От поездки в Замок Мила ожидала многого. Вообще – чего угодно. Это был ее первый отпуск за несколько лет, первое настоящее путешествие за пределы родного до оскомины города, первый Замок в ее жизни. Поздняя весна дурманила голову забытыми за зиму ароматами. Предвкушался фейерверк эмоций, бледный призрак невинно убиенной дамы, оживающие доспехи исчезнувших в веках рыцарей, драконы и принцессы, каменные коридоры с факелами, потайные комнаты, подземелья и все известные ей ожившие легенды.
Но Замок оказался всего лишь грудой древних монолитов, полуразрушенный снаружи и почти пустой внутри. Прыщавый экскурсовод два с лишним часа бесцветным голосом пытал Милу сухими фактами: построен тогда-то, завоеван тем-то, реставрирован таким-то, в таком-то году. Огромный фонарь в его руках не оставлял фантазии Милы ни одного шанса довершить картину темных коридоров в соответствии с ее книжными представлениями о старинных замках и их обитателях. Не исчезни освещение во всем городе сразу, это было бы даже не приключение, а так, поездка для галочки, чтобы сообщать потом друзьям с важным видом: я там была, ничего особенного. Декорация, а не мечта.
Словом, Мила была расстроена. Настолько, что садясь в поезд, поклялась в следующий отпуск, случись он хоть в январе, поехать к морю и старательно сгорать на пляже. И больше, не дай бог, никаких замков, даже очень древних. Потому что еще одного такого разочарования ее избалованный всяческой мифологией и романтизмом ум просто не выдержит.
Поезд, громко чихнув, тронулся с места. В купе, кроме Милы, оказалось еще одно невнятное тело. Оно возлежало на верхней полке и, судя по запаху, принадлежало сторожу виноводочного. Она вздохнула; хорошо, хоть дрыхнет, - подумала, - не хватало мне сейчас еще «разговоры» поддерживать.
Мила попробовала открыть окно, но ржавые крепления не поддавались. Есть она не хотела, читать не получилось - храп, доносящийся с верхней полки, не оставлял возможности сосредоточиться хоть на чем-то, кроме вибраций потного воздуха. Ей оставалось только выйти в тесный коридор и стоять там всю ночь, а потом благословлять шумный вокзал родного города, если, конечно, девушка когда-нибудь до него доберется.
За пределами душного купе стало немного легче. Сквозняк донес до ее ноздрей пряный запах майской ночи, ароматы свежей выпечки, цитрусов и чьих-то приторно-сладких духов. Мирный стук колес, плавные движения поезда, мелькающие звезды, деревья и огни редких домов едва не усыпили ее, вконец уставшую, голодную и не то, чтобы несчастную, но вполне недовольную путешествием и жизнью в целом. Разглядывая на мутной поверхности окна свое отражение, Мила наблюдала растрепанные каштановые кудри, тусклые от разочарований и усталости серые глаза, простые синие джинсы и пестрый свитер, на котором, как разорванная паутина, болталась снежно-белая нитка.
- Где ж я тебя подцепила, неведомый блондин, на вокзале или еще в замке? Может ты мне от экскурсовода достался, несчастье мое? – пробормотала она, подцепила нитку двумя пальцами и поднесла к лицу. Хотела накрутить ее на мизинец, узнать первую букву имени «суженного», но вместо этого, растирая в ладони, превратила нить в миниатюрную модель мирового хаоса. Это простое действие почему-то успокоило и примирило ее с текущим моментом: хаос в гомеопатических дозах для любой жизни - лекарство.
И тут из приоткрытой двери соседнего купе вальяжно вывернул черный в рыжую крапинку кот. Шествуя по коридору в сторону убежища хозяев вагона, он задел ее ногу длинным, как змея, хвостом, но не остановился, а прошел дальше, величественно присел на задние лапы, коротко мяукнул и выжидающе уставился на дверь проводницкой.
«Местный», - догадалась Мила. – «А что ж, у поезда тоже должен быть тотем, не все ж индейцам развлекаться». Видимо, в награду за сообразительность, до нее донеслись приглушенные голоса. Их источником было то самое, оставленное котом, купе:
- Сложно сказать, когда мы приедем. Для того, чтобы попасть в Затерянное королевство, нужно сначала самим некоторым образом потеряться, - говорил бархатный баритон.
- Не понял?! – удивленно вторил ему скрипучий мальчишеский бас.
И снова первый, более зрелый и спокойный: «У каждого мира свой способ появляться пред наши очи. В некоторые можно попасть только во сне, в иные – через специальный проход, а есть те, куда нужно добираться на попутках. Этот поезд создан специально для путешествия в то королевство. Все, кто едет в нем, направляются именно туда. Оно расположено не где-то конкретно, а просто где-то - когда-то. И только достигнув определенной точки путешествия, можно туда приехать. Ясно тебе хоть что-то, чудо?»
Судя по сосредоточенному сопению, «чудо» пытался переварить услышанное.
Мила растерянно оглянулась. Если бы рядом стоял кто-то, могущий подтвердить, что тоже слышал диалог из соседнего купе, ей было бы легче, а так… Что хочешь, то и делай: хоть ближайшим психиатрам сдавайся, хоть делай вид, что незнакомцы несут полную чушь. И выбор, в обоих случаях, принадлежит не кому-то другому, а самой Миле, что, по ее мнению, самое ужасное. Она хоть и ждала чудес от этой поездки, но, как оказалось, готова к ним не была совершенно.
- Нам пора, нас уже ждут, пошли, - донеслось из-за той самой двери.
Мила едва успела отскочить на несколько шагов и сделать вид, что разглядывает пролетающий за окном идиллический пейзаж теплой майской ночи.
Двое собеседников повернули в сторону противоположную от Милы, и, кажется, не обратили на нее внимания. Облегченно выдохнув, она успела увидеть их удаляющиеся спины. Одну в новой, со складками из магазина, белой футболке, другую - в старомодном бархатном сюртуке, цвета зрелой вишни.
Облегчение сменилось сожалениями. Теперь не получится узнать, кто ждет удивительных попутчиков, куда они направляются, и действительно ли этот поезд едет в какое-то затерянное королевство, а не в ее родной город, и вообще… Тогда Мила, не ожидая от своего ума и подчиняющегося ему тела такого единодушия, осторожно двинулась за стремительно исчезающей в тамбуре парочкой.
Достигнув первой двери, она остановилась и прислушалась. Кроме приглушенных разговоров из-за двери последнего купе, не было слышно ни одного звука. Мила осторожно приоткрыла дверь в тамбур и просунула в нее голову. Там было пусто, как в разграбленном склепе. Она открыла еще одну дверь и успела заметить, как в проеме между их и соседним вагоном, исчезает кончик вишневого сюртука. Она прижала ладонь к груди, будто это простое движение могло успокоить бешеный грохот ее любопытного сердца, шумно выдохнула, приоткрыла дверь и одним глазом заглянула в соседний вагон. Ее два Белых Кролика скрылись за дверью четвертого по счету купе. После секундного сомнения, Мила решилась, - была ни была! – и, замирая от волнения, подошла ближе. Огляделась. Убедившись, что пассажиры не собираются ловить ее «на горячем», подошла как можно ближе к двери того самого купе и приложила к ней ухо.
- Сейчас Сэм, я познакомлю тебя с Верховной сплетницей двора Ее Величества Ануизы – Вездесущей Уитой, - бархатный баритон звучал вкрадчиво и слегка насмешливо. – Давай, спроси меня, что это за должность такая.
- Кстати да, Карл, что за «верховная сплетница»? – шепота юноши было почти не слышно, но Мила каким-то непостижимым образом, различила каждое его слово и замерла в ожидании ответа. Одновременно подумала: «Так вот как зовут моих Белых Кроликов – Карл и Сэм, надо же какие имена необычные!»
- О, это очень важная должность. Это женщина, ни много, ни мало, создающая историю, - объяснял тем временем Карл.
- Именно создающая? – в тон внутреннему вопросу Милы спросил скрипучий юношеский бас.
- Там, куда мы едем, совсем другие законы. Там грань между фантазией и действительностью настолько тонка, что даже небо меняет свой цвет несколько раз на дню, если грамотно не управлять вниманием граждан.
- Вы хотите сказать, что…
- Именно. Верховная сплетница – та, кто придумывает мир и рассказывает о нем другим. Люди ленивы. В большинстве своем они не любят думать, поэтому верят сплетням на слово. И если пошел в королевстве слух, что нынче его ждет теплый день, дождя не будет, а дипломаты из соседнего королевства объявили не о войне, а о торговом соглашении, то, будь уверен, так оно и случится. Вера и фантазия – вот два слона, на которых зиждется их вселенная. Думаю, именно поэтому туда так сложно добраться.
- Ничего себе история. Не хотел бы я жить в мире, чье благополучие зависит от настроения какой-то особы.
- Все не так плохо. На эту должность избираются личности исключительного ума, выдержки, скромности и фантазии, одаренные и не честолюбивые.
Из четвертого купе донесся удивленный выдох юноши, что-то вроде «о, как», Мила и сама оторопело помотала головой. Нечего сказать, вовремя она это сделала, иначе не успела бы увидеть, как со стороны тамбура появилась женщина в черном до пят балахоне и темными волосами, убранными на затылке в аккуратный хвост. Ее голые руки, ступни, и даже в некотором роде лицо, являлись вместилищем бирюзовой воды и небольших светящихся рыб. То есть тело женщины было абсолютно прозрачным, ничего из того, что составляет человеческую анатомию, не было заметно – только бирюза и ее обитатели, быстро меняющие цвет и расположение. Кажется, они были живыми.
Миле стало ясно, что и под одеждой дела обстоят так же. Ее лицо залилось краской. Так стыдно ей, пожалуй, не было никогда. Мало того, что она подслушивает чужие разговоры, так еще пялится на людей, представляя при этом всякие низости. Мила попыталась сделать вид, что просто идет мимо, хоть и понимала, что получается не очень. Секунду спустя, ей пришлось испытать настоящий шок, когда женщина-аквариум обратилась прямо к ней:
- В поезде я расслабилась, замечталась для своего удовольствия и вот результат, - шелестяще-нежно сказала она.
Мила, от смущения потеряла дар речи. Лицо ее приобрело свекольный оттенок, второй раз за последнюю минуту, и этого она устыдилась еще больше. Кое-как взяв себя в руки, она взглянула в прозрачные глаза женщины и пролепетала:
- Простите, не хотела вас разглядывать. Вы изумительно прекрасны с этими блестящими рыбами внутри.
- Смотрите на здоровье, я не хирийская газета и не растаю от вашего взгляда, - рассмеялась ее собеседница.
- Вы не что? – удивилась Мила.
- Народность хири отличается глубокой скупостью и такой же бесконечной любовью к сладкому, - объяснила незнакомка, сдерживая смех. - К тому же в их землях какие-то трудности с бумагой, поэтому газеты они делают высушивая вязкий желтоватый сок плода маради, а чернила – из меда сиреневых пчел. Высыхая, они имеют привычный для нас синий оттенок. Поставляется хирийская пресса в коробках, похожих на те, в которых у вас перевозят пиццу и пончики. Бытует мнение, если долго читать такую газету, она тает. Скорее всего, просто от теплого воздуха, а не от взгляда, но мне нравится думать по-другому: хирийцы не очень приятные люди, а пресса их – сборище непроверенных баек; к тому же люди брезгливые, вроде меня, не едят то, что только что читали.
- Спасибо за разъяснения. – Мила улыбнулась в ответ на прозрачную, теплую, бирюзовую улыбку незнакомки. Та сделала неопределенный жест рукой и исчезла в том самом четвертом по счету купе, где ее, Верховную сплетницу двора Ее Величества Ануизы, уже ждали.
Вконец ошалевшая от всего случившегося, Мила поплелась в свой вагон. Подслушивать дальше было бы абсолютным свинством, - так она решила. И хотя состояние ее напоминало душевные муки тигра, которого только что проглотил заяц, она держалась молодцом: не спешила записывать себя в сумасшедшие, пить валерьянку и щипать себя за щеки, проверяя, не сон ли это. Наоборот, Мила поняла, что с этой минуты будет держать уши востро до самого дома, ибо нет дураков пропускать удивительные вещи, творящиеся в этом поезде. Сходить с ума, слушать жалкие попытки разума объяснить происходящее, заламывать руки и кричать от ужаса, она тоже не будет. Нет, нет и нет, - поставила она точку и почти успокоилась.
Поезд резко дернулся, она еле успела схватиться за железную ручку своего купе и, словно бы в тон ее решению, прозвучало три коротких гудка – сигнал полной остановки поезда. Проводница выглянула из тамбура и крикнула: «Стоянка десять минут! Прошу не опаздывать!».
- Очень актуально, - буркнула Мила. Ее наручные часы показывали половину первого ночи. Тем не менее, несколько каморок выпустили из своих душных объятий двух мужчин среднего возраста, обоих в замурзанных тельняшках, неопределенного возраста даму, раскрасневшуюся от выпитого, трех «студентов» с пустыми пластиковыми бутылками от пива и мадам в шляпе с широкими полями с собачкой под мышкой. Мила заглянула в свое купе – ее попутчик все так же выводил свои львиные песни на верхней полке.
Компании пассажиров отправились на воздух. Мила решила, ей тоже не мешало бы хлебнуть местного озона и оглядеться. Но, как ей ни грезилось в глубине упрямого уставшего сердца, местный пейзаж никак не напоминал «затерянное» и уж тем более «королевство». Небольшое кирпичное здание вокзала было украшено пирамидальным фронтоном с круглым окном в центре и арочными кронштейнами. Перед ним - торговки с нехитрым товаром, как солдаты в оцеплении, кричали наперебой: «Пиво, пиво», «Рыба, соленая рыба!», «Горячие пирожки», «Сирень!», «Квас!», их нестройный хор заглушал противоречивый вихрь ее мыслей, не хуже каких-то там мантр. За потрепанным временем вокзалом искрились окна маленьких сельских домов.
Мила попыталась сосредоточиться на ощущениях в организме, но тот упрямо молчал. По всему выходило — ни еда, ни вода ему не требовались, а словосочетание «горячие пирожки» и вовсе вызывало легкий приступ тошноты. Так что спускаться с высоких ступенек вагона не было никакого смысла, и Мила всю стоянку простояла между улицей и вагоном, стараясь скрыть от себя самой разочарование и горечь. В свете удивительных событий последнего часа, она надеялась увидеть совсем другую ночь, услышать иные голоса и реплики, или узреть что-то вовсе невообразимое. Когда раздался гудок, возвещающий отправление поезда, она тяжело вздохнула и вернулась внутрь, то и дело пропуская шумных попутчиков, под завязку затаренных к продолжению путешествия.
Уже подойдя к двери своего купе, она заметила, что двери соседнего, где обитали ее два Белых Кролика, распахнуты настежь. Мила не удержалась: повернулась как-бы к окну, а сама боковым зрением заглянула внутрь. Лучше бы она этого не делала.
На нижней полке сидели…сидело… восседала нижняя часть чьего-то туловища, от длинного красного пояса, намотанного на невидимый торс, до кончиков странных изогнутых сапог, украшенных грубой резьбой. Между поясом и сапогами наблюдались кофейные бриджи и пестрые гольфы, но выше пояса, не было ничего.
Нет, что-то там, конечно, было - примерно так выглядит хрустальный бокал, если его опустить в воду, - невнятные прозрачные, прерывающиеся очертания фигуры без лица, волос, пальцев рук и иных признаков хомо сапиенс; ломкие белесые линии, почти не связанные с такой реальной нижней половиной человека.
Можно было бы принять «это» за часть манекена. Но Мила почти сразу увидела, как одна нога забросила себя на другую и в нетерпении качнула носком сапога. То, что в купе ее Белых Кроликов находился еще один посетитель, она даже не заметила, а между тем г-н Филио, посол Иерии в Амигене, сопровождающий Вторую половину короля Иерии Мирианса Пятого, был весьма примечательный персонаж: приземистый, согбенный пополам старик в атласном камзоле, оранжевых панталонах и туфлях с бантиками. Самой выдающейся частью его лица был, конечно, нос, но и уши ему не уступали: довольно внушительные, острые на кончиках, лишь слегка прикрытые седыми буклями; глаза г-на Филио имели изумительный бархатный красный оттенок. А уж его манеры… Он слыл истинным королевским придворным среди тех, кто хоть раз наблюдал церемонию приветствия в его исполнении. Когда этот старик, кряхтя, делает ласточку, прогибается назад, а потом оборачивается вокруг себя три раза, а затем, приставляя правую руку к левому уху, хорошо поставленным тенором торжественно декламирует: «Пусть дорога ваша будет устлана облаками!», в соответствии с дворцовым этикетом, невозможно остаться равнодушным и хоть когда-нибудь забыть его приветственный танец.
Мила быстро отвернулась, забежала в свое купе, закрыла дверь, проверив, чтобы в проеме не оставалось даже щели, села на свое место и решила, что с нее хватит. Хватит, - повторяла она про себя. – Этого просто не может быть. Женщины-аквариумы, затерянные королевства, ноги без туловища, другие миры… Это просто бред. Я сплю, - твердо решила она.
Эту версию следовало проверить немедленно, поэтому она встала, ущипнула себя за предплечье, ойкнула от боли и снова села. Сказала вслух:
- Все равно бред! Ты же ничего не ела целый день, ты в голодном обмороке, а тут еще храп и амбре твоего попутчика, от этого кто угодно сознания лишится и еще подумает десять раз, прежде чем в него возвращаться. Все хорошо. Сейчас ты закроешь глаза, и… »
Что «и…» Мила подумать не успела, потому что услышала в коридоре голоса Карла и Сэма.
Мила дернулась с места, немного отодвинула дверь, стараясь создавать как можно меньше шума, и осторожно выскользнула в коридор; встала у стены между двумя купе и вся обратилась в слух. Кажется, ее «подследственные» совершенно не опасались, что их подслушают. Они даже не удосужились закрыть дверь. После молчаливой возни, окончившейся фразой «Пусть дорога ваша будет устлана облаками!», означавшей конец приветственного танца посла Филио, Мила услышала голос Карла:
- Я, Карл – вольный торговец, а это Сэм – мой подопечный. Сэм, позволь тебе представить Вторую половину короля Иерии Мириаса Пятого и его уши, руки, глаза и рот – господина Филиана, посла…
- Что-что? – удивился Сэм.
- Случилась плохая история, - пояснил г-н Филиан, - в детстве наш тогда еще принц был похищен монархом соседней страны, который хотел заставить его отца расстаться с львиной долей земель, спор о которых велся на протяжении нескольких дюжин десятилетий. Дочь этого преступного короля была в юности влюблена в отца принца Мариаса. Она не смогла спокойно смотреть на его ребенка, рожденного другой, поэтому она тайком похитила его из гостевой детской, взяла кинжал Рутта и разделила принца на две половины, наговорив при этом кучу гадостей и непотребных девице на выданье выражений. Магия кинжала вступила в конфликт с защитным панцирем, наложенным королевским колдуном еще при рождении малыша. По возвращении короля и принца ни один чародей, даже за очень большое вознаграждение, не смог отменить заклинание и получилось то, что ты видишь, достопочтимый Сэм… Верхняя половина короля путешествует и общается беспрепятственно, а нижняя - приговорена все время возить с собой меня, потому что только я способен уразуметь и перевести желания монарха окружающим. Зато король Мириас имеет неоспоримое преимущество находиться в двух местах одновременно.
- Да уж, ничего себе привилегия, - согласился Сэм.
Посол Филиан замер, прислушиваясь, и затем объявил:
- Король говорит, мое общество скрашивает любое путешествие и попросил меня на себя не наговаривать.
- Послушай своего монарха, мой старый друг, - рассмеялся Карл.
Мила не видела, как спустя долю секунды, он выровнялся по струнке, потому что незримое туловище короля слегка поклонилось, а посол Филио счел своим долгом перевести:
- Его высокоочарование рад познакомится с представителями народности арио.
- Какой-какой народности? - Сэм наклонился к самому уху лавочника, этим он попытался избавить нижнюю половину Короля от еще одного глупого вопроса.
- Не обращай внимания, - шепотом же ответил Карл, отвесив глубокий поклон венценосному попутчику. - Так в Иерии называют нас, землян.
Вслух он произнес другое:
- Примите мое восхищение Вашим высоокочаровательным ликом, кое я имел величайшее счастье созерцать под этим жемчужным небом. Пускай путь ваш бесконечно услаждает взоры подданных ваших. Да устлана будет лепестками дерева оюн дорога под вашими пленительными туфлями. Да...
- Хватит, - тихо прервал посол, - Его Высокоочарование доволен вашими пожеланиями и милостиво удаляется.
Мила молниеносным движением отскочила на несколько шагов, моля всех известных ей богов, чтобы Вторая половина Короля не заметила ее слоновьего жете. Но Его Высокоочарование повернулся в противоположную от Милы сторону и направился в соседний вагон.
Мила облегченно выдохнула и услышала:
- Спасибо Филио, - говорил Карл. - Эти ваши церемонии уж очень утомительны. Как ты это выдерживаешь, дружище?
- Привык, - рассмеялся посол. - А кроме того все не так плохо. На самом деле наш монарх - скромнейшее и умнейшее создание. Ты бы видел, как его Верхняя половина морщится, когда кто-то разводит славословия, но ничего не попишешь - таковы правила. Однажды отец короля Мирианса попытался облегчить дворцовый этикет, сократить восхваления и сделать их более приземленными, что ли, и знаешь что случилось?
- Что? - заинтересовался Сэм.
- Он очень серьезно заболел. И вылечить его смогли только длительными ночными дифирамбами, с участием оркестра хрустальных бабочек, и трехчасовыми воспеваниями всех его достоинств перед завтраком, обедом и ужином в течение дюжины дней. Наши придворные славословы чуть сами на небеса от напряжения не отправились. Такие вот дела.
- Да уж, - хихикнул Карл. - Рад был увидеться старина.
- Очень рад был с вами познакомится, посол, - это было последнее, что Мила услышала. От греха подальше, она стремительно ринулась к спасительной двери своего купе и юркнула внутрь, оставила снаружи только голову и увидела, как из купе проводников выплыла грузная фигура в голубой форме.
Мила не сразу сообразила, что это всего лишь проводница. Мозг ее выдавал совершенно невообразимые версии: «наверное это телохранитель нижней половины короля», или «вдруг это шпион соседнего государства, того самого, по вине которого короля теперь две половины», «а может это вообще… »
Проводница протиснулась между головой Милы и стеной и квакнула: «Че не спится?» и потом: «Чаю хотите?». Мила только отрицательно кивнула. Какой уж тут чай! Ум ее, совершенно сбитый с толку, отказывался производить теории и мысли. Слишком много она услышала такого, что в бедной голове ее не хотело укладываться. Привычный мир рассыпался на множество осколков, и ощущения от их падения были скорее прекрасными, чем пугающими. В новой, неизведанной действительности не было места скучной работе; незнакомцам и знакомым, повернутым на соцсетях и ценах; тесной квартирке в пятнадцать квадратных метров со старой мебелью и гнилой сантехникой; нытью мамы о внуках и муже; сырым ночам и снам под очередную сказку; душному метро; хмурым прохожим; шоколаду вместо завтрака и закисшему борщу, - все, что составляло тот самый, обыденный мир Милы.
Она выровняла спину, взяла сырую постель, оставленную проводницей, попыталась застелить твердую спальную полку, но сил на эти простые действия не хватало. «А вдруг этот поезд действительно…», - начинала было думать она, но пугалась и заглушала внутренний монолог. Сердце ее постоянно сжималось то в тревоге, то в нетерпении, то в сожалении, то в надежде.
Той ночью ей так и не удалось заснуть. Мила до рези в глазах вглядывалась в горизонт, на котором медленно вставало земное солнце, ожидая чего-то невысказанного, доказательств, что ли. Но их все не было и это лишало ее даже той призрачной надежды, которая еще теплилась, не смотря ни на что.
Когда рассветное небо приобрело оттенок недоспевшей вишни, она очнулась от болезненной дремы и едва сдержала удивленный вскрик: пейзаж за окном поезда вряд ли можно назвать «земным». Вдоль рельс простиралась широкая полоса янтарного гравия; за ней, отливала жемчужной белизной гладь бесконечной спокойной воды. В какую бы сторону Мила не поворачивала голову, везде – белесый океан с узкой полосой песка, разделенного на две части петляющими рельсами, в котором не отражались облака, потому что небо вдруг стало таким же ландышевым, как вода.
Далеко на горизонте восставал из глубин, и в них же тонул, город с острыми шпилями домов над разноцветной черепицей покатых крыш, укрытый, как покрывалом, едва заметной лиловой дымкой.
Зачарованная этим пейзажем, Мила неожиданно для себя подумала: «Здесь живут ангелы. Мы на небе, как такое может быть?», но вслух почему-то пробормотала:
- Это Гривиджия, столица мифической страны из сказаний народов Линдойи, - сказала и вдруг расплакалась, прижав ладони к лицу, может быть, от счастья, но, скорее всего, от смеси страха, веры и неверия. Так рыдает ребенок, первый раз узревший Деда Мороза. Когда она подняла голову, картина была совершенно обычной: поля, пригорки, фонарные столбы, редкие сельские дома и стремительно приближающееся уродливое здание городского вокзала.
Поезд издал протяжный гудок и проводница крикнула:
- На выход! Поезд прибыл к месту назначения! Проверяйте перед выходом свои вещи! Стоянка тридцать минут!
Мила кое-как вытерла лицо влажной салфеткой, пригладила волосы и вышла в коридор, волоча сумку на колесах. Не хотела, но все же взглянула в сторону соседнего купе. Дверь его была открыта и она, не таясь, вошла, потому что внутри никого не было. Никого и ничего, что бы доказало ее уставшему уму и отчаявшемуся сердцу недавнее присутствие двух Белых Кроликов. Она тяжело вздохнула и вдруг заметила на столике бумагу, сложенную вчетверо. Дрожащими руками она развернула лист и, не веря своим глазам, прочла: «Знаю, девочка, много невообразимого и непонятного, но если ты по-настоящему захочешь, у тебя получится. Твои Белые Кролики».
Мила бережно сложила записку и зажала ее в кулак. Закрыла глаза, постаралась выровнять дыхание и успокоить стремительно падающее в пятки сердце. Вдохнула. Выдохнула. Снова вдохнула. Открыла глаза и посмотрела в окно. Привычные очертания вокзала исчезли, будто и не было. Остроконечный шпиль ванильного, переливающегося чужеземного здания, мелькающие в непривычных костюмах прохожие, зелень холмов и необычность сребролистых деревьев, очертания замка вдалеке, которого нет, и не может быть в родном городе Милы… Все это до дрожи, до исступления чужеземное. Прекрасное, незнакомое, как по Миле сшитое или придуманное.
И как она могла засомневаться? Испугаться вдруг? Подумать: как же мама? А Юрка, младший брат, он же совсем без меня пропадет? А как же проект, мне же его в понедельник сдавать? А подруга, Ирка, я же ей обещала присмотреть за ее котом, пока она в Турции загорать будет? И еще – мне за квартиру через три дня платить, если просрочу, придется другую искать, хозяйка то с придурью… Только на секунду она усомнилась.. Записка Карла моментально сгорела в ее кулаке белым искрящимся, как бенгальские огни, пламенем. Она не обожгла, а только слегка заморозила ладонь, ее сжимающую из последних сил.
Мила моргнула. Еще не открыв глаз, поняла, что все – свой шанс, единственный, неповторимый, она упустила: «Финита ля комедия! Какая же я дура!»
Холод, лишив чувствительности кулак и кисть, уверенно захватил все ее тело. Такая анестезия была спасительной в ту минуту. Мила волочила за собой сумку на колесах, почти ничего не соображала от горя. Ее знобило. Она врезалась в прохожих, чуть не попала под такси, но не испугалась, а огорчилась. Ехала в автобусе, чертила на запотевшем стекле узоры, смутно напоминающие те, что видела на сапогах нижней половины Короля Иерии, била костяшками пальцев по лбу, заставляя себя забыть и не сойти с ума. Корила себя. Корила, за то, что струсила и засомневалась. Хотела верить, что в следующий раз… Понимала, что не в сказке живет и следующего раза не будет. Беззвучно плакала, но не глазами, а сердцем.
Но вдруг, когда автобус остановился, она увидела две знакомых спины, двух своих Белых Кроликов, повернувших за угол уродливой высотки. Она сорвалась с места, бросив чемодан в автобусе, и со всех ног кинулась догонять их, на бегу обещая себе, что больше никогда, никогда…