Люди любят путешествия. Причем, путешествия могут быть самыми разными. Кого-то устраивают путешествия на дачу, кто-то едет к родственникам в отдаленную деревню, кого-то манят поездки в другие страны, а есть люди, которые не могут жить без длительных походов в горы или в тайгу. И расстояния в путешествиях разнятся. Кому что нравится.
А в нашей семье путешествия стали вынужденными мероприятиями. Такая была служба у отца, что занесло нас в самое сердце Туркмении. Тогда как все родственники жили в противоположных краях большой страны. Папина родня на Украине, а мамина – на Дальнем Востоке. А мы как раз посередине, да еще на самом крайнем юге.
Сейчас подумаешь – Туркмения... Ого... Во-первых, другая страна. Во-вторых – очень закрытая страна, сейчас пробиться туда совсем непросто, несмотря на нашу непоседливую жизнь и свободу перемещений. А в третьих – далеко-то как! Середина Европы намного ближе.
Самое интересное, что во времена Советского Союза все было с точностью да наоборот. Ну, о закрытости Туркмении и речи никакой не было. Это понятно. Ведь мы живем в одной стране. А о расстоянии мы судили еще проще – раз мы в одной стране, то, конечно, не очень-то и далеко эта ваша Туркмения. Сел на самолет в Киеве и через четыре часа, пожалуйста, вот вам и Ашхабад! А то, что Варшава от Киева вообще в полутора часа лета, так над этим никто и не задумывался. Конечно, Варшава намного дальше! Просто невообразимо далеко…
И вот представьте, нам с мамой предстояло перенестись из Ашхабада во Владивосток. Да, расстояние немалое. Но если бы кого из нас спросили – далеко ли от Ашхабада, предположим, Тегеран? То все мы, и взрослые, и дети закричали бы в один голос:
- Уууу, так это же где? Это же в Иране!.. Конечно, очень далеко! Пожалуй, почти как до Тихого океана…
А в жизни Тегеран был в десять раз ближе, чем «нашенский» Владивосток. В десять!!! Вот я к тому и веду, что все было в той стране соразмерно. Страна была неисчислима по размаху и несметна по наполнению содержимым. Пространства, народы, недра... Зачем-то Бог отдал в руки это богатство именно славянам, а, например, не французам каким. Но это тема отдельного разговора. А пока, значит, о путешествиях.
Тем летом нам предстояло воссоединить нашу семью. А если без пафоса, то мы должны забрать моих малолетних братьев из Владивостока и привезти их в Ашхабад. Помните, как они улетали из Домодедово год назад? Как эти двухлетние мальчики трогательно семенили ножками по перрону?
С того момента пролетел целый год, а мы и не заметили. В школах начались каникулы, и мы с мамой стали беззаботными птицами: лети на все четыре стороны! Хоть во Владивосток! И мы начали собираться, правда, без папы. Ему предстояло получить отпуск недельки через две-три после нашего отлета.
Как я говорил, в той стране расстояния были не помехой: они никого не пугали. Пугало другое – билеты... Не имело значения, когда и куда ты хотел купить билет. Их всегда было мало или они уже заканчивались. Вернее, они были всегда, но для людей избранных. Простой смертный, подойдя к кассе, мог взять билет только в случае невероятного везения. Значит, в данный момент нужному человеку не было нужды в билете на твое направление.
Конечно, я сейчас преувеличиваю. Рисую просто гротеск какой-то. Не все было так уж плохо. Однако то, что толкание у авиакасс частенько бывало унизительно, нудно и непредсказуемо - это бесспорно. Скучная история из времени про тотальное добывание всего и... опять же - всего...
А если говорить о нашей поездке, то нам с мамой все-таки «достали» билеты на Дальний Восток, но не на прямой рейс, а с так называемой открытой датой. И из-за этого у нас с мамой получилась не поездка, а целая одиссея. Потому что гарантированно у нас в руках были билеты только до Ташкента. А уже потом двигаться дальше мы могли с помощью знаменитого «авось». Авось будут свободные места в самолет до Новосибирска, авось до Иркутска, авось до Хабаровска и так до самого Владика.
Ранним июньским утром мы с мамой, прихватив с собой увесистые сумку и чемодан, отправились в ашхабадский аэропорт. Накануне мама совершила поступок, который все, почти без исключения, женщины шестидесятых определяли для себя как самый главный способ обретения неописуемой красоты. Она стала блондинкой.
Каким бы я малым не был, но сей поступок меня потряс. Хотя мнения десятилетнего пацана никто не спрашивал, но для мальчишки из пуританской семьи, на которую большей частью смахивала наша, мамина прическа была полной неожиданностью и даже неким вызовом. Я подивился на все это расширенными глазами, но свое недоумение никак не высказал, а восторг затаил.
И вот мы уже в аэропорту. Провожает нас, конечно же, папа. Ожидаем посадку на свой рейс. В жаркой Средней Азии основным магистральным пассажирским самолетом был Ил-18. Пусть он уступал в скорости другим реактивным самолетам, но благодаря своей надежности и экономичности получил статус «трудяги» и полностью оправдал такую лестную характеристику. А еще ему было легче в раскаленном воздухе Средней Азии разбегаться и взлетать с не слишком длинных полос.
Из-за совокупности всех этих факторов Ил-18 был любим авиаторами, и этих самолетов было выпущено более всех. Превзошел его в количестве выпущенных только не менее легендарный Ту-154. Но на момент нашей истории будущий главный перевозчик страны был только в чертежах, о чем мы, простые смертные, не ведали.
- Счастливо вам добраться! – это папа делает некий посыл в небеса, потому как в летний период, когда вся страна срывается и куда-то едет, добираться без билетов аж до Владивостока – большая авантюра.
- До свидания! – бодро ответствуем мы с мамой, не сознавая до конца, во что ввязались.
Через два часа с небольшим наш самолет выключил двигатели в аэропорту Ташкента. Мама ушла за нашим чемоданом, а я сторожу сумку и оглядываюсь по сторонам. Народу – тьма... Точно, Ташкент – город хлебный.
Возле касс столпотворение взопревших от пота людей. Никакого понятия о цивилизованной очереди. А тем более о правах матери и ребенка и о сочувствии к ним.
Кондиционеры представляют собой подвешенные к потолку вентиляторы, которые лениво проворачиваются и никак не беспокоят окружающий их воздух. До страждущих пассажиров практически не доходит ни дуновения.
Появилась мама и снова ушла. Я теперь приглядываю и за чемоданом, пока мама пытается пробиться сквозь толпу к окошку кассы. Рейсов в сторону Сибири и Дальнего Востока на сегодняшний день осталось один или два, шансы взять билеты в орущей и потной толпе малы. Тем более, для моей робкой мамы.
Заканчивается тем, что наш самолет до Новосибирска, забитый под завязку, улетел и сегодня для нас «кина не будет»… Растерянная мама с абсолютно спокойным мной идет к дежурному по вокзалу с вопросом: как же ей поступить? Она же не одна, а с ребенком.
И тут нам впервые в этот день повезло: нашлось место в аэропортовской гостинице, куда мы и направились на ночевку. Нам достался номер на две койки, в котором удобства числились формально, поскольку туалет был общим в коридоре, а вода в кране, что был в номере, отсутствовала. Номер был невыносимо жарким, потому что здание гостиницы было сложено из бетонных панелей, термоизоляция которых числилась только на чертежах, а о внутрикомнатных кондиционерах тогда никто и слыхом не слыхивал.
Весь остаток дня и полночи ревели реактивные двигатели, от грохота которых сон у нас с мамой был чисто условным. Но все равно, было большой удачей ночевать в кроватях, а не на скамейках в шумном аэропорту. Как бы то ни было, но какое-то время мы все-таки спали, и утречком с новыми силами ринулись в битву за билеты. Мы снова в здании ташкентского аэропорта.
Аэропорт Ташкента – это ворота Средней Азии. Именно, что Ташкент, а не окраинный Ашхабад, или горные Фрунзе ( сейчас это Бишкек ) и Душанбе. В Ташкент стремилась вся Сибирь и Дальний Восток, сюда прибывали люди из европейской части Советского Союза и с Кавказа, север тоже не отставал. Страна гоняла толпы командировочных, десятки тысяч людей на новые места работы, военнослужащих и их семьи, старательно при этом перемешивая национальности и народы.
А летом вся эта человеческая масса удваивалась за счет отпускников. Немалое здание аэропорта представляло собой живописный цыганский лагерь. Залы ожидания были забиты под завязку путешественниками. Рядом с ними курганами возвышались чемоданы, сетки с душистыми дынями, небольшие открытые ящики, стилизованные под чемоданы, которые доверху были засыпаны фруктами. Персики, урюк, гранаты, инжир, алыча – везли все, о чем в северных районах только приходилось мечтать!.. Позже пойдет виноград, который тоже вывозили тоннами.
Понятно, что все фрукты, привезенные с юга, съедались в несколько дней. Такое удовольствие не растянешь на месяцы, но порадовать южными деликатесами родственников надо. Это самый лучший сувенир, пусть он и сохранится на недолгое время, и не где-то на полочке, а в желудках домочадцев и друзей.
Все это я наблюдаю, сидя на нашем чемодане, поскольку все кресла в зале ожидания были заняты. За мной приглядывает женщина с детьми, которую мама попросила о такой любезности. Они летят в Сибирь, но за билеты, в отличие от нас, воюет ее муж. А у касс идет битва не на жизнь, а на смерть. На часах уже полдень, а мамы все нет...
Прошло еще пару часов, пока к нам не подбежал взмыленный глава знакомого семейства. В руках у него трепетали зеленые и розовые бланки. Это и были заветные авиабилеты, у которых зеленый цвет обозначает билет для взрослых, а розовый – для детей. А еще в этих билетах сбоку были видны вырезанные ножницами узоры, вроде как бахрома. Это денежная сетка. По ней можно определить – сколько стоит авиабилет. Вот такие чудные тогда были авиабилеты. Получается, что наши соседи отвоевали право на полет, а мама снова не у дел. А вот и она, удрученная и растерянная...
- Вера Ивановна, - сочувствует ей мужчина, - вам не повезло еще и потому, что рейсов сегодня меньше, чем будет, например, завтра. Мы-то ведь тоже третьи сутки сидим. Вы сейчас идите к начальнику аэровокзала и требуйте, чтобы вас хоть завтра отправили…
- Спасибо за добрые слова и поддержку, пойду, конечно... А что нам еще делать…
- Вам главное вырваться отсюда или хотя бы до Новосибирска добраться! А там рейсов в Хабаровск и дальше будет много. И порядка возле касс будет больше. Тут, в Ташкенте, ведь все по блату лезут. Сами видели, что только то и происходило, как кто-то в кассу записочки заносил!..
Такой настоятельный и участливый совет подвиг маму к решительным действиям. Она, схватив одной рукой чемодан, а другой меня, у которого в этот момент в свою очередь в руках была наша сумка, с гневными глазами отважно двинулась к дежурному по вокзалу.
Я не слышал, что говорила мама. Но тон был самый наступательный. И она победила. Правда, билеты нам дали только на раннее утро, но зато в очередной раз мы шли ночевать в гостиницу. На этот раз, измученные неудачами, мы заснули очень крепко, не обращая внимания на гостиничную духоту и рокот самолетных турбин. «Великое ташкентское сидение» подходило к концу.
Очень ранним утром мы вылетели из Ташкента. Путь наш лежал в Иркутск, но с промежуточной посадкой в Новосибирске. А ничего, что так: все ближе к конечной цели. И хотя в Иркутске нужно было также ловить удачу, чтобы попасть на проходящий рейс до Хабаровска или Владивостока, мы были спокойны.
Так и случилось, порядка здесь оказалось намного больше, кассы работали честнее, чем в «городе хлебном». В Иркутске через час-полтора ожидания мы поместились в проходящий Ту-104 и через три с половиной часа были в Хабаровске.
Казалось бы, что Владивосток совсем рядом, и рейсов туда хватает, однако мы с мамой застряли в нем на целых полдня. Я бродил по большому и светлому аэровокзалу. За его стеклами были видны выстроенные ряды самых больших самолетов Советского Союза – лайнеров Ту-114. На стоянке их количество постоянно менялось: то прибывало немало, то так же порядочно и улетало. Собственно, эти типы только и летали, что в Хабаровск из Москвы и Ленинграда.
А вот из Хабаровска во Владивосток летели самолеты гораздо меньших габаритов и вместимости. Уже в полных сумерках мы загрузились в Ту-124, который за полтора часа доставил нас в аэропорт Артем, который и был воздушными воротами Владивостока. Наш путь окончен!
Нас должен был встретить дедушка. Это мамин папа. Я его хорошо знаю по фотографиям. Правда, у меня с ним был и очный контакт. Ведь я вместе с мамой прожил во Владивостоке у дедушки и бабушки почти весь первый год своей жизни. Хотя, что можно запомнить годовалому ребенку...
Мы получаем из багажа свой большой чемодан и с волнением выходим в зал ожидания. Как мы встретимся? Узнаем ли друг друга? Но я дедушку Ваню сразу увидел! Он был в точности с фото, что имелись в наших альбомах. Похоже, что и одежда не особо отличалась от той, что была на фотографии.
Я, возбужденный десятилетний мальчик, несмотря на свое смущение, помчался ему навстречу. Мама торопилась вслед за мной. Ей ведь пришлось тащить и чемодан, и сумку. Поэтому она подоспела как раз к тому моменту, когда я, не зная чем изумить встречающего нас дедушку, вместо приветствия закричал на весь аэровокзал:
- Дедушка! А наша мама покрасилась!
- Ух ты! – ответил дедушка и по-доброму улыбнулся.
Я обернулся, чтобы порадоваться вместе с мамой, и оторопел, потому что был пригвожден к полу ее страшным взглядом. Она буквально искрилась от гнева. Хотя, если взглянуть со стороны, то никому из окружающих мамины искорки в глаза не бросались. Подумаешь, было бы, чем удивить народ. Но мама была крайне возмущена, я-то это знал наверняка.
Мы погрузились в автобус и поехали в непосредственно сам Владивосток. Дорога сначала тянулась через густой лес, а потом я задремал, потому как было уже очень поздно. Наконец, мы добрались до окраины Владивостока, какое-то время еще шли по полутемной улице Лермонтова, пока не уперлись в калитку, за которой спрятался небольшой домик.
Несмотря на полуночное время, из окон пробивался слабый свет. Нас, понятное дело, ждали. Это бабушка и двоюродная сестра мамы, а мои трехлетние братья спали без задних ног. Я буквально валился с ног от усталости, ведь у нас получился очень длинный день.
Только представить себе, еще сегодня рано утром мы были в Ташкенте!.. И столько перелетов!.. Поэтому меня сразу же уложили на подготовленный диван в дальней комнате, пусть она у них и считалась самой главной. Ведь там, в углу, поблескивал телевизор!.. Но мне не до него, я через минуту проваливаюсь в глубокий сон.
Мне неизвестно, сколько длился мой сон. Надо помнить, что мы перелетели совсем в другой часовой пояс. Между Ашхабадом и Владивостоком было пять часов разницы. Похоже на то, что мы прилетели не ашхабадским поздним вечером, а практически под владивостокское раннее утро. Получается, что спать мне долго не придется. Я во сне, будто через вату, слышу постоянно один и тот же вопрос:
- Вставай! Вставай! – талдычит мне незнакомый голос.
Но утренний сон сладок, меня так просто не возьмешь. И, перевернувшись на другой бок, я продолжаю предаваться Морфею. Однако мой мучитель настойчив, он от меня не отстает. Или, похоже, их двое? Потому как голоса разнятся. Наконец, я постепенно начинаю вслушиваться и различать, что же мне такое говорят.
- Уставай! Уставай! – это совсем не то, что мне чудилось раньше, – Уставай, гости приехали!
Я продираю глаза и обнаруживаю возле себя двух мечущихся коротышек. Ба! Да это же мои братья! Я с ними расстался, когда они были бессловесными малышами! А тут просто поток сознания:
- Уставай, гости приехали! – снова и снова повторяли они свой клич, который, конечно же, не сами придумали. Наверняка, кто-то из взрослых их надоумил, а они взяли на вооружение. Кто тогда знал, что это выражение станет нашей шутливой семейной мантрой на всю оставшуюся жизнь…
Окончательно проснувшись, я выбираюсь из своей берлоги и иду на кухню. Мне все интересно. Ночью из-за усталости мне не пришлось осматриваться, а теперь я с любопытством разглядываю: куда это мы попали?
Тем временем на кухне возле плиты, которая топится углем и дровами, суетятся мама и бабушка. Они для всей честной компании готовят завтрак. Вова с Юрой тоже здесь, но они как всегда увлечены сами собой.
Наверное, это жизненный принцип всех близнецов. По крайней мере, в детские годы. Они ведь постоянно вместе. Поэтому игры перемежаются соперничеством, взаимными упреками, локальными конфликтами, переходящих в драки, последующими примирениями, и снова совместными увлечениями.
Это ведь цикл, который в них навсегда заложила природа, и протянется он через всю жизнь, будь то детство, отрочество или даже взрослые годы. Не знаю, отдают ли они себе отчет в этом или просто принимают все как есть, но против природы не попрешь.
На дворе сегодня не жарко, а наоборот, не по-летнему дождливо, поэтому там очень скучно и выходить туда, чтобы осмотреть окрестности, совсем не хочется. Но на кухне, где в плите гудит пламя, а на конфорках что-то шкварчит в сковородке да закипает чайник, сейчас очень тепло и уютно. В самый разгар подготовки к завтраку во входную дверь вваливается дедушка Ваня, в руках у которого авоська с какими-то продуктами.
- А где вы были, дедушка? – спрашиваю я его по-свойски. Потом я с изумлением обнаруживаю в его сетке удивительные фрукты, – А это что такое у вас? Неужели бананы?!
Я раньше бананов, кроме как на картинке, никогда не видел. А тут настоящие!
- А я в порту на разгрузке был, вот там ими и разжился...
Для братьев моих бананы новостью не были. Они их привычно потащили из сетки и со знанием дела разделали, чтобы тут же съесть. Мальчики лихо уписывали бананы, но не жадничали, поскольку мне тоже что-то перепало. Впрочем, бананы не были необычным ни для кого в этом доме. Вот что значит большой портовый город...
Тут интересно. Море, переходящее в океан, рядом. Рыбаки приходят с уловом, торговые суда заходят с грузами, всем что-нибудь, да достанется. Не то, что у нас в Средней Азии, на окраине большой страны, да еще в песках. А как выбраться оттуда... Мы это уже на себе испытали.
Наверное, ощущение оторванности от привычной для нас, славян, среды, которое меня мучило позже, зародилось именно тогда, во Владивостоке, после нашего с мамой изнурительного путешествия.
Дальний Восток не был для меня чужим краем, я это чувствовал. Мама оттуда, все ее родственники жили там, да и лично я был зачат в тех краях. И хотя Украина для меня всегда была и есть главной Родиной, Владивосток тоже мне не чужой.
Все здесь, у дедушки с бабушкой, для меня было необычным. По существу, на ту пору в моей детской памяти только что и было, как украинское село. Не буду лукавить – самое мое любимое место в те времена. Был еще Красноводск, где я пошел в школу, и который мне тоже пришелся по душе. Но он больше по другой причине: там был чудесный двор, чудесные дворовые друзья, игры и всякие приключения.
Ашхабадскую жизнь я только начал осваивать и на тот момент еще своего полного понимания о жизни в Ашхабаде не сложил. А здесь я поначалу осматривался и примечал то, что для меня было внове.
Дом у дедушки с бабушкой был невелик. Кухня, пристроенная к дому, из которой дверь вела сразу во двор. То есть, вы понимаете, что никакой прихожей или сеней, как в деревенских хатах, не было. Две отдельные, но смежные комнаты, а перед ними еще одна большая проходная не то комната, не то гостиная, в которой сейчас, когда приехало много народу, помещались мои братья и спали дедушка и бабушка. Впрочем, дом был не так уж и мал, как могло показаться.
Он располагался в верхней части Владивостока на холмистой местности. Тут говорили – на сопках. Не было понятия «холмы», как в Ашхабаде, или горы, как в Красноводске, а были именно «сопки».
Сам Владивосток разместился далеко внизу. До центра нужно было немалое время добираться на трамвае. Город неплохо просматривался сверху, когда не было привычных для этих мест тумана, дождей и прочих скучных погод, а стоял ясный день с прозрачным до хрустальности воздухом.
Но то, что город был немал и деятелен, это чувствовалось постоянно. Снизу, из гавани, неслись морские шумы: звон мостовых кранов, корабельные гудки, лязг железнодорожных составов, что грузились или выгружались в порту. Чувствовалось – там идет динамичная жизнь, там морские ворота большой страны, там очень увлекательно...
А еще там находится база Тихоокеанского военно-морского флота. Для меня, сына морского офицера, это было немаловажно. Я ведь совсем неплохо разбираюсь в кораблях, которые изучал по всевозможным папиным справочникам. Вот бы их вживую посмотреть! Да куда там… Мы, люди с горы, на сегодняшний день не выездные.
Вот и живу я в небольшом дедушкином домике, из которого та жизнь, что внизу, совсем не видна. Правильнее сказать, никто на жизнь, что бьет ключом внизу, не смотрит. Здесь, на сопках, люди живут обыкновенно, здесь нет подвигов и свершений, здесь люди просто обитают. И даже еще горше – выживают. Мама мне рассказывала о своем детстве одной короткой фразой:
«Бедность невыносимая, только огород и спасал…»
За домом есть тот самый небольшой огород, на нем что-то растет. Обыкновенные лук да чеснок, петрушка и укроп, похоже, что есть картошка и, наверняка, свекла и морковь. А вообще бог его знает, что в точности там выращивают...
Садовых деревьев, как в нашей Ульяновке на Украине, я не обнаруживаю. А, может, они и были, да кто же его знает. Я туда не ходок. Разве что в туалет, который стоит за домом. Да, у нас удобства во дворе, как в обыкновенном селе.
К туалету надо пройти мимо стоящей на углу дома большой бочки, куда собирается дождевая вода. Бочка эта всегда переполнена, потому что дожди летом во Владивостоке идут часто. Я постоянно заглядываю в бочку, а вдруг что-то интересное обнаружу, кроме воды? А жизнь там все-таки есть: всякие жучки, отдыхающие стрекозы и бабочки. Иногда я там вижу в ней плавающих дождевых червей, которые уже не двигаются. Перепили водички... Вот странно, как они-то туда попали?..
С улицы домик, как у нас принято, окружен невысоким забором. Помнится, что на «нашей» территории имелось с пару каких-то деревьев. Одно из них с так называемыми райскими яблоками я точно обхаживал, когда их уже можно было употреблять в пищу. Смешные такие... Но на вкус очень даже приятные.
Участок с домом располагались с самого края глубокого оврага, что разделял две сопки – нашу и соседнюю. Но если наша сопка была освоена, и на ней были разбросаны там и сям домики, да было какое-то подобие тротуара, а чуть дальше от нас и сама улица Лермонтова змеилась вниз, то сопка с противоположной стороны была самая, что ни есть, дикая. Правда, сверху стояла какая-то антенна от военных. Но все равно, туда никто не ходил.
Дорогу преграждал глубокий овраг. Он и стал для меня излюбленным местом для игр. Внизу, по самому дну оврага, протекал небольшой, но очень живенький ручей. Все склоны вокруг этого ручья заросли лопухами и борщевиком. Здесь, на Дальнем Востоке, борщевик не был страшилкой, каким его считали в европейской части страны. Тут он повсеместно использовался даже в пищу.
Впрочем, тогда об этом я ничего не знал. Я думал только о своем месте для игрищ, которое с удовольствием и использовал. Ведь заросли в овраге образовали просто чащу какую-то, где и солнца много не было.
Но я с яростью врубался в этот лес, размахивая палочкой-саблей, снося головы врагам резкими рубящими ударами. Много их там полегло... И не жалко: ведь все вокруг росло, как на дрожжах.
Как я уже говорил, мне было удивительно наблюдать совсем другую жизнь, отличную от моего прежнего бытия. Где я жил до этого? В городах Средней Азии да в украинском селе, а тут Дальний Восток, совсем другие мои близкие родственники, с другими понятиями и порядками. Но Вова и Юра за год здесь освоились неплохо. Я с интересом наблюдаю, как они носятся по дому, играют, запросто и по-родственному общаются с бабушкой и дедушкой.
Вот братья залезают к дедушке Ване на колени и просят рассказать сказку. Они с ней знакомы, поэтому и сами активно участвуют в пересказе этой не то сказки, не то были про зайчика и орла. Для меня ключевой и наиболее драматичной была концовка этой душераздирающей истории:
- Орел схватил когтями зайчика и клювом его раз!.. Раз!.. И жрет его, жрет!.. А зайчик пищит – Иии!.. Иии!..
А мальчики в восхищении, граничащего с ужасом, повторяли за ним:
- Зрет ево, зрет!..
Были и другие сказки, и все больше о животном мире. Впрочем, их то и сказками назвать нельзя. Такие себе картинки живой природы. Я тоже их слушал с немалым интересом. Как правило, все истории заканчивались для зверюшек печально. Вот такие страсти, однако…
Мои каникулы во Владивостоке проходили однообразно. Друзей не было, братья были совсем маленькие и в играх мне компании составить никак не могли. Поэтому я был один-одинешенек. Но странно то, что я ни капельки не скучал. После нехитрого завтрака, в котором, увы, не наблюдалось никакого молока с вареньем, я убегал в овраг. Играл с какими-то разрушенными машинками, строил через ручеек мостики, пускал неказистые кораблики, воевал с «зелеными» воинами… Время до обеда пролетало незаметно.
Потом я возвращался в дом, когда все собирались за общим столом и долго обедали. Вернее, вели долгие разговоры, которые мне были совсем неинтересны. Зато вся многочисленная дальневосточная родня мамы перебывала здесь, пока мы гостили. Ее двоюродные сестры и братья, их дети, просто знакомые… Кого только к нам не заносило.
А я тем временем рылся в старинной этажерке, где обнаружил немало книг, которые еще мама читала, когда была школьницей. Тут был и Робинзон Крузо, и Павка Корчагин, Вальтер Скотт и еще какие-то. Но первые две я с азартом прочел.
Особенно меня увлек Робинзон, по-родственному увлек, поскольку я и сам этим летом вел почти отшельническую жизнь. Книжка была растрепанная до невозможности, но с чудесными картинками. Два года назад меня ничто не привлекло в ней, хоть сама история, хоть любые иллюстрации. А теперь я ее просто проглотил.
И «Как закалялась сталь» пришлась мне по вкусу, хоть и была мне не совсем по возрасту. Но, чтобы сейчас не говорили, а сюжет держал меня в напряжении. Да и люди, описанные в книжке, соответствовали той нашей жизни. Впрочем, кто его знает – соответствовали или нет. Ведь я про своих местных родственников, в отличие от украинской родни, ничегошеньки не знал. Кто они, как жили, что на самом деле думали о жизни – ничего…
Когда начинало дождить, что летом во Владивостоке происходило достаточно часто, тогда нас всех выручал телевизор. Местное телевидение было скучным, а большей частью смотрели трансляции из Москвы, хоть и существовала разница во времени в семь часов. Почему-то очень часто показывали футбол, а из команд – более всех светился московский «Спартак». Хотя, как я позже узнал, он в сезоне того года был совсем не лучшим, даже в тройку призеров не попал.
В обязательном порядке показывали фильмы, которые мне совершенно не запомнились, и почему-то оперетты. Впрочем, совсем не «почему-то». В то лето во Владивостоке гастролировал Омский театр оперетты, который в своем репертуаре имел все классические произведения от Штрауса, Легара, Кальмана да плюс к ним и известные советские.
Например, «Свадьба в Малиновке». И мы все, дети и взрослые, с азартом пересмотрели почти весь репертуар этого театра. Сюжеты были, как правило, веселые. Только песнопение с танцами я вытерпеть не мог и нудился, ожидая, когда же это кончится…
Все-таки на воле было лучше, хоть и без друзей. После завтрака я выходил за калитку. Перед забором раскинулся большой пустырь, с другой стороны которого тоже лепились домики. С нашей стороны как я уже рассказывал, небольшой тротуар, больше похожий на мощеную дорожку, смыкался с краем оврага. Про овраг я уже рассказал, насколько мне там было увлекательно и не скучно. Но перед этим я мог с азартом тягать по дорожке старую грузовую машину, воображая себя великим водителем.
К тому же, настроение поднимала песенка про черного кота, которую в соседнем доме без устали гоняли на проигрывателе. Соседи были мне незнакомы и невидимы, я только слышал вновь и вновь, через каждые десять-пятнадцать минут, поскрипывающую в начале песни иголку проигрывателя, а затем заученную назубок песенку:
«Жил да был черный кот за углом, и кота ненавидел весь дом…»
Странное дело, песенка не надоедала, и даже стала неким рефреном о том лете, что мы провели во Владивостоке.
Была еще одна песня, которую часто крутили по телевизору и которую с удовольствием напевали мои братья. Правда, они выучили только одну строчку и требовали, чтобы им ее снова и снова повторяли:
«Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги…»
Вот и сегодня проснувшиеся не свет не заря братья горланят «под крылом самолета». А день нынешний был непростой. Больше сорока лет День Военно-Морского флота в стране отмечали 24 июля, в аккурат на мой день рождения. И сегодня он выпал на субботу. Но в те времена суббота еще не была выходным днем. Пройдет два года и народ возрадуется дополнительному выходному. А сейчас, увы, рабочий день.
Тем не менее, в городе-базе Тихоокеанского военно-морского флота даже в этот день чувствовался праздник, и не только военными. Одно плохо, с погодой не повезло. Накануне праздника несколько дней шли дожди, а в этот день бухту и весь город накрыл густой туман...
Я вышел во двор и поразился, каким мрачным оказался этот знаменательный день. От тумана было такое ощущение, будто ты вдыхаешь воздух вперемежку с водой. Я обошел дом и прислушался. Снизу, из города, доносились праздничные звуки. Звенел оркестр, усиленный динамиками, слышались громкие команды...
Похоже, что в бухте Золотой Рог начинался морской парад. Догадавшись об этом, я побежал в дом, чтобы уговорить взрослых и посмотреть парад по телевизору.
- Включайте быстрее телевизор! Там парад! Корабли показывают! – с восторгом поведал я домашним.
Все с готовностью согласились, но картинка в телевизоре нас не порадовала: туман внес свои коррективы, корабли представляли собой мутные пятна, а просто слушать громкие приветствия было неинтересно.
Вечером был салют. Вернее, мы слышали гром от выстрелов, а вот самого салюта нам увидеть не довелось. И тем не менее, у меня в душе навсегда сохранилось ощущение какого-то восторга от того дня Военно-Морского флота. Не исключено, что совпадение с моим днем рождения наложило свой отпечаток.
Однако, в прошлые и будущие годы, в такие же мои дни рождения, я подобных эмоций не испытывал. Но тогда во Владивостоке мне хорошо запомнилось радостное чувство от двойного праздника.
А еще меня поразило Приморье тем, что здесь жила тьма-тьмущая всяких родственников по маминой линии. И это неудивительно. По семейным преданиям в начале века по каким-то причинам пять братьев Косяковых, а именно такую фамилию носила наша мама до замужества, из Белоруссии переехали на Дальний Восток.
Поселились они в деревне Жариково, что расположилась как раз посередине между китайской границей и озером Ханка. Вера Косякова, наша будущая мама, родилась здесь, именно в Жариково.
Все Косяковы были работящие люди, имели большие семьи, жили своим трудом и не бедствовали, даже можно сказать, что зажиточно жили. Скот имели, землю, большой дом, и даже мечтали о собственном тракторе. Значит, имели средства для этого.
Возможно, что так бы и получилось, да времена пришли другие. Началась коллективизация, при которой много людей несправедливо пострадало, причем, людей достойных. Кто знает, как быстро было принято решение и почему оно было принято, но в один прекрасный момент все пять братьев с семьями уехали из обжитого места.
Большинство из них, в том числе и семья дедушки Вани, оказались во Владивостоке, кто-то – в шахтерском городке Артем, что находился почти рядом с Владивостоком, а кто-то отправился на Камчатку. Но Камчатка была далека... Когда родственники рассказывали что-нибудь про Камчатку, да так запросто, как о соседней деревне, то мне казалось, что она почти рядом. Но туда было около трех тысяч километров, да еще и через два моря.
Тут можно было снова порассуждать об отношении к расстояниям в громадном государстве, и поговорить, что такое близко и что такое далеко. Но мы уже и без рассуждений понимаем – это все было относительно.
Так вот, Дальний Восток был заполнен моими двоюродными и троюродные братьями и сестрами, многочисленными мамиными тетями и дядями, просто дальними родственниками, которых и обозначить-то трудно. А кем они мне приходились – даже высчитать сложно.
В дом постоянно кто-то приходил, и устраивались небогатые, но шумные застолья. За прошедший год вся родня очень привыкла к моим братьям, их знали все и в меру своих возможностей одаривали подарками. Мне тоже что-то перепадало, ведь и меня знали, но только как годовалого мальчика. А теперь-то я уже большой...
В общем, народу толкалось немало, и народ был очень дружелюбный. Дедушка Ваня тоже был добряк из добряков, а вот также о бабушке мне судить трудно. Я был мал и жил своей жизнью, никто на меня явно не сердился, потому как я никому и не мешал.
Но кто знает, может быть и такое, что я, который привык в Ульяновке жить вольготно, своим поведением не очень устраивал суровую бабушку Катю, а, возможно, маме что-то выговаривали за мой свободный стиль, но концовка нашего пребывания не была такой безоблачной, как в самом начале. Не все коту масленица. Однако, не смотря ни на что, жизнь продолжается.
Примерно через месяц после нашего с мамой приезда появился и папа. Его приезд был ожидаем всеми, и мной в особенности.
- Саша, мы с мамой едем в город. Билеты на обратный путь будем покупать, заодно и погуляем. Поедешь с нами? – предлагает мне папа.
- Конечно…
- Так собирайся быстрее!
И я бросился искать свою «парадную» одежку, ведь в городе мы почти не бывали, а так хотелось. Впрочем, однажды, когда папы во Владивостоке еще не было, мы собрались всем семейством и выехали поближе к городской фотографии, чтобы сделать общий снимок. Уже в городе к нам присоединились мамины двоюродные сестры.
В результате у нас получилось групповое фото, которое стало единственным документом, где был отображен наш приезд на Дальний Восток. Мама, дедушка с бабушкой, трое братьев да две тетки... В таком составе мы больше никогда не встречались. Но это я отвлекся и перескочил время. Мы сейчас едем в город с совсем другими планами.
В тот день погода нас радовала. Было солнечно, прохладно, но безветренно. Гулять по вымытому проливными дождями городу было приятно. Как мне помнится, с билетами на самолет решилось быстро и удачно. Все-таки во Владивостоке царили не среднеазиатские порядки, когда все, как говаривал Аркадий Райкин, решается «через заднее кирильцо».
Самая главная удача заключалась в том, что билеты были куплены сразу до самого Ашхабада. Да, нам придется сначала лететь в Москву, в пути будут многочисленные промежуточные посадки, а в Москве нам нужно будет быстро переехать из аэропорта Домодедово, куда мы прибудем, в аэропорт Внуково, чтобы успеть на ашхабадский самолет.
Но мы не будем мыкаться по аэровокзалам в ожидании своих рейсов. А тем более, биться возле касс, чтобы получить место в самолете. Вся наша благополучная обратная дорога поместилась в папином кармане. Родители вышли из касс в самом прекрасном расположении духа. Путь домой будет гладким!..
Потом мы расслабленно гуляли по набережной, ели мороженое, папа с мамой о чем-то долго разговаривали, облокотившись на перила. Я же ходил поодаль, глазел на корабли и их не беспокоил. Этот был город, где выросла мама, где они оба учились, где они познакомились, и где прошла их юность. Это был их город. Им было, что вспомнить и о ком поговорить. Сейчас они также молоды, хотя уже обременены не маленькой семьей. Но сегодня им никто не мешает, они независимы, а сын, который бродит вокруг них, совсем не помеха.
Они тогда не ведали, что больше никогда в жизни сюда не приедут, а кого-то из близких родственников больше никогда не увидят. Но разве молодость думает о фатальном или печальном?
«Все будет хорошо!» - вот девиз молодых людей. Тем они и сильны, что так думают.
День заканчивался удачно, мы вернулись домой под вечер с полностью выполненным планом. Собственно, план был выполнен не только на сегодняшний день. Наше пребывание во Владивостоке плавно подошло к концу. Последняя неделя прошла незаметно, вся наша воссоединившаяся семья мысленно уже была в пути.
Трудно сказать, что думали дедушка с бабушкой о нашем скором отъезде. Скорее всего, они тоже хотели вздохнуть с облегчением, потому что год с малышами для них был нелегким испытанием. Это же немалая ответственность и постоянные заботы.
И сейчас, когда съехалось столько народу, хлопот у них только прибавилось. Значит, наш отъезд принесет им желанную свободу. Но с другой стороны, любое расставание с родными людьми, если ты не живешь с ними в одном городе или деревне, приносит ощущение разлуки навсегда.
Мамины родители были людьми сдержанными. Возможно, у них в связи с предстоящей разлукой и щемило где-то глубоко в душе, а, может, и скупые слезы смахивали, но рыданий при нашем отъезде точно не было. А что остается немолодым родителям, когда от них уезжают дети и внуки? Только воспоминания об их приезде, рассказах и общении, которые будут с ними всю оставшуюся жизнь.
Впрочем, остающимся на своей земле, где обжились сами, где родились и выросли дети, да в придачу еще и обросли громадной родней, всегда легче. На Дальнем Востоке у маминой семьи жила немалая диаспора родственников. Там все они часто встречались, очень дружно общались, поддерживали друг друга.
Позже во Владивосток с Камчатки вернутся мамины родные сестры, тетя Нина и тетя Надя. Они потом и к нам в Ашхабад приезжали частенько, однажды даже с бабушкой Катей.
В общем, для них всех Дальний Восток остался большим гнездом, в котором им скучно не было. Это мы возвращались в тот край, где из родных, кроме нас, никто и никогда не жил.
Мы были отрезанными ломтями, но мы ехали на свою территорию, мы ехали туда, где был именно НАШ дом, а потому мы туда стремились. Прощай, Владивосток! Прощайте, все наши многочисленные родственники! Живите счастливо! А нам пожелайте благополучной дороги…