1985 год. Июль.
Она не просто проснулась, а прямо подлетела от резкого телефонного звонка, раздавшегося в квартире Беловых в третьем часу ночи. В одну секунду подпрыгнул и Михаил. Не дожидаясь второго звонка, выскочил в коридор, где висел телефон. Схватил трубку, секунд десять молча слушал, потом медленно и задумчиво опустил ее на рычаг.
Тоня уже стояла рядом, прикрыв дверь в комнату, где спали сестры, и вопросительно смотрела на парня.
Он перевел дух, открыл было рот, но так ничего и не произнес.
- Ну? – Антонина требовательно заглянула ему в глаза. – Ну, говори же!
- Она сказала…
- Что? Что сказала?!
Михаил мучительно подбирал слова, чтобы не так страшно передать смысл услышанного. Но подходящие никак не находились, и он вынужден был произнести слово в слово:
- Она сказала… Она сказала: «Прощайте… Будьте вы прокляты!»
У девушки подкосились ноги. Боже мой! Что она натворила?!
С трясущимися руками и слезами на глазах рванулась одеваться.
- Куда ты? Ночью? Одна? Подожди, я с тобой. – Михаил спешно натягивал футболку.
Домашние все-таки проснулись, но никто ничего не успел понять, Тони с Мишей в квартире уже не было.
«Вот тебе и романтическая прогулка по ночному городу», - промелькнуло в голове у Михаила, пока они бежали: «Мечты имеют свойство сбываться, только ни за что не угадаешь когда и как…»
Ночь была безлунная. Вокруг разливалась густая чернота. Тоня, то и дело запиналась о неровности дороги и норовила, того и гляди, куда-нибудь упасть. Миша схватил ее за руку и крепко держал, выдвинувшись на полкорпуса вперед, выбирая дорогу на бегу.
ДомА вокруг чуть серели, а окна, с выключенным в них светом, зловеще поблескивали, отражая свет одиноких ночных фонарей. Заброшенными островками жизни казались в этой темноте не погашенные еще кое-где квадраты света, ослепительные во всепоглощающем пространстве темноты.
Девушка издалека увидела светящееся окно маминой комнаты на четвертом этаже. Почти уже задыхаясь, прибавила шаг, на ходу нащупывая в кармане ключ от дома. В голове стучала только одна мысль: «Быстрее. Быстрее! Быстрее!!!»
Ключ не понадобился. Буквально взлетев на нужный этаж, они оказались перед чуть приоткрытой дверью Тониной квартиры. Везде, на кухне и в комнатах, горел яркий свет. Мама лежала на диване с закатившимися глазами и громко стонала. Увидев вошедших, с трудом приподнялась, выдохнула: «Прощай дочь!» - бессильно уронила голову на подушки, забилась в конвульсиях и захрипела. Антонина замерла, как изваяние, на несколько секунд отключившись от происходящего, широко открытыми глазами глядя на умирающую мать.
- Скорую! Вызывай скорую! – Миша кричал ей прямо в ухо, но она не слышала, не понимала его. Не дожидаясь, пока девушка среагирует, подскочил к домашнему телефону, стоявшему рядом на тумбочке. Судорожно начал крутить диск, набирая 03.
На том конце отозвались и сразу начали задавать вопросы.
Миша кричал уже в трубку, а Тоня, одеревеневшим телом опустившись на диван, взяла маму за плечо и начала понемногу раскачивать из стороны в сторону. Немного пришла в себя, когда ее саму хорошенько встряхнули:
- Сколько лет?
- А?
- Сколько лет?
- Кому?
- Да Елене Владимировне, же!
- Пятьдесят два.
- Пятьдесят два, - повторил Миша в трубку, – Что случилось?
Этот вопрос повис в воздухе, потому что ответа на него пока не было.
Они оба, наконец-то огляделись. Везде, на тумбочке, ковре, на диване, валялись разорванные блистеры и мелкой россыпью – какие-то таблетки. Тоня подхватила клочки разодранной упаковки, соединила края и прочитала вслух: «Димедрол».
Миша опять закричал в трубку:
- Отравилась! Димедролом отравилась!
- Посчитайте сколько таблеток выпито, машина к вам выехала. – Ответили на другом конце и отсоединились.
В ту же секунду Елена Владимировна, с невиданной прытью для своего большого веса, оттолкнув от себя дочь, соскочила с дивана и, как была, босиком и в халате, метнулась во все еще открытую входную дверь и - вниз, по лестнице, вон из подъезда.
Оторопевшая дочь бросилась вдогонку, но Миша поймал ее около самой двери:
- Стой!
- Надо же догнать ее! А вдруг она умрет где-нибудь на улице!
- Стой, говорю. Слышала, сказали таблетки посчитать. А то, как ее спасать будут, если не знают, сколько выпила?
Девушка, подчинившись авторитету, побежала собирать и считать таблетки, сравнивая с количеством разорванных на мелкие кусочки, упаковок. Блистеров собрали три, раскиданных таблеток – двадцать штук.
- Всё. Бежим! – она опять рвалась за матерью.
- Куда? Сейчас скорая приедет.
Но Антонина не желала слушать и торопилась на улицу.
- Хорошо. – Согласился парень. - Идем. У подъезда встретим. Станция рядом, приедут быстро.
Они закрыли квартиру и спустились во двор. Огляделись. Никого. Елены Владимировны и след простыл. Но из-за угла, мигая огнями, во двор въезжала скорая помощь. Машина тихонько подкатила к нужному подъезду. Остановилась. Из нее выскочил молодой врач:
- Вы вызывали? Что случилось?
Тоня, всхлипывая, начала сбивчиво и путано рассказывать, что произошло. Мужчине хватило тридцати секунд, чтобы понять, что девушка не в адеквате и ей самой нужна неотложка. Он, слегка отодвинув девушку, обратился к молодому человеку:
- Нормально объяснить можете?
Миша кратко изложил ситуацию.
- Так сколько, говорите, она таблеток выпила? – уточнил врач, ехидно сощурив глаза.
- Десять! – с ужасом в голосе, встряла в разговор, вся зареванная Тоня.
- Да хоть сорок. Проспится сутки, и ничего ей не будет. – Врач стал усаживаться в машину на свое место. Уже закрывая дверь, он немного задумался, - И, вот еще что: вы, в следующий раз, когда будете скорую вызывать, больную к кровати привязывайте, чтоб не бегала. Мы, может, в другом месте кому-то нужны, а вы тут спектакли устраиваете.
Он сердито хлопнул дверцей, и машина выехала со двора…
Вот уже два часа они бегали по близлежащим дворам в поисках беглянки. Время близилось к рассвету, но ночь, не желая отступать, будто собрала напоследок весь мрак, таящийся в запасниках ужаса. Простые предметы приобрели зловещие, потусторонние очертания. Они цеплялись за этих двоих, мечущихся во тьме, всем, чем только возможно, норовя оцарапать, ткнуть в глаз, подложить под ноги яму, а самое главное - сбить с ног, чтобы тут же всей алчущей сворой, поджидающей нужного момента, навалиться и душить, рвать, топтать, упиваясь ужасом загнанных жертв. Даже звук вокруг будто укрутили, словно на расстоянии вытянутой руки – стена, и отчаянный крик, вырвавшись из сведенного спазмом горла, наткнется лишь на невидимое, но явно ощутимое во тьме препятствие и растворится в нем, увязая в душных ватных объятиях.
Тоне было страшно. И самым страшным чудовищем в этот момент рисовалась именно мама, притаившаяся где-то здесь и зловеще поджидающая свою жертву. Девушка мертвой хваткой вцепилась в Михаила и не отпускала до последней секунды, пока, подчиняясь времени, тьма не стала отступать, как гнилая черная занавесь, торопливо разъедаемая взявшейся вдруг ниоткуда прожорливой огромной молью. В эти, все больше расширяющиеся дыры, лез тоскливый серый промозглый сумрак, заставлявший дрожать колени и зубы.
Светало.
Поиски были безуспешны. Тоня тряслась, как осиновый лист.
- Я, кажется, знаю, где она может быть, - сказала Антонина, вдруг остановившись.
Миша безнадежно посмотрел на девушку и не узнал ее. Бледное, почти белое, как у привидения лицо, с диким, блуждающим взором, искусанными в кровь губами, выглядело жутко.
Предложить бросить поиски и послать все это куда подальше, не повернулся язык.
- Где? – устало спросил он.
- У тети Маши.
- Далеко это?
- Рядом, здесь, - и девушка, неизвестно откуда взяв силы, снова побежала.
Парень, обреченно последовал за ней.
Десять минут спринтерского бега привели их во двор бывшего Антошкиного садика, где собственно и находился дом, уже знакомой моему читателю, тети Маши. Залетев во двор, Тоня остановилась как вкопанная. Бежать дальше не было смысла. Издалека второй этаж хорошо просматривался, и было видно, что на кухне в интересующей ребят квартире, горит свет, кто-то сидит за столом. Вот, этот кто-то встал, подошел к окну и… задернул занавески.
Ошибиться она не могла.
Какая-то безжалостная темная сила запустила руку ей прямо в горло и дальше, дальше, причиняя адскую боль, зацепила поганой своей пятерней и выдернула из груди, дико бьющееся, беззащитное сердце.
Они шли по дороге, возвращаясь к Беловым, Миша что-то говорил, что-то спрашивал, крепко держа ее за руку. Она ничего не отвечала, ничего не слышала и не видела. Внутри нее, поглощая все звуки, мысли и ощущения колыхалась пустота.
Продолжение: http://www.proza.ru/2017/03/14/1797