За окном темнело, метель после мутного красного заката
все с большей яростью стала набирать силу. Вихри снежной
поземки, несшиеся холодными белесыми языками по полю,
стали залетать в сад, и скоро он скрылся в круговерти вьюги. Только сиротливая ветка яблони росшей рядом с домом,
раскачивалась под порывами ветра. Она, словно пытаясь вырываться из этого снежного безумия, тихо стучала по оконному стеклу. Как выбившийся из сил путник, милосердно просящий в злое ненастье о приюте. Сидя на низенькой скамейке возле открытой печной топки,Валентин Иванович дремал под доносящуюся в дом неумолкаемую дикую песнь вьюги. Через чуть прикрытые дремой веки посматривал на горящие и потрескивающие дрова,от которых исходил березовый душистый жар. Исподволь к этому тонкому запаху стал примешиваться сказочный аромат сушеных грибов.
Этот ни с чем не сравнимый аромат унес его в далекое, увы,уже еле различимое за туманной завесой времени детство. В такие же тягучие снежные вечера, когда за морозными серебряными узорами окон наступали синие сумерки. И низкое
зимнее небо совершенно опускалось на землю, придавливая снега сизыми облаками. Мама изредка готовила картофельные котлеты.
Отец зажигал висевшую под потолком керосиновую лампу, в которой на фитиле начинала весело порхать золотистая огненная бабочка, и комната от этих причудливых теней на стенах становилась таинственной. Мама начинала колдовать
у раскаленной до вишневого цвета печной плиты.
Вначале она делала картофельное пюре, а уж из него лепила котлетки и жарила их на толстенной чугунной сковороде.
Котлеты в кипящем масле становились золотистыми с тонкой
золотистой хрустящей корочкой.
Затем она готовила к ним густую, коричневую, ни с чем не сравнимую по вкусноте подливку из сушеных грибов, перед этим достав из старинного дубового буфета белый заветный холстяной мешочек, от которого шел тот незабываемый, чудный, тонкий аромат присущий только грибному лесу.
Очарование лесными просторами запало в душу Валентину Ивановичу также в детстве и, как ни странно, в центре шумной Москвы.
Мама довольно часто ездила к дальним родственникам в столицу в гости и заодно за продуктами и часто брала его с собой.
Это были замечательные поездки. Все начиналось с суматохи в доме во время сборов. С постоянной боязнью взрослых:«Как бы не опоздать на поезд! И не забыть билеты!» Бабушка скороговоркой, как бы убыстряя отъезд, причитала: «Давайте езжайте! Мало ли что случится с «транваем», вдруг с рельсов
сойдет!» И поэтому все отправлялись к поезду загодя, почти за два часа.
Но переполненный и скрежещущий на поворотах трамвай
всего в полчаса исправно довозил их до железнодорожного
вокзала, где начиналась еще более интересная, непередаваемая суматоха.
В огромном здании вокзала толкалось множество народа с
узлами, перевязанными веревками чемоданами, снующими
по зданию ребятами.
От этого людского муравейника под высоченным потолком стоял густой гул, который периодически перекрывал
металлический голос, неразборчиво скороговоркой говоривший что-то, – и все сразу замолкали, настороженно вслушиваясь, задрав головы, словно пытаясь там, под потолком, увидеть того, кто там бубнил не своим, а железным голосом.
Не менее интересная суета продолжалась после посадки в
вагон. С устройством на «своих местах», с беспокойством о каких-то «двойных билетах», знакомством с соседями.
В конце-то концов, после нудного ожидания и протяжного
гудка паровоза, вагон с железным лязгом дергался, и город
с его улицами, домами под стук колес на стыках рельс мед-
ленно проплывал перед глазами, а затем и вовсе исчезал. За окном начинали мелькать поля, рощи, деревни, а на отвалах насыпи – одна за другой надписи: «Слава Сталину».
Народ в вагоне через некоторое время успокаивался, и наступало время вечернего чаепития.
Высокий проводник в черной форме с погонами надевал поверх мундира
белую курточку и разносил чай в мельхиоровых подстаканниках. Маленький Валя, исподтишка смотря на него, боялся, что тот обнесет его и он один останется без чая. Но проводник, наклонившись к нему, спрашивал: «А Вам, молодой человек, наверное, с лимоном и двойной порцией сахара»? Валя робел
от внимания к себе самого главного в вагоне и только молча кивал ему головой, боясь произнести хоть слово. Но когда тот ставил перед ним стакан и ложечка в нем призывно начинала звенеть: «Давай пей!», Валя, все же переборов стеснение, тихо произносил: «Спасибо!» Проводник на это, улыбаясь,
произносил: «На здоровье, молодой человек!» И Валя начинал, прихлебывая, пить чай, который казался ему в тысячу раз
вкуснее, чем дома.
Полный впечатлений от всех этих событий, он, лежа с открытыми глазами на нижней полке, куда его заботливо укладывала мама, вслушивался в ритмичную песнь колес. Они, как ему казалось, перестукивая, как бы приговаривали: «Вперед, вперед!», и эта несмолкаемая дробь убаюкивала, и его
постепенно охватывал сон.
Рано утром в полудреме, еще не полностью проснувшись
от громкого голоса проводника объявлявшего: «Граждане, вставайте. Скоро прибываем в столицу нашей Родины!» Валя не сразу мог сообразить от этого возгласа, где он находится.
А потом, полностью проснувшись и сбегав в туалет умыться,
быстро перекусив, протискивался к окну, чтобы посмотреть,
как вагон медленно подъезжает к перрону, на котором тол-
пился народ, встречающий поезд.
В Москве Валю поражало все: многоэтажные дома, и конечно, метро. Особенно ему нравились движущиеся вниз и вверх лестницы, по которым не надо было шагать, а нужно просто, держась за черный резиновый скользящий поручень, стоять
и ждать, когда эта лестница сама привезет тебя к перрону или выходу из метро. Занимали его и выскакивающие из темного туннеля вагоны с самозакрывающимися дверьми, уносящие тебя в темноту и выскакивающие на ярко освещенные красивые станции.
Удивляли его бесконечные толпы народа, на улицах и в
метро в спешке снующие навстречу друг другу! Вереницы
сигналящих автомобилей и, что удивительно, – полное отсутствие лошадей с телегами на улицах!
В старинном городе, где они жили, все было наоборот.
Дома стояли в патриархальной тишине, утопая в зелени высоких лип и тополей. Были они приземистыми, как правило,одноэтажными, деревянными с резными наличниками, ставнями на окнах и скамейками под ними.
В одну из таких поездок в столицу мама повела маленького Валю, как она сказала, «в Третьяковку». Посредине светлого большого зала – картина с изображением бескрайнего, уходящего до самого горизонта леса и далекого, затерявшегося среди этого невообразимого лесного простора и таинственно
отливающего серебром озера, с парящей в высоком полуденном небе и манящей за собой в эту прекрасную даль птицей.
Поражающая великолепием картина колдовски заставляла учащенно биться детское сердце Вали, вызывая непреодолимое, щемящее душу желание: очутиться среди этого великолепия и брести, не останавливаясь, в этой сказочной дали
за неведомым счастьем.
Будучи уже взрослым и не единожды посещая Третьяковскую галерею и наслаждаясь «Лесными далями» Шишкина, Валентин Иванович испытывал то же самое чувство из далекого детства: очарование лесом и манящими в неизвестность таинственными далями.
Со временем добавилось новое ощущение: когда он наслаждался этим шедевром, ему порой казалось, что рама исчезла и он стоит не перед картиной, а на опушке этого леса и вокруг него веет еле уловимый аромат хвои и тончайший грибной запах. Верный признак обильного урожая этих таинственных созданий природы.
Надо отметить, что такое в отдельные годы случались, когда грибное чудо совершилось. Особенно запомнилось Валентину
Ивановичу одно лето. Оно было нежарким, с частыми, удивительными по своей красоте теплыми «слепыми» дождями. Когда из почти чистого неба, прикрытого лишь тончайшими светящимися облаками, лились поющие и сверкающие в солнечных лучах теплые хрустальные струи.
Они-то, эти волшебные дожди, и дали такое невиданное
изобилие разнообразных грибов, но особенно много было
белых, и появились они рано, как только в полях выкинула
колос пшеница.
Обходив в то лето с друзьями вдоль и поперек ближайший
к деревне лес и, как казалось Валентину Ивановичу, собрав
там все грибы, он с друзьями стал ездить за ними в более далекие, ставшие глухими места. В тех краях уже не осталось деревень, только изредка среди островов крапивы и бурьяна встречались заброшенные сельские кладбища с осыпавшимися могильными холмиками да упавшими на них полусгнившими крестами.
Некогда колосившиеся и волновавшиеся под дуновением
ветра, словно золотое море, поля пшеницы и ржи заросли самосевным березняком и превратились в молодые леса.
В таком молоднике среди густо росших молодых березок почти невозможно было пробираться. Упругие ветки, словно руки лешего, цеплялись за одежду, не пуская в свои владения, и было почему.
В этих зарослях на каждом шагу, под любым тонким деревцем росли подберезовики. Вначале народ хватал все подряд, включая переросшие мягкие грибы с большой опущенной шляпкой, которые невозможно было довезти к вечеру до дома. Но, сбив «охоту», стали собирать только маленьких упругих крепышей с бело-серой ножкой и приросшей к ней коричневой небольшой шляпкой, наши деревенские старики называли их «челыши».
Иногда среди берез неожиданно появлялись небольшие
куртины молодых осинок. Сердце у Валентина Ивановича сладко замирало, когда под ними в траве вдруг неожиданно загоралась красная шляпка подосиновика. Этих замечательных по красоте грибов, к сожалению, встречалось не так много. И поэтому находка подосиновика становилась вдвойне
приятной, к тому же все они были один в один: небольшими, плотными, приятными на ощупь и абсолютно не червивыми.
После небольшого перекуса на полянке и обсуждений на тему: «Пора идти за белыми!», решено было переехать чуть дальше в старый лес, который собственно, и дал жизнь этому богатому на грибы березовому молодняку.
Прозывался он между нами «Кладбищенский», так как в нем в одном месте был погост с несколькими осыпавшимися могилами, на которых местами цвели скромные цветы мать-и-мачеха.
Валентина Ивановича всегда интересовала одна почти уже полностью сровнявшаяся с землей могила. На ней лежал металлический проржавевший крест, на котором сохранилась еле видимая старинная надпись: «Кабацкие» – и даты рождения обоих супругов, относящиеся еще к середине позапрошлого века.
Валентин Иванович часто рассуждал по этому поводу: «Видимо, эта семья держала в селе кабак. Так как на Руси часто давали прозвища, а затем и фамилии по роду занятий. Раз был кабак, то, выходит, что село было большое и крепкое.
И может быть, барин и приказал своим крепостным посадить березовую аллею или парк».
Лес на самом деле больше был похож на парк: просторный,
светлый, деревья росли там поодаль друг от друга. Валентин
Иванович не единожды хаживал в нем, изучил все практически потаенные места обитания «белого».
Когда начали расходиться по лесу, Юрий Андреевич, друг
Валентина Ивановича и такой же заядлый грибник, весело
сказал: «Ну что, мастер спорта, авиатор, соревнуемся? В зачет пойдет первое: кто из нас быстрее соберет корзинку. Второе – у кого будет самый большой белый гриб. В счет пойдут только «белые» и не червивые! Кто из нас выполнит эти условия тот и будет победителем! Согласен»? Валентин Иванович улыбнулся и, в ответ кивнув головой, коротко сказал: «Пойдет!»
И затем быстрыми шагами углубился в лес, поспешая к
своим заветным, не подводившим его грибным местам. Их обход он начал, вначале выйдя на опушку, на которой росли две сросшиеся у корня березы. Под ними он не единожды в разные годы всегда находил два, а то и три «белых». И на этот раз, еще издали подходя к этому месту, Валентин Иванович увидел спрятавшийся в траве с торчавшей из нее шляпкой довольно большой белый гриб, а рядом с ним – еще три симпатичных «боровичка».
Медленно опустившись перед ними на колени, словно со-бираясь молиться, Валентин Иванович несколько мгновений любовался на них, приговаривая старинный, слышанный от бабушки заговор: «Лесовичок, Лесовичок, дай еще грибок, а за эти тебе, большое спасибо!». Затем, взявшись за бочкообразную ножку самого большого гриба возле самой земли, не спеша, осторожно как бы вывинтил его из земли. С удовольствием посмотрел на него еще раз и положил в корзинку, затем таким же образом собрал и остальные.
Шедший несколько в стороне Андреевич, зорко смотрев-
шей не только вблизи себя, но и посматривавший в его сторо-
ну крикнул: «Ну что, уже нашел»?
«Да, починок есть», – с гордостью ответил Валентин Иванович и пошел далее вдоль опушки. Белых грибов в этот раз было просто изобилие, и корзинка быстро наполнялась.
Неожиданно, переливаясь эхом по лесу, раздался голос Андреевича: «Иваныч, иди быстрее, посмотри-ка на это чудо!
Вот это удача!»
Валентин Иванович пошел на голос товарища и увидел склонившегося к земле возле старой березы друга. Под раскидистой кроной вокруг ствола друг за другом росли сразу семь
ядреных, один к одному былых грибов.
«Да, Андреевич, такой находке можно только позавидовать «белой» завистью! Повезло тебе!» – подойдя к находке, с
долей досады в голосе протянул Валентин Иванович.
Он слегка расстроился и про себя подосадовал: «Ведь хотел
же пройти той стороной леса, по опушке по которой пошел Андреевич. Нет, как леший назло увел вглубь леса от этого места! Жаль, что не ему пришлось найти ту великолепную семерку. Славно было бы вечерами рассказывать об этой на-
ходке, не каждый год выпадает такая удача, какая достал Андреевичу».
С этими мыслями Валентин Иванович углубился дальше в лес, внимательно осматривая по пути каждый ствол и вокруг него.
Пройдя метров сто пятьдесят от места «великолепной семерки», замер, остолбенев от неожиданности. Под раскидистой березой – Валентин Иванович сразу и не мог поверить своим глазам – притаилось большое семейство белых грибов.
Они росли по спирали вокруг ствола, тесно прижавшись друг к другу и выстроившись по ранжиру. С южной стороны возвышался гигант: шляпка у него была величиной с глиняную миску. У следующего гриба шляпка была поменьше, где-то с десертную тарелку, затем с чайное блюдце и так до самого маленького, величиной в наперсток, росшего во мхе, с замшелой – северной – стороны.
«Андреевич, давай быстрее теперь ты ко мне»,– задыхаясь
от радостного волнения, закричал Валентин Иванович. Видимо, его крик, а точнее вопль настолько был сильным и необычным, что вся компания сбежалась на его призыв.
Когда были пересчитаны грибы и положены в корзину, то их оказалось целых двенадцать.
«Ну что, друг мой, обошел я тебя, – радостно проговорил
Валентин Иванович, – но соревнование продолжим!»
Через некоторое время кузовок наполнился, и даже с верхом, нужно было возвращаться к машине за другой корзинкой.
Валентин Иванович решил пройти к «газику» через южную сторону и посмотреть другие «свои» места. Не спеша переходя от березы к березе и осматривая под ними землю,
Валентин Иванович вдруг неожиданно увидел стоявшую на небольшой полянке семью лосей. Большую «корову» и двух телят. Некоторое время он любовался редкими в наших местах животными, а затем тихонько кашлянул. Лосиха встрепенулась, вскинула голову и помчалась от него, а за ней поскакали, высоко взбрыкивая тонкими, длинными ногами, лосята. Они быстро скрылись за деревьями, только еще некоторое время был слышен треск ветвей.
Валентин Иванович вышел к тому месту, к которому непроизвольно стремился. Здесь лес заканчивался над речным обрывом небольшой поляной. С огромным на ней замшелым валуном, много миллионов лет тому назад принесенным сюда, в Срединную Россию, ледником. Валентин Иванович
взобрался на этот нагретый солнечным теплом древний, слов-
но дозорный курган, камень сел на него и, глубоко вздохнув,посмотрел перед собой. Отсюда открывался такой же простор, как на той поразившей его в детстве картине. Пологими террасами уходили в бесконечную даль, к горизонту, размытому синей, дрожащей от теплого воздуха дымкой, леса вперемешку с желтеющими полями, еле видимой колокольней какой-то церкви, извилистой серебристой лентой реки.
Над всем этим простором раскинулся ничем не стиснутый голубой шатер бездонного неба с плавно плывущими по нему белоснежными облаками.
«Видимо, это и есть счастье, – подумал Валентин Иванович, – и надо дорожить такими днями…»
Ветка снова осторожно застучала по стеклу и вернула его к действительности. Оглянувшись, он увидел, что жена стоит перед ним и держит в руках белый полотняный мешочек, из которого исходит тот непередаваемый аромат сушеных грибов.
– Хочу сделать, мечтатель, твои любимые картофельные котлеты с грибной подливкой, улыбнувшись, негромко произнесла она.