Минул хмурый день и наступил ещё более хмурый, ноябрьский вечер, наполнивший парк серостью,томящимся унынием, и какой то именно опустошенностью. Прикупив кое чего в попавшемся неподалеку ларьке, мы распластались на скамейке, молча и как бы задумавшись созерцали сгущавшуюся пелену тумана в каких то нескольких метрах от нас. Изредка сквозь туман мелькали прохожие, то старуха с клюкой, то какой-нибудь бездомный. Голова хотел что то сказать, но видно и на его разум угнетающе влияла вся эта атмосферка. Пробормотав что то себе под нос, он вновь погрузился в безмолвие. Я же, и не пытаясь поддержать беседу, начал забивать трубку.
И тут, к нашему несказанному удивлению, из уже плотнейшей, беспросветнейшей пелены тумана вышел, с тростью, в котелке, несказанных размеров мопс. Он шел на задних лапах, весь такой важный, аристократически выпучив глаза, он смерил нас длительным, как бы оценивающим взглядом. Ну прямо лорд Байрон в лохматой своей ипостаси. Нам стало даже несколько неудобно: все помятые, оба в старых , изорванных плащах, обросшие бородами, мы являли собой жалкое зрелище. Но все же нечто мелькнуло во взоре гордого пса, некая искорка понимания, что бы не сказать человечности. Подойдя к нам, он как то крякнув, вальяжно, но тем не менее весьма фальшиво, попросил закурить -" Огоньку то..". Не чуть тому не удивившись, Голова протянул ему дешевый "Крикет". Долго, явно смакуя, раскуривая свою сигару, Мопс продолжал смерять нас тем же взором. Наконец, вернув зажигалку, скупо поблагодарив кивком, он так же гордо уселся на соседней скамейке, перекинув ногу на ногу и по прежнему разглядывая нас.
Мы же, несколько растерянные, попытались сами не ударить в грязь лицом, и настойчиво забив трубки, закурили. Благо у Головы очень большая трубка, такую где попало не найдешь, из черного дерева, видимо из дуба или ясеня, с серебряным колечком на чубуке. Вещь хоть и весьма потертая, но всё же солидная. Дым из трубок приятно щекотал ноздри, уходя куда то вдаль, сливаясь с нагнетающимся туманом, который заполонил собой все окружавшее нас. Всецело погруженные в дым и смрад, мы наблюдали лишь огонек сигары таинственного мопса, да изучающие, маленькие глазки его.
Долго мы созерцали эту картину, погружающиеся в ночную, ноябрьскую тьму, словно чего то выжидавшие. Когда темнота сгустилась настолько, что не было видно собственных пальцев, выстави ты руку пред собой, наконец вяло заработал фонарь, озаряя тусклым свечением нашего наблюдателя. Он по прежнему гордо восседал на скамье,держа сигару в зубах.Давно потухшая, казалось, она прилипла к верхней губе его. Мы тот час смекнули: "Вот сейчас он точно скажет нечто объясняющее происходившее доселе безумие". Мопс все так же понимающе улыбнулся, и как ни в чем не бывало, проглотил окурок. А проглотив молвил: "Когда-нибудь и вас хозяин похлопает по плечу".