«Дура! Какая я же я дура! Так повестись на этот очередной спектакль! Но так же нельзя обманывать! Ну, нехорошо так! Нечестно!»
Тоня, сжавшись в комочек, укрылась с головой одеялом. Ее бил озноб. Больно давило и дрожало где-то в солнечном сплетении.
Они вернулись домой к Беловым ранним утром. После их ухода, или вернее, убега, никто уже не ложился, все с тревогой ожидали известий. Несколько раз звонили по «домашнему» Тониной маме. Но там трубку никто не брал. Родные терялись в догадках: «Что случилось? Куда бежать? Где кого искать?»
С их возвращением, наконец-то вздохнули. Слава богу, живые…
Правда, к Тоне это определение подходило весьма относительно. Лицо почернело, глаза ввалились, губы покрыты белым налетом, с продольными кровавыми трещинками.
Вопросов задавать не стали. Отправили девушку в дальнюю комнату и потихонечку закрыли за собой дверь. Она забралась под одеяло, но согреться, никак не получалось. Мысли неслись как бешеные, наскакивая одна на другую…
…Сколько ей было тогда? Одиннадцать? Двенадцать? Дело было зимой, значит где-то между.
Мама уже час кричала на нее, так, что от обиды кровь застывала в жилах. Виной всему был плохо подметенный пол. Тоня оправдывалась, потом убегала, но мама везде доставала её. Потрясая веником, пыталась ткнуть им в лицо оправдывающейся дочери. В какой-то момент ей это удалось, и тут произошло то, чего мама никак не ожидала. Антонина, доведенная до отчаяния, вдруг почувствовала: страх наказания куда-то ушел, а на его место заступает совсем другое чувство. Чувство совершенного спокойствия и необыкновенной злой силы.
Она выдрала из рук у матери ее оружие и со всего маху хватила им о край обеденного стола, так, что веник рассыпался в ее руках веером. Оттолкнула от себя стол, которым мама приперла её к стене и, с гордо поднятой головой, запев какую-то боевую песенку, прошествовала мимо оторопевшей и на секунду замолчавшей родительницы, в свою комнату. Веник демонстративно бросила матери к ногам.
Закрыв за собой дверь, подошла к окну. Ярость бушевала в ней. Это была какая-то эйфория ненависти, и Тоня с упоением чувствовала, что способна в таком состоянии на все, что угодно. Все, самое страшное, на что хватит фантазии. Стук сердца превратился в один равномерный постоянный гул.
Она сама не поняла, в какой момент возникло это параллельное чувство.
Такое случалось иногда, и заставляло замирать от нереальности происходящего. Словно на доли секунды вперед она видит, что и как произойдет в следующее мгновение. Ситуация и обстановка уже имели место, а она только следит за когда-то разыгранным сценарием.
Вот сейчас мама, в жажде продолжения скандала, распахнет дверь и ворвется в комнату…
Есть…
Тоня медленно отвернется от окна и улыбнется ей навстречу дикой улыбкой…
Есть…
Мама, будто налетев на невидимую стену в трех шагах от дочери, остановится, с недокрикнутыми оскорблениями на губах…
Как интересно. На смену картинки – лишь мгновение, а видится всё, как будто в замедленном кино…
Следующий дубль: мама оторопело замирает, разворачивается и вылетает из комнаты, с силой захлопнув дверь за собой…
Стоп. Снято.
Тоня мысленно напряглась, желая продлить необычное чувство, но время встало на место и дальше, уже в реальности, прозвучал звук закрываемой входной двери. Она, наконец, осталась одна.
Остаток дня промучилась в четырех стенах. Все дела валились из рук, уроки в голову не шли. Часов в девять вечера, когда до прихода мамы оставался где-то час, оделась и ушла из дома. Видеть мать не было никакого желания.
Ноги повели ее к школьному двору. Там была хоккейная коробка, освещенная фонарями. По льду гоняли пацаны с клюшками. Девочка стояла и болела за них, пока игра не закончилась и каток не опустел. Поняв, что замерзла, вышла на лед и долго каталась, разбегаясь со всей силы. Толкалась ногами и проезжала, как можно дальше вперед, не жалея стареньких валенок.
В какой-то момент поняла, на улице вообще никого кроме нее нет. Закончились и без того редкие прохожие. «Наверное, уже очень поздно, у кого бы спросить, сколько сейчас времени?» Выбралась с катка и пошла в сторону жилых домов, надеясь хоть кого-нибудь повстречать. Но улицы были пустынны – ни прохожих, ни машин. Она прошла мимо родного дома, внимательно вглядываясь в окна своей комнаты, выходящие на дорогу. Полная темнота, или показалось? Как будто из коридора в комнату пробивался неяркий луч света.
Решила зайти во двор, посмотреть, светятся ли окна в маминой комнате. Не раздумывая долго, завернула за угол и тут же, из почти полной темноты вылетела на свет, как заяц, попавший в луч прожектора. И, словно, тот самый заяц, буквально ослепла от сияния фонарей над подъездами и белого пронзительного луча фар милицейской машины, стоящей напротив ее подъезда.
Вокруг машины толпились люди: соседи, милиционеры, тетя Маша, тетя Рита, мама… Они все о чем-то громко разговаривали. Вдруг все повернулись и посмотрели на девочку. Наступившая тишина - оглушила. Она стояла, как на сцене, перед множеством человеческих глаз, не видя их. По закону жанра – шоу требовало продолжения. Выбора нет. Надо идти вперёд. Хотя, это и равносильно смерти…
Чувство нереальности позволило ей отключиться от происходящего. Она будто смотрела на всё со стороны. На какой-то момент сама стала зрителем собственной приближающейся казни.
И, как красиво сверкают и переливаются огни на запорошенной снегом дорожке…
Милиция уехала. Мама, ничего не говоря, сидела на диване. Соседи толпились во входных дверях, ожидая развязки. Тетя Рита с тетей Машей хлопотливо раздевались, торопясь успокоить перенервничавшую подругу. Тоню затащили в комнату и поставили перед матерью.
-Вставай на колени и проси прощения! – взвизгнула тетя Рита.
-До чего мать довела! – вторила ей тетя Маша.
-Вставай на колени!!
-Проси прощения!!!
Тоня молчала. Она словно онемела, оглохла и окаменела. Все, что происходило вокруг, мелькало как в каком-нибудь страшном сне, а в голове засела только одна мысль: «Когда же это все закончится?»
Кто-то подошел сзади и силой заставил опуститься перед матерью на колени, но как ни кричали над ней размытые фигуры далекими голосами, заставить ее раскрыть рот никому не удалось.
Первыми свой пост начали покидать соседи, то ли время было позднее, то ли смотреть на эту пытку не было сил, девочка не знала. Поняв, что выступать уже не перед кем, еще немного покричав, убрались восвояси тетя Маша с тетей Ритой, прикрыв за собою входную дверь.
В квартире повисла гробовая тишина. Мама так же сидела и молчала. Тоня стояла на коленях перед ней и молчала тоже. Говорить ей не хотелось, да и о чем? Что тут вообще можно сказать? Опять просить прощения? Но Тоня не чувствовала себя виноватой. Обиженной – да. Глупо попавшейся на глазах у целой толпы – да. А еще нелюбимой, ненужной и совершенно одинокой.
Пытка молчанием могла продолжаться долго. Но уже ныли коленки, а после улицы и пережитых за день волнений, ужасно хотелось спать.
Девочка поднялась и вышла из комнаты, оставив маму молчать в одиночестве.
Закрыла на замок входную дверь. Выключила свет в коридоре.
В квартире стояла опасная, как перед бурей, тишина. Девочка поспешила лечь и постараться скорее уснуть. Сон не шёл. Кружилась голова, перед глазами мелькали то мальчишки с клюшками, то фонари, то беззвучно кричавшие ей в лицо возмущённые лица.
Минут через пятнадцать до нее донесся какой-то странный звук.
Еще минут пять Тоня лежала и прислушивалась, стараясь понять, что же такое происходит у мамы в комнате. До нее уже явственно доносился долгий протяжный стон, который с каждой секундой становился все громче.
Она вылезла из-под одеяла и поспешила в соседнюю комнату. Мама лежала на диване, глаза у нее были закрыты. Рукой она держалась за сердце, страшно морщила лицо и невыносимо громко стонала.
Девочка растерялась. Что делать? Бежать на улицу к телефону-автомату, чтобы вызвать скорую помощь?
В воображении быстро нарисовалась картина, как опять набегут люди и станут в голос винить ее за плохое поведение, за жестокость, опять поставят на колени и будут заставлять просить прощения. Да и на улице уже совсем темно и страшно. Она посмотрела на часы. Уже час ночи. Какой долгий ужасный день...
Но надо же что-то делать.
Выскочила на кухню, налила в стакан воды, накапала туда, стоящий на столе корвалол, которым тетя Маша с тетей Ритой час назад отпаивали подругу. Вернулась к матери и, приподняв ей голову, попыталась влить лекарство в рот, через намертво стиснутые губы. Вода потекла у той по подбородку, а стоны перешли в какое-то хрипящее бульканье.
- Мам, ну мам, открой глаза. Ну, пожалуйста. – Тоня уже плакала, уже не обижалась, а просто очень боялась, что мама сейчас умрет.
Наконец, решилась и побежала в коридор, одеваться.
В этот момент мама, издав страшный крик: «А-а-ааа», - с шумом повернулась и упала с дивана на пол.
Девочка уронила пальто и бросилась поднимать мать.
Задача оказалась не из легких. Мама была раза в два тяжелее дочери, и помогать ей затащить себя на диван, не собиралась. Всё так же, не открывая глаз, она продолжала громко стонать. Плача и умоляя маму посмотреть на нее, Тоня пыталась поднять большое расслабленное тело. Наконец, она умудрилась посадить мать на полу, оперев ее спиной на диван, подхватила за подмышки и, рванув изо всех сил, так что потемнело в глазах, закинула наверх до половины спины. Подперла снизу коленками. Снова рывок. И вот осталось закинуть только ноги. Придерживая бедром туловище мамы, обхватила ее за колени и перетащила окончательно. Мать легла боком, лицом к стене и даже не пошевелилась. Она все так же стонала, только теперь эти звуки приглушала спинка дивана.
Дочь укрыла маму пледом и обессиленная опустилась на пол, пытаясь утихомирить дрожь в руках и ногах. Сердце выскакивало из груди, в животе больно тянуло, тошнило, перед глазами плавали темные пятна.
Немного придя в себя, Тоня посмотрела на часы. Уже два. Мама все стонет, но уже тише.
Прошло еще полчаса. Стоны прекратились, а еще через пять минут она услышала, как мама мирно захрапела.
Было десять часов утра. Солнце заглядывало в комнату сквозь щели в задернутых шторах. Будильник отзвенел свое еще в семь, но вытащить девочку из тяжелого сна не смог. Из лап Морфея ее выдернул злой голос, прозвучавший над самым ухом:
- Ты что, бросила школу?!
Медленно разомкнув веки, девочка посмотрела на часы и опять закрыла глаза. Просыпаться не хотелось, подниматься не было сил. Не хотелось, вообще, ничего.
Мама возмущенно открыла рот, но сказать ничего не успела, резкий звонок в дверь отвлек ее от уже готовой сорваться с уст тирады.
Тоня вздохнула и отвернулась лицом к стене.
- Антонина! Поднимайся! – мамин крик, прямо за спиной, вытолкнул её из-под одеяла, как пружину. Следом за разгневанной родительницей девочка выскочила в коридор.
В углу прихожей испуганно съежившись под испепеляющим взглядом Елены Владимировны, стояла Тонина одноклассница Наташа Гаршина и что-то пыталась объяснить.
Мама повернулась к дочери:
- Что, думали, я уже уйду? Вместе договорились школу прогуливать?
- Теть Лен, да я заболела, сходила в поликлинику, а потом в школу зашла, задание взять, а Тони нет, вот я и решила ее проведать… - Бормотала одноклассница, бочком подвигаясь к выходу.
- Не смей мне врать! – Елена Владимировна резко развернулась в сторону Наташи и, занеся руку для удара, угрожающе двинулась на нее.
Тоня в один прыжок обогнула мать и повисла у нее на руке, изо всех сил сдерживая нападение. Мама, через дочерину голову размахивала руками прямо перед Наташиным носом, чуть-чуть не доставая.
- Беги! – Вывела подругу из ступора Тоня.
Одноклассница дернула на себя незапертую дверь и без оглядки бросилась бежать.
Продолжение: http://www.proza.ru/2017/03/15/2434