Царёв довольный убыл домой.
И когда я окончательно увольнялся из аэроклуба, то напоследок вполне серьёзно поблагодарил коллектив за то, что меня научили пить. Но Киреев Александр Валентинович иронично опроверг меня: «Не пить, а ВЫПИВАТЬ!». Потом я понял, что в аэроклубе я получил лишь нечто вроде аттестата зрелости по пьянству. Диплом о высшем образовании я получил в Уральскэнерго, в релейной службе, где проработал 7 лет, что как раз достаточно для вышки. Но, так как кандидатская и докторская степени по пьянству меня не привлекают, то я перевёлся на высоковольтную подстанцию, где дежурю в одиночестве, а один я не пью, тем более что очень высокое напряжение – это очень ответственно.
Царёв очень выручил меня своим юмором и иронией в ситуации с полковником Татаренко. Приблудился к нашему авиамодельному мирку такой отставной полковник из гарнизона «Сокол» - был у нас в городе недалеко от вокзала такая крутейшая часть по испытанию всей новой армейской связной аппаратуры с очень квалифицированными специалистами, Татаренко там и служил. И устроился он на должность инженера-авиамоделиста после того, как её оставил Митрофанов и до того, как его Митрофанов сверг в конце 1992 года, обвинив, что тот ничего не делает – хотя Татаренко прекрасно справлялся со своими обязанностями, будучи хорошим организатором. Просто Вове Митрофанову всегда нужны рабы, которые тупо выполняют его волю, а Татаренко (далее – п-к) на такую роль не годился. В итоге п-к обиделся и много пил, пока я его не определил на должность руководителя компьютерного кружка в КЮТ з-да «Омега» (за что он меня никак не отблагодарил), где он долго и увлечённо работал и занимался с детьми. П-к, как и все хохлы, обожал командовать и всё изо всех мест тащил, что только мог. И ещё у него была странность – он всегда в компаниях рассказывал, что он – импотент. Может быть, считал себя дико сексуально привлекательным и сразу предупреждал женщин, чтобы те не обольщались? Пил он много и увлечённо, и его в этом горячо поддерживала его жена, Светлана. Авиамоделисты любили посещать его дом, и если водки не хватало, то Света её в момент активно добывала (потом я понял, почему). Потом, было дело, мне поодиночке Сергей Кузнецов, Костя Хиль и Олег Попов хвастались, что они трахали Свету. Оказывается, делалось это так – надо было напоить п-ка так, чтобы тот заснул, после чего и начинался секс прямо на квартире. Однажды я наблюдал уморительную картину – во время очередной пьянки в то время, когда авиамодельная лаборатория ещё была при Обкоме ДОСААФ, п-к выгнал во двор, покрытый ровным асфальтом, именно Кузнецова, Попова и Хиля, и дико гонял их посредством строевой подготовки, а тех, очевидно, комплекс вины заставил подчиняться. П-к своей хохляцкой интуицией ощущал котов, которые сметану съели. П-к брал жену на все соревнования в Алма-Ату в качестве секретаря – он, любя власть, всегда добивался должности главного судьи. И потом до меня стала доходить информация, что в то время, когда все были в поле на стартах соревнований, Свету трахали в казарме уже из команд других областей. Дело в том, что кто-нибудь иногда что-либо нужное забывал в казарме, и, вернувшись туда, заставали интересную картину, слухи о которой постепенно расходились, как круги по воде. Я тоже захаживал к п-ку домой – по делам, и однажды была удивительная сцена: и п-к и Света были уже пьяны, что не помешало мне обсудить дело. Я, как и Света, сидели на диване, п-к – на стуле, я сидел так, что телом перекрывал директрису между ними, то есть п-к жены не видел. Смотрю в сторону п-ка, веду разговор – вдруг ощущаю, что меня страстно берут за руку. Оборачиваюсь – и вижу мистику: зрачки Светы излучают яркое голубое сияние и она с вожделением смотрит мне в глаза. Я мягко отстранился и пересел на стул. Я ещё несколько раз видел сияние из зрачков людей: два раза ярко зелёное и несколько раз ярко металлическое, как серебро или алюминий. Что это за чудо – не знаю, так как никогда в литературе не встречал. Но вдобавок видел ещё у кота, на которого напала моя овчарка, а он не успел забраться на дерево. Шерсть у него стояла дыбом, хвост трубой, а зрачки светили голубым светом, как фонарики, хотя был яркий солнечный день, - но кота я наблюдал с другом, который видел то же, что и я. Могу только придумать, что зрачки светятся при очень сильных эмоциях.
Так вот, поехали мы на очередные республиканские соревнования в 1995 году. Я взял с собой Валерку Трофимова по кличке Трофа, моего воспитуемого по кружку и однокашника по школе, афганца, а воспитуемого так как я при помощи авиамоделизма и постройки БРО-11 пытался вылечить его от алкоголизма (правда, тогда я его считал другом, но он умело по жизни доказал мне, что он – козёл, а не друг, после чего бросил на этом свете, повесившись в подвале своего дома). С Трофой мы по-быстрому слепили скоростную модель. П-к ехал тоже, уговорив меня взять своего друга просто так, и как всегда, без всякой мне благодарности – но при этом он наезжал на Трофу якобы за отсутствие у того модели и за то, что тот якобы не взял еды в дорогу, хотя Трофа взял шмат сала более полутора кг. Я возражал, будучи официальным представителем команды, но п-ку нужна была власть, и у нас началась битва за неё. Так как его аргументы против Трофы я отверг, п-к начал другую операцию – начал требовать, чтобы я выдал команде суточные на время в пути следования – в Алма-Ате нас кормили и селили за счёт ДОСААФ. А у нас всегда была традиция – суточные всегда оставались у представителя на общие нужды команды. Я стал апеллировать к большинству, но глотка у п-ка была лужёная. И он переманил большинство на свою сторону, да и был прав формально. Но я не сдался – так как формально это были СУТОЧНЫЕ, я и стал их выдавать посуточно, начертив ведомость с очень широкими клетками. Разумеется, к Алма-Ате я выдал ровно половину суточных. На аэродроме ДОСААФ «Байсерке» битва продолжилась – п-к опять добился должности гл. судьи и на этом основании пытался мною командовать, на что я ему возражал – пусть командует спортсменами на старте, а в мои административные функции не лезет. Драка была страшная. А билеты на обратную дорогу я хранил вместе с оставшимися суточными в барсетке – хорошо хоть, что билеты туда и ведомость выдачи суточных держал в бумажнике вместе с удостоверением личности, как уже отработанный материал. В последний день командировки соревнований не было, и мы почти все поехали в город (так как Трофа остался, сказав, что горы он насмотрелся в Афганистане, и я барсетку оставил ему, чтобы воры не срезали в автобусе), в частности я повёз двух мальчишек на Медео, где мы поднялись на самый верх плотины, увидав в начале долины огромный белоснежный пик Абая. Когда вернулись, Трофа меня морально убил – они несколько раз ходили в посёлок при ГРЭС за разливным вином из бочки, и в последний раз он положил барсетку у обочины, приложился к полторашке с вином – и ушел, забыв барсетку. Начался дикий скандал, п-к победил, я поджал хвост. Уезжали на следующее утро. На наши места нас без билетов не пустили, пришлось выкупать. Когда выгребли все деньги, на два билета не хватило, и мы с Трофой остались на милость моего дяди, я все свои деньги отдал мальчишкам, оставил только доехать до дяди на троллейбусе. Втайне я радовался – у п-ка и команды не осталось денег на бухло, то есть алкаш Трофа провёл крутую акцию за трезвость.
По возвращении первая проблема – это финансовый отчёт. А поездку финансировал аэроклуб, так как у Обкома ДОСААФ денег ни фига не было. А п-к мне сказал, что билеты он мне отдаст только тогда, когда я отдам деньги за билеты и суточные. Но я нашёл выход – так как графы у меня в ведомости были очень широкие, то я прочертил дополнительные клетки и вписал туда недостающие суммы. Подписи были подлинные, ручка моя, то есть та же. Бухгалтер была собутыльница, времена как бы демократические, и я ей сказал: «Ну, раз есть билеты туда, так наше возвращение – факт же!», добавив, что билеты я обронил. И она приняла отчёт и закрыла дело. А п-к ждал-ждал, пока я к нему приползу на коленях – и потом припёрся, а узнав, что отчёт принят, начал орать, что это подлог. Башкиров устроил очную ставку – а я вслух сказал, что подписи на отчёте подлинные, и ни один суд подлог не докажет, и что п-к врёт, так как его кроме власти ничего не интересует, при этом сказал, что билеты на обратную дорогу были не выкуплены, а выписаны вновь по звонку из КГБ, организованному моим дядей. То есть я напомнил Башкирову уже известный ему факт, после чего он сказал: «Разбирайтесь сами».
Я начал дико калымить, чтобы заработать деньги – а Трофа бухать и обмывать в коллективе своё «III место», нарисованное на украденном им в Алма-Ате бланке грамоты, - он даже не взлетел на своей модели, а чтобы занять хоть последнее место, надо было пройти базу в 10 кругов (но заявлено было именно 3 спортсмена по этому классу, поэтому он считал, что у него 3-е место, а в школе ещё и добавлял, что ПРИЗОВОЕ). Ну, я отработал половину суммы и выплатил под расписки парадоксально – не самой опасной и скандальной половине команды, а тем, кто хорошо себя вёл в конфликте и не прыгал на меня. После чего сказал п-ку: «Вторую половину требуй с Трофы – и любой суд примет такое же решение». То есть вопрос повис. Ну, а Царёву я честно рассказал всё, и он очень веселился, так как у него были трения с полковником – тот качал права, что он п-к, а Царёв – майор, а Царёв возражал, что он начштаба, и п-к – инженер-авиамоделист. Ну, на этот год затихло. За год я рассказал Царёву и про ****ство Светы, попросив его держать это в тайне. Это его тоже веселило.
Но хохлы – врождённые психи (я не говорю об украинцах), а у психов по весне обострения. В 1996 году в мае п-к припёрся, орал на меня, требовал деньги и жаловался Царёву – тот его слушал с ироничным выражением лица. П-к хотел Башкирова, но тот всё время мотался по России и был неуловим, то есть ещё несколько визитов п-ка ему не помогли. Потом нас мирили на соревнованиях, мы мирились, жали друг другу руки, п-к соглашался, что вторую половину суммы должен Трофа. Но по весне 1997 года всё повторилось, и опять не был пойман Башкиров, и опять нас мирили, и опять мы жали друг другу руки. Но тут я уже обсудил с Царёвым вариант шантажа п-ка путём применения компромата по факту ****ства его жены. Царёв был высокоморальный человек и отверг это, хотя и соглашался, что п-к ведёт себя как мудак, в смысле бесчестно. Но в 1998 году всё опять повторилось, но на этот раз п-к нарвался на Башкирова. А у Башкирова нарастали трудности, он был в неврозе, и классно оторвался на мне. Мне это надоело, и я применил смягчённый вариант, уже не шантажа, а давления путём угрозы компроматом. Света работала библиотекарем в пединституте, я пришёл к ней, она вся возбудилась и расцвела, и на этом фоне я рассказал ей анекдот о молитве шотландца: «Господи, сделай так, чтобы моя жена мне не изменяла, а если изменит – чтобы никто про это не узнал, а если узнают все – чтобы никогда об этом не узнал я!» Она вспыхнула, и ответила, что они с мужем вместе выбирают ей любовников (какое самообладание и быстрота мысли! – я глубоко сомневаюсь, что она сказала правду). В ответ на это я сказал, что жена полковника в общем-то дама, а нехорошо даме выбирать таких любовников, которые о связи с нею треплются, и что я не обязан хранить эти тайны, так как я не её любовник, - после чего ушёл. Надо сказать, что после этого п-к затих. Света умерла от рака, а п-к ещё бродит по городу, иногда встречаемся, но делаем вид, что не замечаем друг друга – я не могу простить офицера, который дважды нарушил своё слово по одному вопросу, а он и не просит прощения. Ну, веселье Царёва по этому вопросу очень облегчило мои переживания, и без его моральной поддержки я бы мог сломаться на п-ке. А я приобрёл ценный опыт, так как стресс вынудил меня попрактиковать такое, на что я бы никогда не решился без него. А стресс был из-за высоких мотиваций (1) – мне хоть умри надо было построить планер до того, как меня уволят.
В 1996 году я всё лето, впрочем, начиная с мая и кончая началом октября, был дико занят (2) и редко появлялся в аэроклубе, не считая дежурств сторожем. К середине июня меня замучила совесть, что я зря получаю деньги, и я приехал к Царёву писать заявление о переводе меня на полставки по должности. Он меня высмеял, сказал, что я придурок и не велел ничего писать. То есть я так и продолжал мало появляться, Царёв меня не топил, а Башкиров так ничего и не заметил в связи с хроническим отсутствием.
Любимая поговорка у Царёва была: «Дело не в том, что мы не ипём – дело в том, что нам не дают!» А разок был такой смешной случай – к концу рабочего дня в аэроклуб зашла моя знакомая из общества «Единение», мы разговаривали возле двери парашютного класса, а тут подошёл в меру пьяный Царёв, который уже шёл домой. Ему была симпатична эта девушка, и он остановился возле нас поговорить с ней. Я оказался не у дел, а на руке у Царёва были часы, и мне захотелось посмотреть, сколько времени. А он медленно поворачивал руку, мне пришлось двигаться головой в попытке рассмотреть время, и моя голова оказалась возле его. Тогда он взял и поцеловал меня в лысину, после чего мы трое дружно рассмеялись - так забавно это получилось.
Шутить надо вовремя. У Царёва, у Башкирова и у председателя Обкома ДОСААФ Жирова были большие откормленные зады, правда, не шире их плеч, которые меня сильно забавляли, и я хотел над этим пошутить над Царёвым, но стеснялся. А кончилось тем, что Царёв как-то шутливо спросил у меня: «А почему у тебя такая маленькая жопа?!»
И последние два эпизода, мало связанные с Царёвым. Аэроклуб располагался на главном проспекте города, и у нас по ночам пьяные казахи регулярно били стёкла, иногда ночью ломились в (слава Богу) стальные двери, иногда дрались под окнами. Было страшно, и поэтому я как-то, когда Башкиров соизволил заплатить зарплату, вместо трусов, которые уже донашивал, купил себе газобаллонный пистолет «Корнет» - тренировочный, но с длинным стволом. Его шариковые пули заходят под кожу на 5 мм и причиняют сильную боль – ствол длинный, а в барабане и дополнительном магазине 28 пулек – стреляй-не-хочу (в России был даже случай убийства из «Корнета» – попали в зрачок, шарик пробил весь глаз и через отверстие зрительного нерва вошёл прямо в мозг). А рядом был проявочный пункт «Фуджи-фильм», и я у них выпрашивал прозрачные пластиковые ёмкости из-под реактивов. А так как ночью неохота выходить на улицу, когда там пьяные казахи, то я в них мочился при нужде, а утром выливал. Прикиньте, какая внутри была вонь, выдержанная и застоявшаяся. Ну, когда я купил «Корнет», то, само-собой, хвастал перед коллективом, а Надька исправно вложила. И вот как-то вламывается Башкиров и просит показать. Базара нет – показываю, рассказываю. Он просит пострелять. Ну, эти пластиковые ёмкости – лучшая мишень. Мы их и ставили, и вешали, Витёк увлёкся, и расстрелял много шариковых пулек. Многие засели внутри, пробив корпус, многие – на полу, их уже не найдёшь, но ведь ничего не жаль для шефа! Но у него совесть проснулась, когда кончились баллончики с CO2 – и ему шлея под хвост попала доставать шарики из ёмкостей, да ещё пальцами, а не вытряхивая их, к примеру, в миску, а как я ни уговаривал не делать этого, он не послушался. Надо было видеть, как он давился запахом моей протухшей мочи и обнюхивал пальцы! На его вопрос, что это за мерзкий запах, я ответил очень убедительно – запах химреактивов для проявки цветных плёнок. Но мне очень трудно было удержать смех и ухмылку, а торжествую я до сих пор!
Напоследок, перед его убийством, он вздумал ремонтировать аэроклуб – при том, что не платил получку год и восемь месяцев. Но откуда-то нашёл деньги на дорогие и красивые материалы. На мою долю как авиамоделиста выпала судьба из родных советских щелястых дверей сделать евродвери. То есть мне купили буровой клей и мел, я лепил на двери килограммы шпатлёвки и драил их шкурками разных зернистостей. Щели были огромные, с 1937-го года, работы море. У меня остановилась работа как над планером БРО-11, так и калымы для финансирования этих работ. Мне казалось, что Витёк сошёл с ума с этим ремонтом – он был просто бешеный, возможно, чуял скорую смерть. А я был зол, за то, что он остановил планер – так, что стал при Надьке его всячески ругать за его ремонт. И дождался – как-то тру дверь шкуркой. Она лежит на столе для укладки парашютов, кругом мел, я сам весь в мелу – и тут залетает Витёк, и с ходу орёт на меня: «Мне сказали, что ТЫ НЕ ХОЧЕШЬ ДЕЛАТЬ ДВЕРИ!» Я завожусь с полоборота и сам ору на него: «Если ты баба, то я – мужик! Хочу, не хочу – а делаю же! Тебя трахает что ли, чего я хочу, а чего не хочу? Пошёл ты на @уй!» Он быстро убежал, как будто испугался. А вскоре его пристрелили. С тех пор я очень боюсь посылать на три буквы живых людей – много примеров, что если уж меня довели до того, что я послал на три буквы (а я очень не люблю мат), то многие после этого вскоре гибнут: вешаются, тонут, Башкирова вот пристрелили). Я очень терпелив, и верю, что Провидение пасёт меня и фиксирует тех, кого я послал, и дарует им смерть. Впрочем, есть и случаи, когда я послал – а с человеком ничего и не случилось, так что, как всегда, мистика – дело юридически недоказуемое.
Башкиров многократно говорил мне в глаза, что, учитывая обстоятельства моего увольнения из авиации, я не могу работать с детьми, и угрожал увольнением. Я блефовал, изображая, что мне по-фигу, и отвечал: «Ну и увольняй, хрен с тобой» (вообще-то он очень многим угрожал этим, а ребята говорили, что многим угрожал и смертью от знакомых российских бандитов. Я хорошо понимал, что я ему нужен, чтобы он доказывал председателю Обкома ДОСААФ Жирову, что у него ведётся спортработа в аэроклубе, а стоил авиамоделизм очень недорого. А как-то в 1995 году он меня выдернул из отпуска на неделю раньше срока, без приказа об отзыве – в Алма-Ате проводился чемпионат по свободнолетающим моделям и я был нужен как судья. Ну, побыл я там, а мне как раз исполнялось 40 лет, и я их отпраздновал у дяди, а потом пожил у него на даче – как раз неделю. Пообщаться с дядей, разведчиком по Китаю, очень интересно, и грех такое пропускать. Когда я вернулся, Башкиров устроил мне дикий скандал, пришлось поорать в ответ насчёт того, что он-то меня из отпуска отозвал раньше. Еле-еле переорал, этот козёл никогда не хотел слушать никаких даже самых разумных возражений. Раз было дело – надо было покрасить стальную дверь у магазина его другана чеченца Вахи. Он подогнал народ и машину с компрессором для пульверизатора. Был сильный ветер, несло пыль, песок и мусор, ребята говорили, что надо отложить покраску. Но он заставил. Потом я неделю отскребал и оттирал грязь и песок и вручную перекрашивал дверь. И вот от всех его нервотрёпок меня как выдающийся психотерапевт спасал Геннадий Андреевич. Огромное ему спасибо за это. Я ему вечно благодарен.
Говорят, бог шельму метит. И то, что Башкирова пристрелили – это было вовремя. Он активно добивал аэроклуб, а после его смерти аэроклуб выжил. И до сих пор жив, хотя и с трудом. Нужно активное внимание и поддержка государства, адекватное финансирование и закупка новой авиатехники и парашютов, но разве сейчас государству есть до этого дело?
ДОПОЛНЕНИЯ
(1). Мотивация у меня с 1982 года одна – это реализация моего изобретения, то есть кессона крыла из труб с высоким давлением газа. И всё в жизни подчинено этому. Но Вовик Митрофанов своим императивом задержал моё устройство на завод им. Ворошилова до 1985 года, а ведь мне надо было осваивать металлообработку. И потом куча задержек. В 1991 с начала года набросал двухместный СЛА на два «Вихря» и договорился с начальником цеха и с секретарём парткома завода о том, чтобы его строить с молодёжью, так случился ГКЧП, я по нехорошей и неуважительной причине прогулял три дня и вынужден был уволиться. Случилась регрессия – пришлось идти в аэроклуб и строить уже не самолёт, а планер, ибо с детьми и в нищете самолёт не потянешь. А суть была в том, что в Уральске в принципе была инфраструктура для постройки истребителя: машиностроительный з-д им. Ворошилова, з-д электронных приборов «Омега» и «Металлист» - делал крупнокалиберные пулемёты, то есть и пушки потянул бы, и я рассчитывал, что молодое государство будет заинтересовано в прорывном истребителе. То есть БРО-11 я рассматривал как начало лестницы ЛА, приводящей к истребителю, а также начальную ступень подготовки лётчиков с последующим их переходом на «Бланики», «Вильги» и т.д. То есть мотивация была мощнейшая – она меня держала и позволяла переносить всю придурь Башкирова и трудности жизни, но она же могла меня сломать – если бы я не поднял на крыло БРО-11. Это была программа-минимум. Именно я был так зол на Витька – с ремонтом он лишил меня как времени, так и возможности калымить опять же из-за отсутствия времени, а зарплату не платил. Но в конце лета я всё-таки завершил постройку и полетал на БРО-11, что зафиксировано в публикациях двух газет: «Талап» и «Пульс города». По крайней мере, спас душу. Так как Слава Барсуков испугался и не разрешил мне, чтобы юнцы на нём летали на аэродроме «Кордон» с резинки – на том основании, что планер я построил без ТУ. Хотя я строил по чертежам самого Ошкиниса, планер с резинки поднимется не выше 5 метров, скорость полёта – 30-35 км в час, и он сделан так, что и в набор высоты, и на снижение переходит без изменения угла тангажа. Щелевые закрылки-элероны кинематически связаны с рулём высоты так, что, когда берёшь ручку на себя, то закрылки немного уходят вниз. Кабрирующий момент от руля высоты полностью парируется пикирующим моментом от закрылков, и планер переходит в набор только за счёт приращения подъёмной силы. И наоборот. И ещё у БРО-11 крутка крыла на 2 градуса на концевых нервюрах крыла вниз, то есть срыв при критических углах атаки на концах не наступает, и отсутствует тенденция к заваливанию вправо или влево. Надо ещё учесть ЩЕЛЕВЫЕ элероны-закрылки по всему размаху, что напрочь устраняет угрозу срыва потока на крыле и штопора. То есть на этом аппарате физически невозможно не то что разбиться, но даже крепко его приложить, так как он не сваливается, а мягко парашютирует. Но опытный лётчик-инструктор-парашютист Барсуков испугался и запретил, а обойти его я не имел возможности. Я же не преступник и не сумасброд.
(2) За четыре года постройки планера я огромное время потратил в попытках сколотить команду молодёжи. Кого я только ни приглашал: и старшеклассников, и петеушников, и комсомольцев – и всё впустую. Походят два воскресенья – и исчезают. Ни о каком энтузиазме 30-х годов сейчас говорить не приходится – напротив, многие перед исчезновением спрашивали меня, сколько я им буду платить. Немного мне помогали мои мальчишки-авиамоделисты, но они были малы для сложных работ – тем не менее они делали меня неодиноким, а я с ними рассчитывался турпоходами на байдарках, так что зря Слава говорил, что я псих, раз хожу на байдарках. Просто бизнес, ничего личного. Но кое-кого я нашёл, уже когда надо было обшивать крыло и оперение. Духовные поиски привели меня как-то в рериховское общество «Единение», которым руководила шаманка Танька Кудинова, что забавно, мать четверых детей и вдова первого мужа, которого она бросила и сбежала в Уральск к маме с папой, когда тот сломал шею о бревно в воде. Шаманка – потому что экстрасенсорные способности, в том числе и гипнотические, у неё были, но я быстро разобрался, что она манипулирует людьми с корыстными целями, а манипулировать лётчиком – это бред. И я стал спасать людей от неё, и нашлось ещё двое таких людей – Юра Чапурин и его жена Наташа. А как спасать? Природой. И мы в 1996 году организовали сельхозкомунну на Обители и много ходили в водные походы, и со взрослыми, и с детьми. Поэтому у меня и не было времени. Но к осени мы с Чапуриными оторвали от Таньки много людей, в основном это были девушки и молодые женщины – как правило шаманские общества посещает в большинстве женский пол, как, к сожалению, и православные храмы. Потом они очень помогли в работе над планером, выполнив обшивку и зачистив целлулоидную киноплёнку. Дело в том, что обшивка потому и называется обшивкой, что изначально она буквально пришивается к крылу и оперению. То есть с двух сторон каждой нервюры (элемента поперечного набора крыла) надо было сквозь всё крыло прошить нитками два шва, причём в одном направлении и обратно, чтобы стежки были не с перерывами, а всплошную. Я изготовил несколько длинных иголок, сантиметров по сорок, и работа началась – очень объёмная работа. Разумеется, это как раз работа для женского пола. Потом, по готовности, очень романтично было смотреть внутрь крыла через облегчающие отверстия в корневых нервюрах – там было сложное переплетение ниток. Ну, а после прошивки крыло было надо пропитать нитролаком, а это бы влетело в копеечку. Но я добыл какой-то допотопный фильм на целлулоидной плёнке. Нарезали её на куски, замочили в кипятке, в надежде, что фотоэмульсия сойдёт. Но, видно из-за старости, эмульсия только несколько разбухла и не хотела сходить. Тогда девочки соскребали её бритвенными лезвиями – тоже огромная и нудная работа. Слава Богу, я нашёл очень дешёвый растворитель – распродавалась мебельная фабрика, что возле ж. д. вокзала, и растворитель у них был очень дёшев. Мы скидывались понемногу, я закупал бутылок пять, делал трёхлитровую банку лака и покрывал им крыло и оперение, потом снова скидывались. Работал я один и по ночам, чтобы никого, кроме себя, не травить – и молоко мне никто не выдавал. Это была пассивная наркомания, и по утрам Кортунова и Царёв очень грубо себя со мной вели, как и ведут обычно с наркоманами, и ничего нельзя было поделать, пока не продышишься и не станешь обычным человеком. Особенно это проявлялось, когда я уже красил планер – тогда я совсем уж отравлялся. Юра Чапурин очень выручил – он подогнал мне молочную флягу сиреневой нитрокраски.
По готовности я подсчитал себестоимость планера. При факте экономии на всём и по минимальным расценкам трудозатрат вышло порядка 1 000 долларов. Но если брать по средним расценкам и ценам, можно говорить о 1 500 долларов. Но это – себестоимость, причём без учёта затрат на отопление, освещение и прочие накладные расходы, ведь их оплачивал аэроклуб. Если их учесть, то будет 2 000 долларов. А если предположить продажу из расчета всего 25% прибыли, то будет 2 500 долларов. Не очень дешёвая игрушка. Но она обратилась в прах из-за бюрократизма Славы Барсукова. Се ля ви!
15.03.2017 г. Прудников Виктор
Иллюстрация. Космонавты Беляев и Леонов после вызволения из тайги. Их вывозил Царёв Геннадий Андреевич на своём Ми-6 со своим экипажем.