Глава Третья.
Детство Георгия Шутова.
Настало время рассказать читателям более подробно про меня самого. Наверное, уже даже самые терпеливые заждались этого. Приступаю немедля к описанию этого причудливого коктейля.
Конституцию тела я унаследовал от деда Шутова, выше среднего ростом широк в плечах, массивен в кости, поэтому никогда я мало не весил и, если уж говорить совсем откровенно, имею склонность к полноте. Лицо взяло в себя смешанные черты обоих родителей, и посему сразу было видно, что не произошло никакой ошибки в роддоме, именно я их сын. А вот что касается характера и натуры, тут все сложилось очень противоречиво. Эмоциональность матери, хитрость бабы Клавы, сердечность бабы Мани, многоличие отца, ум деда Протасова, лидерские качества дяди Юры. В этом перечне все было бы не так уж и плохо, достанься мне железный характер одного из дедов, но, увы, этим меня не укомплектовали, я был практически безволен. Только спустя много лет я обрел свой внутренний стержень, но цена за это оказалась слишком высока.
Практически, я мог быть любым. Я очень тонко чувствовал людей, подавляющее большинство из них было для меня открытой книгой, которую я мог читать, не напрягаясь по собственному желанию. Я хорошо понимал их мотивы и желания, не составляло труда для меня представить почти для любого человека нужную ему модель. Иными словами, я мог использовать людей, затрагивая их внутренние струны, которые, как им казалось, глубоко скрыты и недоступны. В детстве я делал это по наитию, по собственным чувствам. Вот захотелось мне чего-то от человека добиться и это случалось, как мне казалось по моему собственному желанию. С возрастом я стал делать это тоньше и более умело. Преподнося людям то, что им нужно, я без труда получал, на самом деле, желаемое мне. При этом еще и зажигая яркий свет в душе человека, он оставался вполне доволен собой от сделанного. С накоплением опыта по манипулированию людьми я учился делать еще и безопасно для себя, делаться как бы невидимым для жертвы. Оставались только ее желания и мотивы, мне казалось, я наделен великим даром. Как же я ошибался…
По сути, я растил внутри себя второго я. Растил долго и бережно, используя все, что дала мне наследственность. Хитрость, помноженная на ум. А то, что я поначалу считал осторожностью, было самым обычным страхом. Страхом перед расплатой, страхом боли, от справедливого наказания, страхом перестать быть розовым и пушистым, в глазах окружающих. Говоря начистоту, я развил в себе очень мощное умение делать все из-под тишка, оставаясь для всех хорошим и правильным. Была затрачена масса энергии, чтобы довести это умение до совершенства.
Рос и мой эгоизм. Я постепенно привык к обретенным качествам. Привык к тому, что мне все дается и достается легко, как бы само-собой. Это принесло ощущение собственной значимости и величия. Но, не буду сильно забегать вперед. Опишу несколько значимых историй из моего детства, чтобы мой читатель мог увидеть все вехи развития моих личностей.
Как я уже не раз упоминал, рос я болезненным ребенком. Так говорили все, но было это так на самом деле? Сила внушения – страшная сила. Моя мама все время меня кутала в многочисленные одежды, исключительно из благих побуждений, чтобы ребенок не мерз и не болел. На деле же выходила обратная ситуация, я все время потел от избытка многочисленных одежек и моей активности. Мама методично засовывала руку мне за пазуху, заранее зная, что она там обнаружит, и конечно же, находила искомое – взмокшие лопатки. Неизменно она сердилась, мол, вот, она обо мне заботится, а я ношусь как угорелый и все время потею, то есть не ценю ее заботу. Нет, конечно же, я ценил ее заботу и любил ее, какой же ребенок не любит собственной мамы. Но почему ей в голову не приходило одевать меня полегче, я не знаю, наверное, стереотипное мышление не позволяло ей. Таким вот образом случилось, что на мне повис ярлык – болезненный ребенок. Все это повторяли и, даже я, тогда сам привык к этому. Я - болезненный ребенок. Итак, лет до 12-13ти моими постоянным спутниками были вечные простуды, кашли и насморки. Я, конечно же, использовал это к собственной пользе, раз уж от этого не было спасения. Заболел, можно не ходить в школу, отлично – поболеем! Поваляемся в постели, почитаем книги. Книги были для меня всем. С помощью книг, я создавал внутри себя различные миры, которые так были не похожи на серую и угнетающую действительность. Я мог быть героем и спасать мир от различных напастей, мог быть искателем приключений, исследователем новых земель, отважным космонавтом и т.д. Окружающий реальный мир, совершенно меня не устраивал и поэтому при первой же возможности, я уходил от повседневной обыденности в прекрасные, иные вселенные, которые давали мне только книги. Фантазия моя развивалась гигантскими шагами, мне достаточно было только закрыть глаза, и я уже был не здесь, я был там, где в данный момент создавал себе новую реальность.
Во времена моего детства еще не было многочисленных ныне компьютеров, которые позволяют использовать уже готовые красочные миры, не затрачивая лишние усилия на создание собственных. Мне искренне жаль нынешние поколения детей, которые избалованные огромными возможностями мощной вычислительной техники почти утратили собственную фантазию. Она стала для них ненужным рудиментом. Зачем напрягаться самому, когда одним только нажатием на клавишу все и так будет доступно. Не понравилось? Движением одного пальца загружаем что-то более подходящее. Ныне это редкость – дитё, читающее книги. Но не буду кривить душой. Когда мне стали доступны компьютеры, я их не избегал – о нет! Мною они воспринимались как устройства, дающие новые возможности для ухода от реальности в дополнение к уже имеющимся. Поначалу примитивность доступных компьютеров меня совершенно не смущала. Совсем не беда, что там, на допотопном черно-белом экране вырисовываются только дурацкие черточки и кружочки, моя мощная фантазия дорисовывала то, чего не хватало моим первым самопальным железкам, для реалистичной детализации изображения. И я заигрывался, заигрывался, заигрывался…
Я в своем повествовании уже несколько раз забегал вперед, но, честное слово, делаю я это не нарочно. Всего лишь я очень хочу полностью раскрыться перед тем человеком, который читает эти строки. Многие годы скрытности обязывают меня к полной откровенности. Читатель, ты имеешь полное право знать обо мне все, я в большом долгу перед тобой! Я продолжаю прерванный рассказ.
Моя мама Наталия, после окончательного разрыва отношений с Николаем была еще молодой и привлекательной особой, и не желала быть одинокой и обделенной мужским вниманием женщиной. Постоянную компанию составляла ее школьная подруга Анна Шеквелина, ее муж Владимир и их сын, мой погодок Женька. Тетя Аня и дядя Вова без труда находили то одного приятеля, то другого, чтобы моей маме в компаниях не было скучно. Очень скоро на жизненном горизонте Наталии появился мужчина, по имени Валентин. Он был давним другом Владимира Шеквелина. В Валентине было все, чего Наталии не хватало в ее бывшем муже Николае. Валентин был физически силен и ловок, мастер, как говорится, на все руки. Обладал решительным характером, но в душе был мягок и ласков. После службы во флоте он окончил Высшую школу милиции, и работал в местной прокуратуре старшим следователем по уголовным делам. Его работа автоматически делала его фигурой уважаемой и значимой. Валентин имел великое множество нужных друзей и влиятельных знакомых. И еще большее количество людей искало его дружбы, ибо он мог помочь в решении очень сложных проблем. И эти самые люди, которые искали внимания Валентина, конечно же, приходили к нему не с пустыми руками, помимо ценных подарков, неизменно фигурировали бутылки, наполненные драгоценными и дорогими алкогольными жидкостями отечественного и зарубежного розлива. Бутылки эти не составлялись моим будущим отчимом в коллекции, а применялись, не задерживаясь внутрь организма собственного, а также желудков ближайших друзей, ибо поначалу Валентин, не считал нужным выпивать со всеми подряд. Но только поначалу. Медленно и незаметно алкоголизм вползал в него.
Анна и Владимир Шеквелины очень быстро убедились, что отношения между Наталией и Валентином развиваются верно, и в правильном направлении. И действительно это было так. Немного прошло времени, и Валентин с Наталией поженились. У обоих из них это был второй брак, и также у них обоих было по ребенку от первой семьи. У моего отчима была дочка, которая была старше меня на пару лет, но видел я ее только один раз в жизни и то случайно. Но ко мне он всегда относился хорошо и с примерным вниманием.
Я лично был в полном восторге! Мои умения и навыки с появлением Валентина в нашей семье, стали множиться и расширяться. Мне тогда казалось, для него не существует ничего такого, чего бы он не смог сделать своими руками. И не было в природе такого устройства, которое отчим не мог бы починить. Валентин щедро делился со своим пасынком многочисленными умениями, а я впитывал все предлагаемое мне, как губка.
Отчего происходило так? Да потому, что любому пацану в детстве хочется общества и внимание отца. Внимания искреннего и любящего взгляда. Как уже можно понять, такого внимания я был лишен до появления Валентина. Нет, мой отец Николай Шутов после того, как его молодая семья перестала существовать не только формально, но и практически, не пропал полностью из моей жизни. Он исправно платил алименты, почти каждые каникулы он брал меня к себе на пару дней, на мои дни рождения дарил дорогие подарки, но все это происходило по графику и без эмоций. Николаю нужно было поддерживать свое реноме любящего и участливого отца, и он поддерживал его на должном уровне. Вот только для меня этого было явно недостаточно. Конечно же, мне нравились, красивые игрушки, которые он дарил, но они не заменяли его внимания, которого мне так катастрофически не хватало. Я постоянно ждал его звонка по телефону, ждал приближающихся каникул, ибо знал, пару дней я проведу у него. Мое ожидание продлилось сорок лет, а потом разом улетучилось, как рассеивается туман под жарким летним солнцем. Вот только почему-то, пребывая в доме у Шутовых со мной большую часть времени находились дед с бабушкой, а Николай присутствовал как-бы фоном. Вроде бы он часто был дома, но его присутствия на себе я не ощущал. Он не брал в руки молоток и не учил меня забивать гвозди, не надевал боксерские перчатки и не учил меня боксировать, я несколько утрирую, но в целом все так и было. У меня одновременно и был отец и, его не было. Меня это очень ранило, глубоко и в самую душу, но я ему прощал это, ибо любил его, несмотря ни на что. Внимания отца я так и не дождался, а вот ревности его очень даже. Частота посещений Николая зависели не от моего желания, а от внешних факторов. Подходят каникулы – нужно Гошу пригласить, подошел его день рождения – пора прикупить подарок, так все и тянулось, пока моя мать вторично не вышла замуж. И сразу же Николай стал появляться очень часто, но опять-таки, являлось это чистой формальностью. И даже во мне тогда уже это не вызывало никаких эмоций, ибо я тогда свое сердце вручил другому человеку. Моему отчиму. Я сразу же стал называть его папой, причем сам стал это делать, никто меня об этом не просил. Я был счастлив, что он появился, потому что хоть я его и идеализировал, но он никогда не был посторонним для меня, пока совсем не спился. Он уделял мне много внимания, многому научил, принимал во мне живое участие. И я, как и моя мать, Наталия, получил от него то, что мне не хватало от собственного отца. Несколько лет эта идиллия продолжалась, но как она разрушилась, я расскажу в свое время.
***
Пришло время вывести на сцену моего дружка тех лет Женьку Шеквелина, ибо насколько я припоминаю, первое проявление дуальности моей натуры, связано именно с ним. Мы с ним были одногодки и обязаны были дружить, ибо дружили Наталия и Анна. Взрослые проводили время в своей компании, ну а дети в своей неизбежно. Я и Женя были все время вместе, ибо сложившаяся компания взрослых очень часто собиралась в доме у Шеквелиных. Были ли мы друзьями на самом деле, вопрос одновременно и простой, и сложный. Обреченные на продолжительные совместные игры мы никогда не были близки. А для меня, как я позже анализировал, это была не детская дружба, а конкуренция. Да, именно это слово является наиболее подходящим. Женя был старше на полгода, весьма умен и сметлив, что автоматически ставило меня в положение, при котором я не был уникальным. Приходилось бороться и напрягаться, ибо Женька, это не дедушка и не бабушка, которые всегда тебя похвалят. Я заранее не был в выигрышном положении, машинку я должен был запускать не менее далеко и ровно, чем он. Самолетик, сделанный мною, обязан быть не менее красивым и т.д. Но самое главное, что разрывало мне душу до самых основ моего детского существа, было то, что я стабильно проигрывал внимание взрослых. Ласкали и хвалили меня не меньше моего приятеля, тут все было в порядке, но вот совместные приключения, будь то туристические походы с палатками или далекие многодневные выезды на рыбалку, меня неизменно обходили стороной. Почему так, спросите вы? Логика была простой – если Гоша и не болеет, то на природе он заболеет точно и придется прервать прекрасный отдых, поэтому лучше его оставить дома. И как вы уже догадались, я сидел дома, а Женька жег костры, разбивал палатки, удил рыбу и прочее, прочее, прочее.
Я был болезненным ребенком, а значит, обречен, быть оберегаемым от лишних движений, я же могу заболеть! Поэтому лет до шести я почти не гулял во дворе дома со сверстниками. Посещения детского сада были эпизодическими в перерывах между моими частыми простудами. Я так и не привык к этому детскому заведению. Меня больше устраивало общество деда Ивана Протасова нежели навязчивое внимание воспитательниц детского сада. В каждом казенном учреждении присутствует свой, присущий только ему характерный набор запахов. Вот так и для меня, запах советского детского сада, который представлял собой уникальное сочетание аромата пригорелой каши, запаха старой мебели и еще чего-то медицинского. Любое дитя советского времени без труда сразу вспомнит этот запах, он неповторим и его ни с чем не спутаешь. Еще метров за двести до заведения, под чарующим названием «Василек», мой чуткий нос уже улавливал тот самый запах и на меня начинали накатывать волны тошноты. Грусть и тоска охватывали мое сердце. Но я продолжал тащиться в направлении радушно распахнутых дверей ведомый конвоирующим меня взрослым.
Как-то раз случился тот редкий день, когда я присутствовал в детском саду. Стояла ранняя осень, и было еще весьма тепло. Воспитательницы, когда пришло время тихого часа, развели всю нашу группу по кроватям, и я, как и другие мои товарищи по воспитанию, улегся в предназначенную мне постель. Конечно же, спать не хотелось совсем. И находиться здесь тоже не хотелось. И вот я лежал и смотрел в окно. Постепенно во мне начала формироваться мысль, вначале еще робкая, но по мере обдумывания, она крепчала и обретала жесткую форму. «Если мне тут находиться не хочется, то мне тут находиться и не надо». Гениально! Спальня моей группы находилась на первом этаже здания. Некоторые окна, по причине теплой погоды были раскрыты, чтобы дети дышали свежим воздухом. И вот, ваш покорный слуга, тихо поднимается со своей постели и преспокойно вылезает в окно. Уверен, что зрелище шествующего гордого Гоши в трусах и майке по улицам города, не было тривиальным. Благо ходу до дома было не более десяти минут, а дорогу я знал прекрасно. Сказать, что дед сильно удивился, когда я нарисовался на пороге квартиры, значит не сказать ничего. Скандал был колоссальный. И мое положение в детском саду с той поры ухудшилось многократно, ибо воспитательницы нашей группы, все-таки не умерли от разрыва сердца, когда обнаружили исчезновение ребенка, вверенного их заботам. Да, они выжили, но нагоняй от руководства, за то, что меня откровенно проворонили, получили первостатейный. Чтобы удержать пошатнувшееся душевное равновесие и сохранить остатки гордости, им нужно было срочно найти козла отпущения и, конечно же, он тут же был найден. Если вы еще не догадались, кого нашли на эту роль, то я подскажу вам – нашли меня, вашего скромного повествователя. Не буду далее утомлять читателей описанием того, каким наказаниям меня подвергли, это для меня уже было совсем не интересно, ибо не добавило душевности моему дальнейшему пребыванию в стенах гостеприимного детского сада «Василек». Когда пришло время навсегда покинуть его, чтобы пойти в школу, я сделал это с преогромной радостью, и чувством глубокого облегчения. И по пришествию времени, сколько бы я не напрягал память, не могу вспомнить ни лиц детей из моей группы детского сада, ни даже имен.
Этим лирическим рассказом о детском саде, я хотел подчеркнуть важный момент, что никаких друзей у меня там не случилось, да и не то, что друзей, полноценного общения не было в помине. Возможно в силу того, что я там больше отсутствовал, чем присутствовал, а может быть, потому что сама система добровольно-принудительного детского воспитания была мне органически неприемлема, а возможно, мой уровень развития был несколько выше общепринятой средней планки, и мне там было попросту неинтересно. Вероятнее всего, все это вместе. Но так или иначе, единственным ребенком, с которым я в детстве много общался, был мой вынужденный друг - Женя Шеквелин.
***
И вот теперь, настала пора рассказать очень показательную историю, в которой отчетливо проявилось истинные отношения двух мальчиков, Гоши и Жени. Когда нам было примерно по шесть лет, для меня случилось уникальное событие, мы отправились на отдых. Уникальность заключается в том, что в этот раз участвовал даже я. Погожим летним днем мы отправились на базу отдыха, которая была расположена в районе Горьковского водохранилища. Нашим мамам удалось взять туда путевки по профсоюзной линии. А вот главам семей пришлось позже проникать туда партизанским путем, ибо на них благотворное влияние профсоюза не распространялось. Эта база отдыха в то время представляла собой достаточно примитивный комплекс. Но главный плюс ее был в том, что располагалась она на острове, посреди уже упомянутого водохранилища. Этим же и объясняется не слишком развитая инфраструктура базы, ибо все, от солярки для генераторов, до элементарных макарон, приходилось завозить по воде. Жилые номера для отдыхающих располагались в паре десятков деревянных коттеджей, каждый из которых был разделен на четыре комнаты с отдельными входами и одного кирпичного корпуса в два этажа. Нас четверых поселили на первом этаже кирпичного здания. Прообразом этого здания являлась тривиальная коробка. Каждый этаж был разделен вдоль широким коридором, в одном конце которого располагались туалеты и душевые комнаты, а в противоположном конце его находился выход на просторную деревянную веранду. Жилые комнаты располагались по обеим сторонам означенного коридора.
Несколько дней погода стояла прекрасная, и наш отдых протекал без каких-либо происшествий. Мы бродили по острову, собирали грибы и ягоды, наблюдали жизнь разнообразных змей, коих в лесу было преизрядное количество. Катались на лодках вокруг нашего острова и даже плавали на некоторые соседние островки. А когда к нам присоединились Владимир и Валентин, перед нами открылись широчайшие возможности для рыбалки, и мы все надолго увлеклись этим процессом. Но вот в одно утро мы, проснувшись, увидели в окно, что небо затянули тяжелые тучи и моросит мелкий противный дождик. Настроение откровенно закатилось за плинтус и после завтрака мы с Женей начали маяться, кто во что горазд. Нам было скучно, и никто этого не скрывал. После обеда мой товарищ в открытую захандрил и завалился спать, а я отправился в местную библиотеку, чтобы подобрать себе пару книг для чтения. На обратном пути я обнаружил на веранде объявление, что через час начнется чемпионат острова по шашкам. Массовики-затейники, наконец, решили проявить себя и немного развлечь отдыхающих. На этом месте я должен сделать необходимое пояснение. В этой массовой игре под названием шашки я считал себя весьма неплохим игроком. Дома я резался в шашки со всеми мужчинами и делал это всерьез. Дед и отчим меня очень хвалили, ибо они уже давно перестали мне поддаваться из сострадания к малолетнему ребенку и играли с полной самоотдачей. А вот с Женькой каждая наша партия в шашки представляла собой полномасштабную баталию. Ни я, ни он не любили проигрывать, а силы наши были примерно равные. Играли мы редко, поскольку каждому из нас победить приятеля было трудно, и каждая игра была трагедией для проигравшего и большим праздником для выигравшего. Все это я разом вспомнил, когда увидел объявление о шашечном турнире, и для меня стало ясным как день, кто может быть моим реальным конкурентом на этом первенстве. Во всех остальных потенциальных игроках я не видел серьезной угрозы. Опасностью в данном случае, и это очень важно, была не столько возможность проиграть, не велика потеря уступить первому встречному, может, я его и не увижу в жизни более ни разу, сколько прилюдное поражение от своего давнего оппонента. Подобная перспектива мне виделось тогда в самых мрачных тонах. Голос внутри меня, как две капли воды похожий на мой собственный голос, шептал мне о том, что я очень даже заслуживаю играть и выиграть этот турнир. И еще он вещал мне о том, что у Жени и так в жизни много хорошего, чего нет у меня, и не будет никакой беды, если он не сыграет в этот раз. Но сам я негодовал, «Как же так! Ведь он мой друг!». Выхода, казалось, не было. И вот тогда мною было принято первое в моей молодой жизни эгоистичное решение, выверенное и расчетливое. Я вернулся в нашу комнату, выгрузил принесенные из библиотеки книги, посмотрел на Женю, который все так же валялся в постели и вел счет мухам на потолке, хлебнул водички для храбрости и, никому не говоря ни слова, решительно вышел обратно. Я вернулся на веранду, принял участие в состязании и без заметных усилий его выиграл. Так я открыл счет предательствам, который впоследствии только увеличивался и увеличивался.
За ужином объявили о прошедшем чемпионате по шашкам и назвали победителя, меня, то есть, и под магнитофонные звуки фанфар вручили огромный плетеный пирог с яблочным повидлом. Услышав мое, прогремевшее в помещении столовой, имя Женя не проронил ни слова и, казалось, даже не высказал своего удивления. Вот только его долгий прожигающий насквозь взгляд сказал мне все, о чем он промолчал. «Предатель!», вот о чем говорили его горящие глаза. Я прекрасно знал, что он бы тоже очень хотел принять участие в шашечном турнире, но моя гордыня не позволила позвать друга, чтобы он вместе со мной был там. Я победил, но друга я потерял. Моя пробудившаяся вторая натура сняла первый обильный урожай, я почти уверен, что слышал, как она сыто урчит, когда мне вручали подарочный пирог перед почтеннейшей публикой. Две минуты сомнительной славы ради начавшей разрастаться внутри меня мерзости.
Тот огромный подарочный пирог не был съеден всеми нами даже на треть. Он грустно лежал на широком подоконнике, медленно, но верно черствел, служил немым мне укором. В конце концов, на счет этого разнесчастного шедевра кулинарии старшими мужчинами было принято волевое решение – пойдет на корм рыбам. И мы отправились на очередную рыбалку. Я и отчим уже сидели в лодке, а Владимир Шеквелин руководил загрузкой водного судна. В частности, поручил Женьке перекинуть нам тот самый черствый пирог. Женя перекинул его так мощно и так метко, как, наверное, никогда еще ничего в своей жизни не перекидывал. Я не совсем уверен, что он умышленно целил в меня, может и нет, но попал он мне именно в то место, которым я думаю и ем, то есть в голову. В результате удара со мной приключилась легкая контузия, однако я не возмущался, ибо счел происшедшее вполне для себя справедливым.
В те же дни произошел еще один инцидент, которые заслуживает того, чтобы о нем рассказать. Как я уже упоминал, база отдыха находилась на острове и имела несколько собственных генераторов, которые в ночное время не работали из соображений экономии. Ну, в самом деле, кому же ночью нужно электричество? Ерунда какая, ночью люди должны спать. Так думали и наши с Женей мамы, ибо, как потом выяснилось, они не желали спокойно спать в своих постелях рядом со своими сыновьями, а предпочитали общество собственных мужчин, с которыми и проводили большую часть ночного времени где-то в дебрях острова. Дальнейшие рассуждения о том, что они там делали, я опущу, ибо к моему повествованию они не имеют никакого отношения. Итак, в одну из таких темных ночей я проснулся оттого, что в комнате кто-то громко скулит. Путем несложных умозаключений мне удалось выяснить, что скулит Женька. Я провел тщательный допрос приятеля и установил причину такого его поведения. Бедняга очень хотел по малой нужде, но панически боялся идти в темноте по длинному коридору первого этажа до туалетов. Я решил помочь товарищу и сопроводить его до комнат с удобствами. Вот так, держась, друг за дружку, мы поползли в полной темноте до помещений, обозначенных лапидарными буквами «Мэ» и «Жо». Путь оказался дольше и сложнее, чем мне представлялось вначале, но все-таки мы добрались до места назначения и Женек отправился делать свои дела, а я остался один в темноте. Вот тут-то меня и накрыло. Волны страха начали накатывать на меня как волны морского прибоя в предштормовую погоду. Страх первобытный, жуткий и липкий. Ледяной пот заструился по моему позвоночнику, я оказался почти парализован и сознание начало меркнуть. Я сам оказался задвинут в дальний и пыльный угол моего бытия, а все занял Страх. Стуча зубами и тихо ноя, я куда-то пополз. Найти дверь нашей комнаты в моем состоянии было уже невозможно, ибо коридор был глухой, а темнота полнейшей. Сколько времени я ползал так, вспомнить не представляется возможным, но в какой-то момент я заметил намек на свет и вскоре выполз на веранду. Я забился в угол, меня начало трясти. Страх не отпускал. И тогда я начал громко вопить, очень громко, во весь голос. Думаю, я разбудил всех спящих на базе, но ко мне из здания никто не вышел. Люди, есть люди, своя рубашка завсегда ближе к телу. Через какое-то время я увидел мелькающий среди деревьев свет карманного фонарика - прибежали наши взрослые. Так я познакомился со страхом, и навсегда запомнил то ощущение, которое описать-то невозможно. Страх заполнил все, а ты почти исчез.
Дальнейший наш отдых продолжался без происшествий и вскоре мы вернулись домой. Мы с Женей никогда не вспоминали тот шашечный инцидент, но трещина меж нами пролегла глубокая, хотя никто из нас двоих не проронил об этом ни слова. Кто знает, может, если б я открыл душу товарищу и со всей прямотой попросил бы прощения, может наша дружба и была бы сохранена, но нет, зверь внутри меня, вскормленный гордыней, не позволил сделать этого. Примерно год спустя, после того отдыха, Анна Шеквелина заболела. Диагноз оказался суровым приговором, злокачественная опухоль. По больницам она скиталась недолго и вскоре умерла. Со смертью тети Ани прекратила существование былая компания взрослых и автоматически мы с Женей перестали встречаться. Мы оба уже ходили в первый класс, но в разные школы, поскольку жили в разных районах города. Никто из нас не шел уже сознательно на контакт, и наши жизненные пути разошлись навсегда. Впоследствии мы несколько раз встречались случайно, но даже вялого разговора между нами не произошло, просто «Привет» и все.
***
Я должен рассказать еще об одном показательном случае из моего дошкольного детства. Речь идет о деньгах. В том малолетнем возрасте я еще, конечно, не имел понятия о ценности этих бумажек. Мне они виделись чем-то эфемерным. Я еще не знал, что такое зарплата, пенсия, премия. Нет, слова-то я такие часто слышал в разговорах взрослых, но смысла в них было не больше, чем в разглагольствованиях дикторов в вечерней информационной программе «Время» по телевизору. Как я уже говорил, что в доме деда Протасова нам жилось тесновато, а с появлением Валентина, плотность людей в двухкомнатной квартире приблизилась опасной критической отметке. Наталия и Валентин несколько раз предпринимали попытки устроиться жить в отдельном месте, путем съема комнат, но как-то у них это выходило ненадолго, я уж и не знаю по какой причине.
Я жил в одной комнате с бабушкой Маней и дедом Иваном. Много раз я видел, куда бабуля складывает деньги. Было у нее такое «секретное» место между определенными слоями цветных наволочек в шкафу с бельем. Ну, видел и что с того? Долгое время для меня это ничего не означало. Но постепенно, с каждым совместным посещением с кем-то из взрослых магазина продовольственного или бакалейного, во мне вырисовалась логическая цепочка. Эти красивые прямоугольные бумажки разных цветов обмениваются на различные новые вещи нужные и не очень. Причем источник этих бумажек мне виделся исключительно в складках тех самых наволочек, будто они там живут и размножаются. И вот в один злосчастный день в моей детской голове щелкнул некий переключатель и я, молча и тихо, изъял одну из красивых цветных бумажек и отправился обменивать эту бумажку на вещи правильные нужные и красивые, а совсем не на ту ерунду, что приносят из магазинов взрослые. Далеко идти не пришлось, все нужное продавалось буквально под носом. Всевозможные серии марок в киоске «Союзпечати», перочинные ножики в магазине «Галантерея», целая россыпь цветных автоматических ручек и венец моей детской фантазии – огромнейшая готовальня. Я долго за ней присматривал в каждое посещение магазина «Книги». В этой плоской коробочке лежал шикарный набор чертежных принадлежностей, который сразу меня очаровал своим блеском и непонятной мне тогда еще сложностью составляющих его предметов. Кроме циркуля мне в ней было ничего не понятно, но это было и неважно, потому что когда у тебя в кармане такой предмет, чувствуешь себя на полметра выше и на десять лет взрослее. Часть ручек я раздал потом знакомым ребятам во дворе, а конверты от марок мы долго еще развешивали на ветках деревьев в близлежащем парке. Целый день я так шиковал, а вечером выяснилось, что вместо одной бордовой бумажки у меня теперь появилось несколько бумажек, но другого цвета, да еще и россыпь монет, в общем, куда ни посмотри, одни сплошные плюсы. На следующий день я продолжил в том же духе, но быстро был пойман. Одна из мамаш моего дворового приятеля сграбастала меня и насильно приволокла к нам домой и рассказала все подробно, как я шляюсь по магазинам и сорю деньгами. Влетело мне от взрослых очень конкретно, а вот готовальню мне оставили на память, как напоминание о моем проступке. Так произошло мое знакомство с деньгами, которое не задалось с самого начала, но всему свое время. Про мои взаимоотношения с деньгами я еще не раз буду рассказывать в других главах.