Ратмир собрал в кулак всю волю, какую только мог и заставил себя вновь открыть глаза. Чертов ужас никуда не уходил, словно холодной склизкой змеей, с немигающими желтыми глазами, заползал, извиваясь, под кожу и пропитывал, отравлял каждую клетку воина смертоносным ядом.
«Но ничего, – думал Ратмир, скривив в усмешке иссохшие и потрескавшиеся до крови губы – пускай видит, тварь, что я не боюсь умереть. Пускай знает…»
Голос по сторону костра был по-прежнему спокойным и слегка приглушенным:
– Фляга рядом, возле твоей здоровой руки, пей мелкими глотками, не торопись.
Эти странные слова из уст безжалостной, как был твердо уверен Ратмир, нечисти, страшной и беспощадной, уродливой, так не вязались с пропитывавшим человека ужасом, что сначала ему показалось, будто он утратил чувство реальности, рухнул в состояние какого-то бреда. В полной тишине слышалось только потрескивание поленьев в костре и мерный стук падающих капель с неровного потолка сырой пещеры – серого и напоминавшего застывшие грязные, будто в тине, морские волны.
Спокойный голос орка мало-помалу развеивал сковывавший Ратмира страх. Нет, он остался, но уже не был столь властным и испепеляющим; казалось, будто заползшая под кожу змея внезапно ослепла, а ее яд – ослаб. А еще Ратмир почувствовал жажду, так что слова орка о фляге были как нельзя кстати. Нащупав ее здоровой рукой, воин скинул крышку и уже поднес горлышку к засохшим губам, как испытал нахлынувшее отвращение: «Пить мерзкое орочье пойло, да лучше сдохнуть от жажды!» – пронеслось у него в голове. Но жажда взяла свое, да и борьба со страхом, верно, мобилизовала последние остатки воли. Ратмир начал пить, мелкими глотками, как и предупреждал орк. Во фляге оказалось не пойло, а нечто холодное и даже похожее на пиво, столь привычное для Ратмира и навеявшее воспоминания об их деревенской корчме. Воин спохватился: этак он всю флягу опустошит. Закрыв крышку, он опустился на приготовленную для него импровизированную лежанку – старый, отороченный лисьим мехом плащ. Его плащ. Грудь наполнилось теплом, боль ослабла и, как показалось Ратмиру, голова прояснилась. Оставалось только непонятным для чего орк выхаживает его. «А чтобы пытать потом дольше» – с каким-то равнодушием подумал воин, и словно в ответ услышал:
– Твоя рана скоро заживет и ты сможешь уйти к своим.
Странные, нелепые слова, за гранью понимания, они будто током пронзили Ратмира. Это был не ужас, нет. Ратмир сам не мог разобраться, что с ним происходит. Он часто думал о смерти – с тех пор как стал воином, думал о том, как встретит ее. В бою. Достойно. С оружием в руках. И, конечно, думал о том, как вступит в мир иной… И вот теперь, вроде, это случилось, только совсем не так как ожидал Ратмир. Ему казалось, что он теряет чувство реальности. Может быть поэтому он не ощущал никакой благодарности к орку:
– Почему ты не убьешь меня? – спросил Ратмир.
Он бы не удивился и воспринял бы как должное, услышь в ответ: «Убью».
Но вместо этого орк молчал, наверное, минуты две, помешивая поленья в костре:
– Я уже стар, ваши убили двух моих братьев и отца. Они пали в бою. А сын попал к вам в плен и ты знаешь, что с ним сделали.
Ни с того ни с сего злоба, ожившая в теле ядовитой змеей, зашевелилась и ужалила; в мгновение ока ее яд разлился по жилам Ратмира:
– Ваши тоже не щадят людей, – выкрикнул он, резко поднимаясь на локтях, и тут же рухнул на спину: от обжигающей боли в плече и проснувшейся, тупой – в затылке.
– Ты видел это? – раздался в ответ спокойный голос.
– Вы не может иначе, – буркнул Ратмир. От нахлынувшей боли у него помутилось в глазах.
– Конечно, – орк не повышал голоса, только жесткости в нем добавилось, – мы же нелюди, упыри, мрази, достойные того чтобы сдохнуть и быть вышвырнутыми в затхлое болото.
При этих словах Ратмиру показалось, будто в устремленных, к своду пещеры, танцующих бликах костра ожили прежние и где-то в глубине души всегда ужасавшие его картины: свет факелов, затхлое болото и изуродованный, посиневший, с кровоподтеками на лице и широко раскрытыми мертвыми глазами, труп орка, бросаемый воинами на самую середину болота. Его протяжный стон раздавался спустя несколько секунд и, как всем казалось, не прекращался пока тело не достигало дна. Слыша голос болота, которое, своим стоном, пыталось что-то сказать людям, Ратмиру, когда он был ребенком, всегда хотелось зажмуриться и непроизвольно заткнуть уши. Но он пересиливал себя – хоть и маленький, но он мужчина. А позади него стояли отец, дед и старшие братья.
Когда мальчишке в их деревне исполнялось шестнадцать, следовало посвящение: его отводили в лес, наносили рану и оставляли на ничейной земле. На три дня. Выживать. Запах крови привлекал хищников и… орков. Из оружия у парня был только нож, небольшой топор и лук со стрелами. Все.
Ратмиру шестнадцать исполнилось осенью. Поздней. Когда непролазная грязь в их деревне застывает и покрывается тонкой коркой, а редкие деревья – инеем. С Ратмиром обошлись «милосердно», нанеся рану в голень – хуже, если выше колена, тогда кровь остановить было труднее. И оставили в лесу. В низине. В самой чаще. Без воды, хлеба и лечебных снадобий. Выживать. Ратмир навсегда запомнил ту ночь – точнее ее часть, проведенную наяву – с высыпавшими бесчисленными звездами на черном небе, холодом и бледной луной, осветившей безжизненную и уснувшую к зиме чащу. Пожухлая и заиндевевшая трава представлялась в лунном свете белой, торчавшие из земли коряги виделись скрюченными руками мертвецов, а ели, казалось, были укутаны лунным саваном.
Впрочем, эти картины не пугали Ратмира. он скинул с себя теплый плащ и, несмотря на холод, остался в одной рубахе – это заставляло бороться и действовать энергичнее, перевязал рану и остановил кровь, потихоньку привыкая к тупой и пульсирующей боли в ноге. Теперь главное утолить жажду. А потом развести огонь. Стараясь не перегружать раненую ногу, парень доковылял до места, где, по его предположениям, был родник. Он не ошибся, услышав негромкое журчание. Напившись и набрав воды в небольшой бурдюк, Ратмир соорудил лежанку из лапника. Сейчас он разведет костер, согреется, затем раскидает угли по земле, накроет их лапником и так спасется от ночного холода, а утром отправится на охоту – уж хотя бы одну куропатку он точно себе добудет.
Ратмир все делал правильно, но допустил одну ошибку, едва не сгубившую его: он не закрепил как следует повязку на ноге, а еще его угораздило споткнуться о какую-то корягу, черканувшую по ране. Вроде бы ничего страшного – Ратмир даже внимания не обратил, но кровь начала сочиться. Парень не сразу это заметил, уже на лапнике, перед весело потрескивавшими сучьями в разведенном костре, он вдруг почувствовал легкое головокружение и понял, что совсем не хочет есть. Потеря крови и голод давали о себе знать. Усилием воли Ратмир поднялся и укрепил повязку на голени и понял, что засыпает, хотя спать в ночном лесу, да еще окровавленному, было смерти подобно. Парень продержался с минут тридцать, сражаясь со сном и до боли сжимая ладонью рукоять топора, но потеря крови и неутоленный голод отняли последние силы, и он погрузился в бездну. Сна? Позже сам Ратмир не мог для себя ответить на этот вопрос.
Огромные красные глаза смотрели на него из чащи. Луна осветила страшную оскаленную клыками морду и белую шкуру. Встреча с огромным белым волком – такие никогда не сбивались в стаю – грозила и здоровому вооруженному взрослому воину почти что неминуемой смертью. А у раненого шестнадцатилетнего парня шансов не было никаких. Но волк почему-то не приближался, только негромко рычал. Вдруг, буквально на долю секунды, Ратмир увидел тень с боку от хищника и странный, непонятный ему голос. Волк медленно и как бы нехотя развернулся и ушел…
Ратмир помнил, как он раскрыл глаза. Светало, но луна и звезды по-прежнему властвовали на еще сумеречном небе. Он посмотрел в сторону чащи. Никого. С усилием поднявшись, хромая, Ратмир добрел до того места, где ему привиделся волк. На выпавшем за ночь белом снегу отчетливо виднелись следы огромного зверя, но что больше всего поразило Ратмира и даже заставило замотать головой, словно сбрасывая наваждение: рядом были еще одни следы – не хищника и не человека. Ратмир знал о предании, не раз слышанном долгими зимним вечерами и дома, и в корчме – о том, что орки приручают белых волков и понимают их язык. Он должен был осознать, кому обязан своим спасением и понять, что это был не сон. Но произошедшее не вмещалось в голову: безжалостный орк не мог спасти раннего человека. Никогда. Сам не зная почему, Ратмир никому не рассказывал о том, что произошло с ним в первую ночь посвящения. В следующие две шел, не прекращаясь, снег, заметавший все следы в чаще, но Ратмир добыл себе куропатку, и не одну. На третий день он вернулся в деревню. Живым. И стал воином. Мужчиной. Призванным сражаться с орками. Без всякой пощады к ним…
12, 13 марта 2017 года. По дороге из Чкаловского в Москву и обратно. Чкаловский.