Мы с моим будущим мужем Сергеем решили встретить Новый 1990-й год вдвоем, в доме моих бабушки и дедушки в Тайцах.
Тайцы – большой поселок городского типа с центральной площадью, называемой Пожаркой, церковью, двумя универмагами, санаторием – бывшей усадьбой Демидовых, фабрикой игрушек, секретной военной частью за железной дорогой, известный в широких кругах своими гопниками и «мафией», протянувшей щупальца, аж, до самой Союзпушнины. Электричка с Балтийского вокзала идет до станции ровно час, что дает местным жителям гордое чувство причастности к городу.
Я проводила каждый год несколько летних месяцев в Тайцах. Моя бабушка Мария Васильевна много лет работала учительницей младших классов в поселковой школе, она была бессменным секретарем партсобраний. Как сейчас помню, приберется бабушка после завтрака, прополет лук и укроп, пошлет меня на велосипеде за молоком и хлебом в ближайший продмаг «Восьмерку», а сама, скинув передник, и переодев калоши на туфли, отправляется огородами к Анне Еменовне, поболтать. А когда дед возвращался домой и спрашивал, где обед, она рассказывала, что была в партийном комитете, писала протокол. Дед нахмурится, помолчит и сварит себе гречневую кашу, которую положит в щи. Щи были готовы всегда.
Это лирическое отступление.
Так вот. Мы с Сережей, выпив шампанского под бой курантов, закусив, чем Бог послал, решили прогуляться на свежем морозном воздухе по окрестностям, обойти квартал, пройти от «Восьмерки» мимо дома Еменовны до Пожарки, где обычно собирался и праздновал весь поселковый народ.
Мороз был серьезный, и мы утеплились всем, что было в сенях. Надели на куртки дедовы ватники, валенки на четверо носков, шапки-треухи, помнившие еще Наполеона, и, веселые и беспечные, отправились навстречу последнему десятилетию 20 века.
Недалеко от Пожарки навстречу нам показалась серьезная компания. Девица раза в два больше меня в высоту и три в ширину мощной грудью перегородила дорогу, и с легким вызовом попросила закурить. За ее спиной маячили три полупьяных бугая с противными наглыми ухмылками. Руки у них были в карманах ватников, и карманы эти неприятно топорщились.
Серега сразу весь напрягся. Силы были слишком неравны: в валенках далеко не убежишь, а ватник не броня, от ножа бессилен. Острое ощущение смерти повисло в воздухе. Было понятно, что наши окоченевшие тушки только к весне оттают в канаве. Мы, чужие и подвыпившие, станем легкой добычей.
Моя рука была в Сережином кармане, и я почувствовала, как он сжал ключ от дома… Старый, слегка ржавый ригельный ключ, так удобно ложившийся в кулак, но который может помочь только в драке один на один. Все, можно прощаться…
Но, чудо! Там же в углу кармана я обнаружила … МАНДАРИН!
Тут надо сказать, что такое были мандарины в те годы. Теперь, когда полки магазинов в любое время набиты заморскими фруктами, и нет ни в чем нужды, только плати деньги, невозможно представить, что значил тогда для людей нашей страны этот маленький оранжевый, иногда желто-зеленый кисло-сладкий плод, привозимый из солнечной Грузии и Абхазии. Он был единственным символом, сущностью Нового Года и для детей, и для взрослых. Их добывали в драку в многочасовых очередях в магазинах, или на рынке, где суровые усатые дядьки в огромных кепках-аэродромах по три, а то и пять рублей – килограмм заворачивали их, остро и вожделенно пахнувших праздником, в кулек из газеты «Правда». Привозили их из южных республик на самолетах в ручной клади в огромных фибровых чемоданах. И даже самый, что ни на есть забулдыга, если ему подвернулась оказия, мог отдать последний рубль, схороненный на полбутылки портвейна, за несколько штук маленьких солнышек для ребятишек. Сам бы он их есть не стал, только с наслаждением втягивая запах, положил бы на стол и любовался произведенным эффектом, . И такое новогоднее чудо было для многих недостижимым счастьем.
- С Новым Годом, с новым счастьем, поздравляю!- крикнула я, растянула рот в самой широчайшей из улыбок и протянула девице мандарин. – Это тебе подарок!
- Мне?! - она переменилась в лице: в ее глазах появились слезы. – Мне никогда…, - она взяла мандарин, пристально с недоверием посмотрела на него и аккуратно положила запазуху.
Тут я почувствовала, что земля уходит из-под ног, и я повисла в воздухе.
Кисло-капустный запах ватника смешался с запахом «Беломора». Я была сдавлена в могучих объятьях, и в щеку мне ткнулось что-то холодно-мокрое.
- Ты, чьих будешь, сестра?- спросила она, осторожно опуская меня на землю.
- Ира я, Глинина, с улицы Островского.
- Уж, ни Марии Васильевны Глининой родня?
- Да, это моя бабушка.
- А моя первая учительница! В люди меня вывела. Человеком сделала! Если тебя кто тронет, сразу говори, что будут иметь дело с Маней Большой!
Мы ласково улыбнулись друг другу. Мир был налажен!
Сердце бешено колотилось внутри.
Сережа взял меня за руку, и мы медленно и гордо прошествовали вперед, оставив позади себя застывших от неожиданного финала «добрых молодцев».
Он до самого дома ледяной рукой сжимал мою руку и ключ в кармане.
И я хотела бы всем читателям пожелать: всегда иметь на Новый год мандарины!
Записано15.08.2016г. Глинина Ирина