Февраль не очень богат на литературные имена, но есть несколько имён, например, Евгений Замятин и Борис Пастернак, которые неизменно привлекают внимание и интерес читателей. Эти два имени стоят рядом не только потому, что оба родились в феврале, но и потому, что в судьбе каждого из них есть роман, сделавший их знаменитыми на весь мир, и одновременно - предателями-иудами в своей стране.
У Евгения Замятина – это роман «Мы», у Бориса Пастернака – «Доктор Живаго». За почти тридцатилетнюю писательскую биографию вечный бунтарь и экспериментатор Евгений Замятин, умерший восемьдесят лет назад (1937), создал меньше, чем мог бы, если бы сразу определился с будущим и не стал бороться со своим литературным талантом.
Но не будь у писателя биографического зигзага в область математики и инженерной деятельности, вряд ли бы родился тот экспериментальный стиль, по которому совершенно точно можно определить, что это - Евгений Замятин. И вряд ли бы появился на свет знаменитый роман.
Евгений Иванович был экспериментатором по духу и мироощущению. Его эксперимент в области литературного стиля и слова доведен до предела. Тогда, в начале XXвека впервые в России появился писатель, который кропотливо и тщательно работал над каждым словом, вычищая из текста всё лишнее.
В результате, читая Замятина, постоянно находишься в напряжении, потому что должен внимательно вчитываться в каждую строчку текста, сгущенного до крайности - тире, пропусками, недомолвками и недосказами. Больше всего Замятин ненавидел всё устоявшееся, замкнутое, конечное, считая, что настоящая литература создается еретиками, безумцами, мечтателями, скептиками, отшельниками и бунтарями, относя и себя к их числу.
Наверное, странно, что сын священника мог утверждать, что только язычество способно порождать живое и новое, а религия, любая, только догматизирует жизнь. Хотя такой взгляд для начала прошлого века был скорее нормой, чем исключением. Русский авангард, футуризм, кубизм, супрематизм, примитивизм – всё строилось на отрицании прошлого.
Принявший с восторгом Октябрьскую революцию Евгений Замятин, не был идеалистом. Он вполне понимал ту цену, которую с неизбежностью придется заплатить за разрушение отжившего прошлого и построение нового. Он не соглашался на благословение новой реальности, увидев ее опасность для человека, а созданный им стиль - лишь попытка отразить трагедию.
Однако установившуюся власть, стремившуюся не к диалогу, а к диктатуре, вовсе не устраивала такая позиция. Всё, что критиковало новую власть и «вредило» революции, объявлялось контрреволюционной агиткой и не могло быть эстетически ценным.
В двадцатых-тридцатых годах критики творчества писателя обвиняли его в формализме, оторванности от реальности, в антиреволюционности. В конечном итоге, всё закончилось открытой травлей писателя, его замалчиванием и эмиграцией. Точнее – получением, в ответ на просьбу, легального разрешения Сталина в 1931 году на выезд за границу.
«…критика, - пишет Замятин в письме к Сталину, - сделала из меня черта советской литературы. Плюнуть на черта засчитывается как доброе дело, и всякий плевал, как умел. Независимо от содержания той или иной вещи уже одной моей подписи стало достаточно, чтобы объявить эту вещь криминальной».
Разрешение было получено по ходатайству Горького и давало писателю моральное право не считать себя эмигрантом. Вернулся Замятин в Россию своими текстами только пятьдесят лет спустя - в годы перестройки. Я не знаю, читает ли сегодня молодежь Замятина, а тогда, в новой России, роман «Мы» стал культовым.
В то время начали появляться статьи о творчестве писателя, хотя за границей Евгения Замятина с успехом изучают давно и искусствоведы, и литературоведы. Именно там создано целое направление - замятоведение - и написаны лучшие книги о творчестве русского писателя.
Для литературной России Евгений Иванович оказался фигурой, связавшей два поколения писателей, старое, уходящее, и новое, только-только нарождающееся. Активность Замятина в первые революционные годы поражала многих.
Он организовал в Петрограде литературную студию, ставшую своего рода литературной академией. В ее недрах сформировалась группа выдающихся молодых литераторов, известных сегодня как «Серапионовы братья». Евгений Иванович был ее идеологом и вдохновителем.
Из группы вышли Михаил Слонимский, Михаил Зощенко, Вениамин Каверин, Всеволод Иванов, Константин Федин, Борис Пильняк, Исаак Бабель, Лев Лунц и другие. Евгений Замятин читал им лекции, обсуждал написанное молодыми писателями, учил технике художественной прозы. Вот несколько цитат из его лекций, которые приводит друг писателя Юрий Анненков:
«Научить писать рассказы или повести - нельзя. Чем же мы будем тогда заниматься? - спросите вы. - Не лучше ли разойтись по домам? Я отвечу: нет. Нам все-таки есть чем заниматься... ...Есть большое искусство и малое искусство, есть художественное творчество и художественное ремесло... Малое искусство, художественное ремесло - непременно входит, в качестве составной части, в большое.
Бетховен, чтобы написать Лунную Сонату, должен был узнать сперва законы мелодий, гармоний, контрапункций, т.е. изучить музыкальную технику композиций, относящуюся к области художественного ремесла…. Точно так же и тому, кто хочет посвятить себя творческой деятельности в области художественной прозы, - нужно сперва изучить технику художественной прозы".
«Мы займемся, прежде всего, - вопросом о построении целых фраз в определенной тональности, тем, что в художественном слове принято называть инструментовкой... Инструментовка целых фраз на определенные звуки или сочетания звуков - преследует уже не столько цели гармонические, сколько цели изобразительные.
Всякий звук человеческого голоса, всякая буква - сама по себе вызывает в человеке известные представления, создает звукообразы. Я далек от того, чтобы приписывать каждому звуку строго определенное смысловое или цветовое значение. Но - Р - ясно говорит мне о чем-то громком, ярком, красном, горячем, быстром.
Л - о чем-то бледном, голубом, холодном, плавном, легком. Звук Н - о чем-то нежном, о снеге, небе, ночи... Звуки Д и Т - о чем-то душном, тяжком, о тумане, о тьме, о затхлом. Звук М - о милом, мягком, о матери, о море. С А - связывается широта, даль, океан, марево, размах. С О - высокое, глубокое, море, лоно. С И - близкое, низкое, стискивающее и т.д.».
Замятин стал классиком еще при жизни, а стиль, выработанный в его студии, узнаваем не только по его книгам, но и по по произведениям «Серапионовых братьев». Однако учеников Евгения Замятина объединяет не столько стиль, сколько материал эпохи, осознание того, что в литературе наконец-то настал новый период.
Авторский блог
http://sotvori-sebia-sam.ru/evgenij-zamyatin/