ПОБЕГ.
Пойдём по Стрелочников прочь
Непроходимыми дворами
К вокзалу шумному где ночь
Зачёркнута прожекторами
В моём кармане ключ-тройник
И ножик и немножко денег
Пока не видит проводник
Давай куда-нибудь уедем
Туда куда ведут пути
Где не жирафы а медведи
Мы никогда не полетим
Поэтому давай уедем...
Евгений Ройзман, Екатеринбург
Она сидела на тахте в своей маленькой комнате, переводя взгляд с одного предмета на другой, задерживаясь на мелочах: репродукциях из журнала «Огонёк», развешенных на стенах, недорогих вазах для цветов… Вспомнила, что надо бы починить чулки, прежде чем их надеть, но продолжала сидеть, заставляя себя думать, решать, обвиняя в бездеятельности, отчётливо сознавая, что если не решится сейчас, то уже не решится никогда.
Оделась, как если бы надо было в дорогу, взяла паспорт, деньги, сказала отцу: «Я ухожу» и тихо закрыла за собой дверь. Спускаясь по лестнице, заметила, что швы на перчатках чуть разошлись и надо бы их зашить. Выйдя на улицу, не повернула к автобусу, а пошла не быстро в противоположную сторону, к вокзалу.
Улицы были пусты. Плотные облака укрыли нагретую за день землю, и время будто остановилось, зависнув на них. К зданию вокзала подошла с задней стороны фасада. Из кустов навстречу вышли двое подвыпивших мужчин. Она свернула от них в сторону, сжимая сумочку с деньгами на новую жизнь.
От перронов медленно отходили поезда, в их окнах зажигался свет, люди неторопливо устраивались на ночлег. Только ночь в дороге и с утра можно начать всё заново. Представила, как сидит среди чужих людей и едет неизвестно куда…
Миновав безлюдный перекидной мост, вдруг очутилась на оживлённой, залитой огнями улице. В концертном зале филармонии пела Грузинская капелла. Песня, вырвавшись в фойе, плескалась, обдавая прохладой..
ТЕНИ ПРЕДКОВ
В мужском хоровом колледже вечером – концерт профессора консерватории. Профессор с его двухлетнего возраста живёт в моей памяти. Какое это имеет отношение к концерту? Оказалось, имеет.
Дом, в котором я и мои родители занимали часть полуподвального этажа, подлежал сносу. В связи с этим нам предусматривалась благоустроенная двухкомнатная квартира. Но каким-то образом в процесс вмешалась бабушка будущего профессора. Моему отцу пообещали работу (может быть, даже с повышением оклада) в строительной организации, где работала бабушка, а при следующей сдаче дома – квартиру в нем.
А пока мы въехали в квартиру, где до этого проживала бабушка с двухлетним внуком и его родителями. В придачу ко всем удобствам во дворе хозяева оставили нам собаку. Куда же с ней в благоустроенную квартиру? Ещё оставили «мебель». В предпраздничный вечер, шестого ноября, бабушка пришла получить за неё деньги . Моих родителей дома не было, и я, первокурсница института, сказала, что если мебель того стоит, её можно забрать.
Две недели мы чистили квартиру вплоть до щелей, куда психически ненормальная домработница бывших хозяев прятала продукты про запас. А моего отца на работу не взяли, после чего он слёг со стенокардией в больницу. И мы застряли в той квартире на восемнадцать лет.
«Солнце светит одинаково всем: и человеку, и зверю, и дереву. Но судьба одного живого существа часто решается тенью, падающей на него от другого» (М.М. Пришвин).
Я глядела в окно, освещённое заходящими лучами солнца. Профессор играл «Трансцендентные этюды» Ф. Листа (... «Блуждающие огни», «Воспоминание», «Метель»… ). Играл всё одинаково... Или только я так слышала?
ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
Сегодня пасмурно. Я в квартире, где мало что изменилось. Разве иногда вершат своё кружение четвероногие деревянные свидетели-шкафы, заполненные наполовину ненужными вещами.
А тогда был яркий морозный день. Я ехала в машине, была молодой, хотя, на самом деле, мне было сорок. Если бы незнакомец, что вёл машину, со мной заговорил, я бы ему сказала: «Знаете, у меня сегодня умер отец». Но он молчал, я тоже.
Самое трудное было об этом сказать маме. Новогодние дни были невыносимо тягостны. И вот всё кончилось.
– Как папа?
– Нет у нас больше папочки.
– Умер?!
Мама сорвалась с места и беспорядочно зашлёпала босыми ногами по крашеному полу. Видно, ей было душно, хотя морозный воздух рвался в открытые форточки.
«Дорогие товарищи Мама, Галя, Кузьма Степанович (сосед)!..». Это последнее – записка на четвертушке медицинской карты красными чернилами. Папа написал её первого января, за несколько дней до кончины. Теперь я её с трудом разбираю, а тогда прочитала сразу. В тот день я кружила и кружила в вестибюле больницы, выходила на улицу, возвращалась, умоляла пустить меня к нему. Понимала, как трудно мне отказывать. Трубку поднимали и отказывали. Это было во спасение.
Сейчас выйду во двор и протяну обиженным и немощным хотя бы малую толику сладкого – печенье к чаю.