Приехавшие на удивление быстро врачи, противореча нескончаемым громогласным уговорам Анны Владимировны действовать скорее, спокойно зашли в ванную. Женщина специально оставила внука там, чтобы при возможном переносе мальчика в комнату, не нанести ненароком какую-нибудь травму.
– Господи! Что это? – отпрянув назад, неожиданно для самого себя сказал врач, увидев лицо мальчика.
– Что? Что? Упал он! – кричала бабушка. – Пожалуйста, отвезите нас в больницу. Я боюсь его потерять! Я не могу его потерять! Ангел мой!
Врач в недоумении скорчил гримасу.
– Ангел!– с еле заметной усмешкой процедила медсестра, и врачи переглянулись.
Но Анна Владимировна ничего не замечала. Ни слов, ни ухмылок, ни косых субъективных взглядов.
…………………………………………………………………………………………………………….
Ничего страшного с маленьким Сашенькой не произошло. Видимо, судьба любила его и, кроме небольшого ушиба на голове и пары ссадин на локтях, врачи более ничего не обнаружили, но, несмотря на это, решили оставить его на час-другой, чтобы провести необходимую процедуру для укрепления организма и снятия шока.
В тонкую, слабую руку ребенка доктора вонзили достаточно большую иглу, которая зашла правильно не с первого раза. Маленький Александр давно пришел в себя, но не разговаривал и даже ни о чем не успевал думать, пребывая в новой для себя обстановке и наблюдая за врачебной суетой. Единственное, что малыш отчетливо слышал, так это слово, которое доходило до него неизвестным сладким голосом: «Чудовище! Чудовище!»
Медсёстры и доктора шептались, бросали брезгливые взгляды, которые иногда Саша успевал улавливать, но не придавал им никакого значения из-за нехорошего самочувствия и малого возраста. Один молодой врач даже позволил себе непозволительную дерзость, которую, к его счастью, никто не заметил. Зайдя в палату и долго смотря на Сашеньку, он прошептал: «Боже, как же хорошо, что жена родила мне красавицу дочь! Как же хорошо!»
Этого не слышал никто, кроме самого Саши. На что он отреагировал открытием глаз и пристальным взглядом на врача. Как только взоры их столкнулись, врач испуганно, словно со смертью столкнувшийся, задом выбежал из палаты. Мальчик, сам того не желая, провалился в тревожный сон.
Хрупкий, худенький, прикрытый тонкой простыней Сашенька проснулся через час.
Анна Владимировна сидела рядом с постелью внука, давно успокоившаяся, смотрела в одну точку, совершенно не тая никаких мыслей. Она не сочиняла никакой легенды для Саши, не крутила в голове объяснений – просто сидела, что, казалось, и вправду на стене остался темный след от ее взгляда.
– Бабушка, – слабо протянул Саша.
Анна Владимировна очнулась и подняла на него глаза:
– Да, милый. Хорошо поспал? – она улыбнулась.
Малыш осторожно привстал, чтобы игла в его руке не извернулась и не причинила ему боли, и ответил:
– Да, бабуль, хорошо. Что это? Что со мной?
Бабушка присела рядом с внуком прямо на постель.
– Ну что? Все хорошо, ты ничего не повредил. – Она ласково гладила его по голове.
Малыш отвернулся:
– Я не об этом. Скажи....скажи, что с моим лицом?
Анна Владимировна вздохнула, опустила взгляд. Ей нечего было ответить. Такова задумка природы. Но она не могла сказать малышу именно так!
Сашенька, будто мгновенно уяснив суть ее растерянного взгляда, сказал:
– Бабуль, только говори со мной как со взрослым! Что это? Я болен? Почему такая странная кожа? Отчего это все?
– Нет, милый, что ты! Ты не болен! – успокаивала его Анна Владимировна.
– У нас в доме почти нет зеркал…Это ведь не зря? Ты видела, как смотрели на меня врачи?
– Когда людей не касается беда, они относятся к ней с пренебрежением и отвращением. А если познали похожее несчастье, то с жалостью. – ответила бабушка.
– Несчастье? Со мной что-то произошло, когда я был совсем маленьким?
– Нет. Я не знаю, малыш… – на глазах Анны Владимировны снова заблестели капельки, но Саша, на удивление был спокоен.
– Что же тогда?
– Родной мой. Я не знаю, как Господь раздает людям красоту; мы никогда не сможем понять многого, с чем нам приходиться мириться.
Сердце мальчика просило пустить его вон. Сашенька понял, что даже не существовало причины его уродству, а если и существовало, то, видимо, никто о ней не знает: он просто был таким. Но, если он сам себе противен, то какого другим? Пока юный Александр думал об этом, бабушка продолжала:
– Ничего, Сашенька. В жизни главное, что у тебя здесь и здесь, – она поочередно ласковыми движениями руки прикоснулась к лысоватой голове мальчика и его левой стороне груди.
– Да, – ответил он. – Я посплю еще немного, хорошо?
– Да, да, конечно, да… – залепетала Анна Владимировна и опять заплаканная, расстроенная вышла из палаты.
Но Саша не собирался, да и не мог спать. На него горой нависала собственная мерзкая тень отражения и со смехом заявляла ему, что в жизни как раз то, на что указала Анна Владимировна, может оказаться далеко не самым важным.
– Уйди прочь! Уходи, я не боюсь тебя! – негромко, но решительно сказал Сашенька отвратительной тени.
Малыш осознал, что эта тень исключительно его гостья и никто, кроме него ей был не интересен, а значит, никто ее и не видел. И уже тогда совсем еще юный Александр понял, что его жизнь не будет похожа на жизнь обычную, что будет в ней нечто загадочное и сопротивляться этой загадочности он не собирался.