Ты, мама, не печалься,
Под штормом, подо льдом,
Усталые от счастья, мы в порт родной придем.
Расстегнутая, солона судьба досталась нам,
Раз Северный - то холодно, раз Флот - то по волнам.
(Юрий Визбор)
Значит, дело было так. Ещё до того как наш крейсер Адмирал Сенявин поставили для очередного планового ремонта, я уже полгода как отслужил. Уже и в море я успел побывать, выходили мы туда на кое-какие плановые испытания.
Зима в тот год удалась суровая, бОльшая часть Японского моря замёрзла и покрылась льдом. Поэтому ранней весной, когда наш крейсер вышел в Японское море на плановое задание, и даже уже не стало видно берегов, вокруг него, сколько можно было глазами окинуть, поблёскивало ледяное поле. Незабываемая картина - море, волн нет, вместо воды лёд, обдуваемый морозным ветром, и одинокий корабль, содрогаясь от напряжения, движется по курсу. Я специально вышел на верхнюю палубу посмотреть на то, как крейсер прокладывал себе по льду дорогу.
Крейсер подобно ледоколу, мощным форштевнем (носовой оконечностью корабельного корпуса) взламывал перед собою ледяную корку. Тут было на что поглядеть, ломаные льдины валились направо и налево, топя друг друга. Они старались убежать от нас и снова ломались, красиво шел крейсер, бойко бежал. Я потом поинтересовался у своего старшины, какова была толщина льда. Для нашего крейсера пустячный был лёд, около 10 сантиметров.
Нормально мы сходили и благополучно вернулись домой в свой залив Стрелок. В этом походе меня посвятили в моряки. Годочки открутили от лампочки плафон, налили в него литр морской воды и под крики: «Давай, Журбин! Пей до дна!» смотрели, чтобы я её всю выпил.
Ну, так вот. Встали мы на своё место дислокации к стенке для планового ремонта, и служба продолжилась своим чередом. Разные ремонтные и профилактические работы делали мы. Пришла пора и покраски.
Приходит ко мне старшина – мой командир отделения - и говорит:
- Ну, Журбин, ты напечатал на робе своей номер боевого поста 5-30-11?
- Конечно. Вот он, смотрите. – Отвечаю я и показываю номер.
Старшина же со знанием дела разглядывает отсек и продолжает:
- Ну, Журбин, повезло тебе. Меньше, чем полгода прослужил, а уже у тебя своя шхера, в которую зашёл, задраился и сам себе начальник. А я вот два года отслужил, а с самого начала так и до сих пор командую аварийной группой то на шкафуте, то на баке. И место тут у тебя хорошее, начальство почти не заглядывает. А что ему тут делать? Твою механику с шлангами и чопами смотреть что-ли?
Вот после этих слов старшины понял я, что, действительно мне повезло и боевой пост у меня, оказывается хороший. Зашёл, задраился и сиди один – сам себе начальник. И телефон тут же на столике стоит.
- Ну, значит, тогда ты единоличный заведующий этого кормового электропожарного насоса. И раз так, то ты его и будешь красить! Покрасишь переборки (стенки) с подволоком (потолком). Беги на нос корабля в кандейку (кандейками называли на корабле маленькие и тесные помещения) к боцманам. Возьми у них полведра шаровой краски. Скажешь, что я сказал.
Старшина даёт мне малярную кисть шириной в ладонь, я взял её, схватил ведёрко и побежал, а сам раздумываю о том, как бы мне мимо боцманов проскочить. Уж у них всегда есть чем занять подвернувшегося молодого матроса и что надо продраить.
Но удача не покинула меня. На подходе вижу Радика, знакомого матросика службы СС (служба снабжения). Я ему говорю:
- Радик, вынеси мне полведёрка краски. Я здесь постою, не хочу перед боцманами мелькать.
Он говорит: «Хорошо, Володя. Сделаем», берёт ведёрко, ныряет в дверь кандейки и через минут пять выносит мои полведёрка шаровой краски. А краска эта такого стального цвета, ну как вода в море. Такой краской военные корабли красят. Чтобы их не сразу можно было на воде заметить.
Я взял ведёрко и пошагал через весь корабль на свой пост. Пришёл, осмотрелся, на вонючую ацетоновую краску посмотрел, пару раз кистью по стенке провёл и думаю:
- Да уж. Отсек нормальный, три на два с половиной метра. Если все переборки выкрасить, то запах краски на всю корму стоять будет. Я и сам тут задохнусь, пока красить буду. Ведь я тут в самом низу корабля, почти на четыре метра ниже воды, под тремя палубами сижу, никакого проветривания нет. Подо мной лишь цистерна пустая с корабельным днищем. Если что случится, то мне чтобы выскочить наверх, надо три люка открыть да и пробежать метров двадцать, не считая поворотов. Нет, без вентиляции дело не пойдёт. Надо что-то придумать.
Полез по трапу наверх, люк открыл. Вылез в коридор мокрой провизии, Смотрю, стоит пенёк для рубки мяса,в метр шириной. Иду в конец коридора и открыл ещё один люк. Поднялся на жилую палубу. Потом проконтролировал, чтобы и большой люк (его два матроса с трудом поднимают) на верхнюю палубу был открыт. Оценил получившуюся вентиляцию и решил, что теперь вот можно начать работу, приступать к покраске.
Начал окрашивать переборки, а их у меня 6 стен. Крашу потихоньку, а сам на свой электропожарник поглядываю и думаю:
- Хорошо, что хоть эту махину величиной с токарный станок с двумя станинами и другими составляющими, не заставили красить. Мне и переборок с подволоком хватит.
Я выкрасил уже треть отсека, как начал меня какой-то лёгкий озноб пробирать. После озноба тепло по всему телу пошло, в голове приятность появилась. Я пригрелся, начал негромко напевать: «Если б я был султан и имел трёх жён…», уже и половина отсека покрашена.
Тут заскакивает в люк ко мне старшина. Глаза выпучил, кричит:
- Журбин! Полкорабля краской провоняло. Ты почему тут один сидишь? Немедленно наверх!
Я отвечаю: «Есть», кладу кисть, не торопясь, как в замедленной съёмке, разворачиваюсь и лезу по трапу наверх. Старшина пулей выскакивает вслед за мной, подбадривает: «Давай! Давай! Вперёд иди. Лезь наверх дальше». Я, покачиваясь, лезу через второй люк, через третий. Вот и ют, верхняя палуба. Старшина меня поставил у кормовых шпилей (лебёдки с огромными барабанами для подъёма якорей) и говорит: «Вот тут стой. Дыши!»
Я стою, дышу, смотрю, обозреваю. Корабль стоит у стенки, а у меня всё в голове качается. Присел я на швартовочный барабан и тут началось! Стало меня трясти, колотить, сидеть не могу, прямо падаю с барабана. С полчасика меня потрясло, потом немного получшело, отдышался и пришёл в себя. Угорел я, оказывается, от краски.
А старшина вместо меня (докрашивать же надо кому-то) послал двух матросов. Но сначала туда ко мне поставили вытяжные вентиляционные шланги, затем этим матросам выдали противогазы ИП-46. В противогазах этих можно работать 45-50 минут, не вдыхая наружного воздуха. ИП-46 сами выдают кислород для дыхания. Вот так и докрасился мой кормовой отсек.
Всё обошлось, я отдышался, отсек выкрашен. Но ещё неделю он стоял открытым – проветривался.
Ну, конечно, я потом ещё несколько раз то через три дня, то через пять дней забегал на свой боевой пост и доводил покраску до ума. Покрасил эжектор водоотлива, провёл окантовочку вокруг электропожарного насоса, подровнял плинтус и многое ещё по мелочам делал. Ведь мне на этом посту три года служить, для себя готовил, старался.
Пост у меня стал таким чистеньким и аккуратным, можно сказать, что он стал образцово-показательным. Пришли трюмные посмотреть, оценили, сказав:
- Хорошая шхера у тебя, Володя, получилась.
- Так для себя же шхеру готовил, - ответил я.