Chiaquag отключился от мыслеоблака, когда красный гигант более чем наполовину опустился за линию горизонта. Тишина. Защитный купол, который они слишком поздно растянули над планетой, спрятал вымершую землю, покрытую застывшей лавой терракотового цвета.
Chiaquag присел, опершись спиной о гладкую глыбу. Печальная усмешка. Терракотовый цвет... Так люди назвали его в честь Терры, своей планеты. Терра, Земля, Earth... Сколько миров, сколько видов, но все, едва поняв, что живут на крошечном шарике, называли его в честь той материи, что кормила их, давала опору. Только вот никто обычно не поворачивал туда, куда повернули земляне. Потому затянулся стандартный рейс.
– Chiaquag! – Он не повернул головы, услышав тонкий голос. Конечно, за ним должны были прийти. И кто бы осмелился, как не она, столько времени проведшая над практикой человеческих языков.
– Gagchil, – поговорил Chiaquag, тщательно выговаривая каждый звук ее имени. Странное это чувство, общаться при помощи органа, предназначенного для произнесения звуков, запускающих силы. Заклинаний, как сказали бы земляне.
Она нервничала. Chiaquag поразился, до чего явственно это излучаемое ей чувство. Как хорошая актриса в земном фильме. Теперь, наконец, разница между плохим и хорошим в кино стала понятной.
Gagchil опустилась рядом с ним. Посмотрела на неподвижные груды серых облаков, эти последние клочки атмосферы. Chiaquag увидел слезинку, блеснувшую в ее глазу.
– Больно, – сказал он.
– Нет, – мотнула головой она. – И да... Зачем ты отключился от облака? Так всего не высказать, ты меня мучаешь.
Покраснела, поймав себя на незапланированных интонациях. Как быстро, как странно...
– Остальные решили, что я погиб?
– Решили бы, но я упросила подождать. Нам нужно торопиться...
– Так они до сих пор не знают? – удивился Chiaquag. – Ты тоже отключилась? Глупая земная выходка, Gagchil. Стыдись.
А когда она устыдилась, он рассмеялся. Дольше без мыслеоблака они не общались никогда. Между ними ширилась пропасть, но вместе с нею удлинялся шаткий мост. Ближе и дальше, как такое объяснить? Наука... Пожалуй, лишь человеческая наука могла говорить о подобных вещах.
– Их трое, – сказал Chiaquag. – Они смогут улететь.
– А нас – двое, – прошептала побледневшая Gagchil. – Что ты с нами делаешь?
Это уже походило на мыслеоблако. За простыми словами Chiaquag слышал целую трагедию. Сколько таких случаев было в земной истории? Много, а еще больше – в искусстве. Но все равно самопожертвование – редкость. А у них? Не знавших искусства, и запомнивших всю историю? Ни разу. Chiaquag и Gagchil. Ромео и Джульетта по выбору.
Они прибыли впятером на эту планету несколько сотен лет назад, по земному исчислению. Земля оказалась в радиусе действия мыслеоблака и дала устойчивый резонанс. На Земле есть, либо была Мысль.
Красный гигант оплавил поверхность, испарил моря и океаны. Растянув купол, создали идеальный климат и приступили к исследованиям. Ладони на горячем камне. Где-то внизу воют, беснуются те, кого люди прозвали призраками. Разум, чувства и память. Паутины памяти. Бесконечно запутанная сеть, по которой можно скользить вечность.
Великое Объединение приостановилось. По всей Вселенной разумные существа внимали одному непрерываемому докладу их пятерки. Новые и новые сведения, подробности, удивительные факты пробегали по облаку, будто электрические разряды по грозовой туче.
Гроза и впрямь могла разразиться. Когда половина мыслеоблака двинулась дальше, а другая осталась на месте, чуть не случился раскол. Мертвая цивилизация, не сумевшая даже защитить себя от собственного светила, едва не развалила Великое Объединение.
Но Разум победил. Половина мыслеоблака осознала свою ошибку и продолжила экспансию. И пятерка решилась возобновить путь, вычерпав Землю до дна. Единодушный вердикт: "Ошибка развития. Неверные приоритеты. Деградация до животного состояния". Непонятно, как вообще люди умудрились сохранить разум.
Chiaquag и Gagchil. Одни из немногих огоньков сомнения, горящих в мыслеоблаке, погасли почти одновременно. Никто не знал, что с ними случилось. Эта загадка слишком мелка, чтобы обращать на нее внимание. Но процент усомнившихся уменьшился и те, что остались, сами перешли на сторону большинства.
Тройка покинула планету. Три голоса прочитали стандартную формулу, и растворились в пространстве, чтобы время спустя оказаться на планете Kepler 186-f, как называли ее земляне. Оттуда тоже доносился слабый отголосок.
– Если подключимся, нас рано или поздно подберут, – предложила Gagchil. – Мы...
Она замолчала, дрожь прокатилась по телу. Конечно, их давно сочли умершими, и обратно облако не пустит.
Gagchil замерла, ощутив на плече его ладонь. Он погладил, утешая, как в сотнях фильмах и книг, миллиардах неупокоенных воспоминаний.
– Только ты и я, – прошептал Chiaquag. – Разве мало?
Встретились взгляды, и между ними простерлись тысячи страниц невысказанного, того, что сценаристы фильмов называли подтекстом. Chiaquag и Gagchil выбрали слова, чтобы теперь их отвергнуть. Отказались от единения умов, чтобы объединить их через взгляды, пальцы, губы, тела. Они не смогли бы стать более близкими и далекими, чем сейчас, лежа на стынущей глыбе под светом красного гиганта.
Gagchil заплакала, и Chiaquag не стал ее утешать. Он и сам чувствовал себя ребенком, впервые преступившим волю родителей. Человеческим ребенком.
"Так больно, так... невыносимо, – думал он. – Как они с этим жили, как не утратили разум?"
– Облако, – шепнула Gagchil, вытянув руки перед собой. Она все лежала, наслаждаясь близостью и недавно открытой наготой своего... Друга? Любовника? Мужа? Первородный грех свершен. Chiaquag и Gagchil, Адам и Ева по выбору. В мире, где нет фиговых листьев.
– Удивительно, – пробормотал Chiaquag. – Они называли это так же, как мы. Облако, Cloud... Место вне нас, где собирается информация, к которой мы можем получить доступ в любой момент.
– То, что мы развили в себе, они доверили технике, – подхватила Gagchil. – А сами...
– Изучали друг друга.
– Бесконечно сближаясь.
– И бесконечно отдаляясь.
– Лишили себя неба...
– Чтобы смотреть на него ночью и говорить о любви...
– Когда-нибудь они бы стали такими, как мы...
– Если бы не солнце...
– Икар. Только наоборот.
Chiaquag помолчал. Тающий сегмент гиганта вдали, грустные дымные облака уже не видны под потемневшим куполом. Скоро станет совсем темно, прорвутся сквозь мрак холодные, колючие звезды, чей тусклый свет умеет греть сердца.
– Нет, – сказал Chiaquag. – Не стали бы. Они отвергли путь коллективного развития, предпочли путь личности. Они шли в другую сторону. В другие стороны. Коллективный разум здесь являли насекомые, и люди с презрением смотрели на них.
В сгустившейся тьме его ладонь стиснули пальцы Gagchil.
– А может, мы и правда – насекомые? – прошептала она. – Безумная масса, которую инстинкты заставляют расти и потреблять бесконечно новые миры, знания.
– Они, – возразил Chiaquag. – Не мы, они. Мы теперь – люди, пусть ненадолго.
Черное небо полнится звездами. На поверхности планеты, лишившейся даже бактерий, лежат двое людей. Биение их сердец поддерживает купол.
Где-то там, в бесконечности, их целеустремленные братья и сестры продолжают познавать вселенную, включать в себя новые и новые миры, ставшие готовыми. Рано или поздно все придут к мыслеоблаку, так считалось до Земли.
– Проклятое солнце, – сказала Gagchil, когда красный гигант вновь заполонил небо. – Мы могли быть счастливы среди людей.
– Но мы хотя бы узнали счастье, – сказал Chiaquag. – Чего не скажешь о них.
Через несколько молчаливых часов Gagchil вытерла глаза.
– Давай уберем купол, – попросила она. – Я готова.
Chiaquag повернул голову к ней.
"Еще немного, – просили его глаза, и Gagchil понимала без всякого мыслеоблака. – Хочу узнать тебя получше".
Улыбнувшись, она опустила веки. Иногда люди так выражали согласие.