(очерк.)
Однажды, в августовский вечер, лет тридцать пять тому назад, у подъезда моего дома раздался громкий, душераздирающий вой, словно бы человека разрывали на части. Я досматривали фильм после девятичасовых новостей и меня, словно ветром сдунуло с дивана. В такие секунды плохо соображаешь, что делаешь и почему это делаешь. Я как был в трико, в тапочках на босу ногу, так и выскочил во двор, благо жил на первом этаже.
Глазам предстала страшная картина: на газоне корчилась в судорогах, женщина. Её тело, немыслимая сила скручивала в такие жутковатые фигуры, от которых волосы встали дыбом на голове. И вой, вой, вой! Не голосом, а самим нутром, как бы сказали, знающие в этом толк - чревом выла.
Через секунду-другую выбежал еще человек, потом еще один. Краем глаза я заметил, что один из выбежавших во двор был вооружен кухонным топориком.
- Что? Кто? Чего? - Спрашивали они друг друга. Мне же, картина происходящего, уже была ясна. И не мудрено, рос-то я в семье набожной, по крайней мере, до тех пор, покуда с нами жил мой дед, отец моего отца. От него я был наслышан о бесноватых и о том, как изгоняют бесов в церквях. И еще, я жил после окончания войны в поселке Калары Таштагольского района, и в нашем классе был мальчик, шорец, необычайно одаренный.
Новогодние маски зверей мы делали из папье-маше, наклеивая лоскутки бумаги, смоченные в клейстере на, сделанные им из глины звериные морды. Он делал великолепные звериные морды, но у него совсем не получались лица людей. Вот вам еще один знак – от кого духа творит человек.
Так вот, не было дня чтобы его не "били припадки", иногда до двух раз в течении школьных занятий. Происходило это мгновенно, в любое время и продолжалось минут пять-десять. Потом его учительница подводила к старенькому рукомойнику и он смывал с лица пену. Иногда его отправляли домой в "шорские Калары", в километрах двух трех от школы. В другой раз он, бледный как стена, оставался в классе до конца занятий и уходил со своими товарищами. Этот мальчик, во время припадка, не кричал, но от этого безмолвия было не меньше жути, чем от рыкающего и воющего существа на газоне, перед входом в многоквартирный дом. Умер он рано, кажется тогда, когда мы учились в четвертом классе.
Словом, видеть одержимого для меня было не новостью, какой-никакой
иммунитет приобрел еще в раннем детстве.
- Скорую, нужно вызвать. - Сказал один из моих соседей по подъезду и сам же побежал к ближайшему телефону. В окнах первого и второго этажей вспыхнул свет и в скрюченой, воющей женщине мы признали "N" из нашего подъезда. Мужчина с топориком побежал за её мужем и через некоторое время, вышел с вечно пьяненьким "T".
Муж очумело смотрел на свою жену и похоже не понимал, что происходит. Между тем женщина затихла и лежала на газоне в совершенно непристойном виде. Я, преодолевая естественное чувство страха, вспомнил чему меня учили с детства и бормоча, с пято-на-десятое "Отче наш", крестясь непослушными и непривычными руками, стал подходит к бесноватой, чтобы прикрыть наготу. Когда склонился к ней, то буквально наткнулся на холодный, колючий, трезво-злобный взгляд, какого сроду не видывал у этой, в общем то добродушной женщины. Мне показалось, что сквозь её зрачки на меня смотрит кто-то, чудовищно могучий и властный. Я зашептал молитву погромче и стал крестится чаще.
- Сука! - Вдруг ясно и отчетливо произнесла женщина, мужским, хорошо поставленным голосом. - Сука! Христа зовешь, ****ь вонючая?!
И это было самым безобидным из всей той матерщины, что она изливала на меня. Окатило жутью, как холодной водой с головы до пят. Ноги стали ватными и язык отнялся. Я попятился. Женщина, а точнее тот, кто овладел ею, хихикнул:
- В штаны на ссал? А я вот!
Женщина опять завыла пуще и жутче прежнего. Припадок возобновился с
новой силой. Она рвала зубами траву на газоне и ела её вместе с землей, а выла не горлом, а нутром, можно сказать, что выло нечто в её
животе. Захлопали створки оконных рам, кто-то вышел на балкон и крикнул:
-Эй! Что там происходит?!
Подъехала скорая помощь. Тогда, в советские времена, она приезжала
быстро, но девчушка-врач и шофер не осмелились подойти к женщине и стояли вместе с нами.
- Это не по нашей части. - Едва разлепляя губы, сказала врач. Через полчаса подъехали два дюжих санитара из психбольницы, с трудом поставили женщине какой-то укол и безвольную, расслабленную, завернули в нечто брезентово-полотнянное, перепеленали широкими ремнями и увезли. Такие, с позволения сказать картинки, запоминаются надолго, если не на всю жизнь.
Своеобразное продолжение этой темы имело место быть, в конце апреля 2002 года. Знакомый журналист Анатолий Ярмолюк пригласил меня на сеанс "отчитки" (экзорсизма), то есть изгнания бесов из, одержимых.
И вот, в сопровождении Анатолия еду в Новокузнецк. Именно там, в Новокузнецке, на самой крайне города, в районе шахты "Зыряновской" располагается приход отца Владимира. Он два раза в неделю занимается этим, прямо скажем, редчайшим и, по уверениям знающих людей, опасным делом - изгоняет бесов.
"Известная начитанность, в известной степени и обременяет».- Так сказал всенародно любимый юморист, вот и я ехал "обремененный" определенными представлениями об этом мероприятии.
Объяснения Евангелие и книг библейских только плодили вопросы, нагромождая их один на другой, пока окончательно не сбивали с толку. И на самом деле в Евангелие от Матфея говорится: «Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит; тогда говорит; возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И, придя, находит его не занятым, выметенным и убранным ; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого".
Выходит, что изгонять бесов, как бы и не нужно - хуже будет? Или вот эта фраза: «...находит его не занятым, выметенным и убранным..."
Как это понимать? Если беса изгнали, то тут же, этот "дом" , то есть душу нужно заселить чем-то иным? Похоже, что так и следует из контекста, что "заселить" его нужно и немедленно! Иначе наступит беда еще худшая!
Но если так, то по всей вероятности, такой человек уже будет одержим теми бесами, что в него вселили взамен прежнего? Изгнать мало, нужно призвать в душу свою нечто взамен? Словом, один вопрос тянул за собой другой и утягивал в "дурную бесконечность."
На самом деле явления, которые можно "подверстать" под категорию одержимости, широко распространены в обществе, а в среде творческой, даже культивируется. Еще Платон писал о поэтах следующее: «Кто подходит к вратам поэзии не в исступлении мусическим, а в убеждении, что одно мастерство сделает его поэтом, тот и сам не поэт, и искусство его, как искусство здравомыслящего, исчезает перед искусством исступленых."
К этому же разряду можно отнести поведение зрителей на рок-концертах и болельщиков на стадионах, переживания связанные с поклонением кумирам массовой культуры и т.д. Если мы обратим свой взор к повседневной речевой практики, то с удивлением отметим, что понятие - "одержимости" широко распространено. Например, мы говорим: «Работает как одержимый" Или вот фраза: "Им овладела идея и он стал ею одержим."
Но все это "одержимости" временные, проходящие, хотя последствия никто, ни когда предметно не исследовал. Можно было бы написать целый трактат на эту тему, но и так очевидно, что есть род одержимостей, который вписывается в культуру народа и считается даже фактом положительным, да и что такое гениальность, как не разновидность стойкой одержимости? Но есть "одержимости" патологические, жуткие, в ничто превращающие дух и тело.
Так вот, я искал источники научного объяснения тому, что самолично наблюдал и о чем мне рассказывал мой дед, отец, о чем говорила Библия. Оказалось, что такая литература существует только для служебного пользования. Правда достал-таки толстенный том с непонятным для меня названием, "Фобии". ( Фобия - страх, боязнь чего-либо. Протекает эта боязливость на фоне не осознанности. Закрепляется в виде привычки, образа жизни и поведения.)
Дали мне почитать этот труд на ночь и потом, месяца три ходил и "ставил" всем своим знакомым диагнозы, поскольку получается так, что нет в природе такого человека, у которого бы не имелась та или иная форма "фобии". Садится человек на стул посреди комнаты, всё - "клаустфобия", боится воды - "гидрофобия" и так далее. Словом, я стал понимать, что и на самом деле, такие книжки опасно читать не подготовленному человеку, от них можно "заразится". Вот и я ходил зараженный психиатрическими идеями этой книги, то есть всё теми же бесами.
В чреде других, попалась как-то мне книга, заплечных дел мастеров святой католической инквизиции, "Молот ведьм" называется; из которой следовало: "мучить одержимого бесами до тех пор, покуда таковые не заплачут, поскольку одержимы слез не имеют, и плакать не могут, а такмо срежещут зубами и хнычут от боли. Слезы на глазах испытуемых, есть доказательство того, что защита дьявольская сломлена и душа его внемлет увещеваниям".
Страшная и жестокая книга, от которой не милосердием Божьим веет, а огнем и серой адовых глубин. Будь моя воля, я бы и на этой книге поставил гриф: "Для служебного пользования". Страшно и подумать о том, что она свободно может попасться в руки подростка, или человека патологически впечатлительного, с дурной наследственностью и с еще более дурным воспитанием. Не такие ли книжки порождают сатанинские организации? Особенно подвержены заразности молодые люди, так как у них еще не сформировалось стойкое мировоззрение.
Читал воспоминания тех, кто испытал на себе последствия шоковой терапии в наших психиатрических клиниках, мало отличающейся от методов святой инквизиции. И всегда в памяти моей оживала та женщина, её затравленный взгляд и не долгая, последующая жизнь. Через полгода она задушилось на бельевой веревке и несколько часов, пока не приехала пожарная лестница и не сняли её, болталась между двумя балконами.
Вот с таким багажом я ехал в Новокузнецк и испытывал вполне объяснимую тревогу, круто замешанную на банальном любопытстве.
На вокзале, в Новокузнецке, мы с Ярмолюком купили новенькие батарейки к диктофону, чтобы записать "голоса бесов". Зачем? Ну, хотя бы за тем, чтобы в конце этого очерка привести их, как документальный факт.
Скажу сразу, что в письменной форме это не производит серьезного впечатления: маты, проклятия, выкрики. К тому же, невозможно передать ни тембр речи, ни её звуковое "сопровождение". Нужно самому слышать и видеть это зрелище.
* * *
Ажурная, бревенчатая вязь храма показалась на сером фоне горы, едва мы миновали очередное железно-ангарное строение. Нашему взору открылась панорама горно-лесистого ландшафта. По правую сторону горы, сплошь засаженные соснами. По левую склоны с редкими частными домами, с извилистыми улочками к ним, вдоль которых сбегали ручейки тающего снега. И вот прямо перед нами открылась строящаяся церковь, рассекая своим бревенчатым плетением надвое, какое-то строение. Это и был строящийся храм Иоанна воина, с едва немечеными дугами и обводами будущих куполов.
Мы поднялись к нему, по крутому подъему и в глаза бросились несколько легковых машин, и большой деревянный крест возле низенького сооружения, похожего на уменьшенную копию церковного купола. Анатолий пояснил мне, что на этом месте, по предположению отца Владимира была расстреляна группа священников и это часовня поставлена над их могилой. Таких преданий существует немало, но куда меньше доказанных фактов.
Весь двор прихода был завален строительными материалами, а строящаяся церковь, действительно рассекала собой, на две части, некое строение, очень похожее на бывшую сельскую школу. Так оно и было, службу вели в единственном помещении этой школы. На стенах еще остались выполненные из дерева вешалки. Помню именно так и было в моем, теперь уже далеком детстве. Мы приходили и раздевались прямо в классе – для игр был коридор. Вот в таком коридоре я и простоял первую половину богослужения. Именно в этом коридоре были сделаны мои первые наблюдения.
Примечание: Нынче церковь построена. Был там. Запах кедровой смолы, смешанный с запахом ладана. Ни с чем несравнимый запах!
Но вернемся чуть-чуть назад. И так мы во дворе храма. Анатолий на правах завсегдатая этих мест показал мне, "чудо" явления образа Богородицы с младенцем на руках, на стекле одного из окон жилого помещения этой школы, превращенной в церковь. Природа этого изображений (вот что делает начитанность и научное мышление!) очень схожа с той, что получается на стекле от воздействия электромагнитного излучения. Защитный экран, на мониторе моего старого компьютера, давал такие изображения, особенно тогда, когда отключаешь от него "отвод" статистического заряда. Правда, изображения Богородицы с младенцем, я на нем не замечал, а вот муаровые узоры, тончайшей, наверное, в ангстремы пленки, частенько заставляли меня брать влажную тряпку и стирать их.
Так что чудо действительно было, хотя бы потому, что оконное стекло, вряд ли кто-нибудь облучал электромагнитными волнами, да еще так целенаправленно, так осмысленно, чтобы в изображении угадывался облик известной иконы.
К нашему приходу обряд "отчитки" уже начался и из правого крыла, этого, рассеченного надвое здания, слышался акафист Пресвятой Богородицы. Четыре, зарешеченные окна, с открытыми узенькими форточками, выходили во двор. Бросились в глаза надписи: "Во дворе храма не курить".
Не курящий Анатолий посмеивался надо мной, говоря, что курение есть вознесение фимиама дьяволу. Я отшучивался тем, что вся наша повседневная жизнь, в той или иной степени, служение этому, князю земли и его царств.
Узкий коридор, не более двух метров ширины, и метров десять в длину, был еще сужен расположенной здесь церковной лавкой. В глубине его, виделась приоткрытая дверь непосредственно в помещение, где совершалось богослужение. Торец коридора перекрывала на три четверти занавесь. Из-за занавеси виделись строительные леса, во внутренности сооружаемого храма. В коридоре люди стояли битком, особо плотно ближе к двери, в руках держали зажженные восковые свечи, иногда по две, вставив их в картонку. Было душно от сгорающего воска и жарко от множества тел. Правда холодная, с пролетающим снежком погода, врывалась в помещение сквозняками и потому, эта духота не была столь уж непереносимой. Я все время замирал от страха, что кто-нибудь, нечаянно подожжет платье, а ведь есть такие материалы - вспыхнут, как факел! Меня, как-то плохо утешало, что такого не бывало здесь ни когда! Что все это, под "контролем Господа!" Нет, думал я: "Вера верой, а техника безопасности - само собой".
Но, что взять с меня, с человека "обремененного" знаниями?
Первые и последние мои впечатления, как раз были из этого коридора, в котором я простоял до обеда. Во первых, очень много было людей с детьми в том числе с грудными. Во вторых, я не видел лиц, скажем так - здоровых, на всех была печать какого-то недуга. Все время напрашивалось сравнение с очередью на прием к врачу во время эпидемии гриппа.
Примерно через час, когда я удовлетворил свое любопытство, разглядыванием икон в лавке, литературы и лиц болящих, скорбных духом, меня стала одолевать сонливость. И вот, в состоянии очередной полудремы, я услышал странный звук, не то хрюканье, не то урчание. Я оглянулся. Рядом со мной стояла женщина в кожаной куртке, не высокая, хрупкая, в модных нынче сапожках до колен, на голове - вязаный берет. Женщина не отрывала глаз от текста, читала молитвослов и как все вокруг, периодически крестилась. Я перевел взгляд на других, обшарил глазами всех в коридоре, стараясь засечь источник звука, но напрасно, урчание прекратилось. Я опять погрузился в дрему.
Очнулся снова, от ясного отчетливого урчания, так коты на крышах урчат, угрожая друг другу. На этот раз я понял, что урчание исходит от женщины, которая стоит рядом со мной. Я стал наблюдать за ней и незаметно включил диктофон. Сон как рукой сняло, стало интересно. Как и предполагал, звук исходил не из уст, а из области живота. Эта женщина всю службу, вот так простояла в коридоре не отрываясь глаз, читала молитвы, крестилась и урчала, как рассерженный кот.
Характерным и в какой-то мере, загадочным обстоятельством, явилось то, что "одержимые бесами", не прерывают молитв и наложения на себя крестного знамени, чтобы с ними не происходило!
Второе наблюдение заключается в том, что вовсе не обязательно находиться рядом со священником, достаточно слышать его.
* * *
Первая часть закончилась в половине первого дня. Отец Василий приступил к обряду миропомазания. Вдоль импровизированного аналоя выстроилась цепочка людей, ищущая исцеления. Процедура продолжалась около часа, пока все желающие не прошли. На это время потушили свечи.
Анатолий толкнул меня рукой в бок и спросил:
- А ты, что не идешь принять миропомазанье?
Я, полушутя, полусерьезно ответил:
- Если мне сейчас дать здоровье, да в придачу денег, то я такие фортели еще выкину, что черти в аду возрадуются, а ангелы восплачут по мне.
- Точно! Отец Владимир как-то в сердцах сказал: "Ищут здоровья, чтобы грешить в сласть."
Окончив миропомазание, священник без малейшего перерыва приступил ко второй части богослужения. Теперь я наблюдал за всем происходящим непосредственно из помещения, где большинство людей сидело на стульях соединенных меж собой так, как это делалось в много-много лет тому назад в кинотеатрах.
Зажгли свечи, кто сидел - встал, началась процедура перечисления имен всех, пришедших и обратившихся к исцелению.
Когда отец Василий стал читать специальную молитву, количество людей, с явными признаками одержимости возросло. Неожиданно для меня, молодая женщина, громко выкрикнула ругательство в адрес священника. Её неестественно изогнуло, появилась на губах пена и она принялась сплевывать эту пену в заранее приготовленный полиэтиленовый мешочек. Из этого, вполне осознанного и разумного действия следовало, что она, вернее, какая-то часть её, отдает полный и ясный отчет в том, что происходит, но из уст, время от времени, раздавались проклятия в адрес церкви, Бога и всех: "Кто меня мучает!"
Ругалась она забористо, долго, почти до конца богослужения.
Одного, молодого мужчину, лихорадочно затрясло, словно он порывался совершить "бег на месте", но забыл, как это делается. Все его тело мучительно вспоминало, какими мышцами следует осуществлять этот бег, и дергало все подряд без разбора. Получалась явная пародия на какой-то современный танец, когда простора нет, а "очень хочется".
Я не заметил людей, в облике которых не происходили бы те, или иные изменения, порой едва заметные, а порой разительные.
Одна женщина привлекла моё внимание. Прилично, даже изысканно одетая, без следов проявления какой-то болезненности, вполне интеллигентная, вдруг села на пол и стала скрежетать зубами и тонко-тонко подвывать, перемежая вой словами: "Ой, не могу!»
Была любопытная пара: мать лет около сорока и дочь около двадцати лет. Обе прекрасно сложенные с красивыми чертами лиц, просто загляденье, да и только! Но совершенно бледные! Не естественно бледные, словно из них выцедили всё кровь! Мне тогда вспомнилась фраза из какого-то литературного произведения: "бледная немощь", совершенно точно характеризующее их состояние.
Были и просто забавные наблюдения. У одной женщины то и дело гасла свеча, и это вводило её в раздражение. Она оглядывалось вокруг, словно искала виновника, затем, что-то пробормотав про себя, поджигала свечу от свечи соседа. Умиротворенно начинала внимать молитве, но свеча тухла, все начиналось сначала.
Пошел четвертый час дня, закончилась отчитка. Началась процедура "Водосвятия" и была самой жизнерадостной из всего, что происходило в тот день. Отец Василий совершал её весело, щедро окропляя головы и лица людей, даже с каким-то озорством. Словно весь светился изнутри, а ведь он, с восьми утра, ни на секунду не отлучался и не присел даже на мгновение! Я внимательно смотрел за "своими подопечными", они так же подошли к "водосвятию" и целованию креста, как и все остальные. Но уже не выли, не матерились, не дергались. На долго ли?
Священник не высок ростом, ладно сложен, смугл, как многие выходцы из Западной Украины. Взгляд быстр, остр и надолго запоминается. Долю
секунды глянул на меня, когда я подошел к нему, чтобы принять обряд
"водосвятия" и мне почудилось, что нет в человеке тайны от этого
взгляда.
Не уверен в том, что при этом он глядел осознанно, то есть с целью запомнить человека, это был какой-то особый взгляд, в котором мысль не
принимает сознательное усилие видеть. Так же глядят младенцы, но в их взгляде нет, скажем так, "пробивающей сущность человеческую, силы". Тут, эта сила была.
Вот загадка для меня, всегда ли он так глядит, или же только иногда? Если всегда, то не мудрено, что Иисуса попросили покинуть город, когда он исцелил двух бесноватых. Цитирую: «И вот, весь город вышел навстречу Иисусу: и, увидев Его, просили, чтобы Он отошел от пределов их". Под таким взглядом не возможно жить, а можно только молиться и молиться, потому что любая мысль, любое желание, не говоря уж о поступке человеческом, столь извинительным среди людей, покажутся такими мерзкими, что вынести презрение к себе, будет непосильной задачей.
Не потому ли, кузбасские церковные иерархи загнали батюшку в самую что ни на есть пустошь, чтобы не видеть этих, все понимающих и всезнающих глаз?
Затем, присутствующие стали разбирать свои полиэтиленовые, литровые баллоны с освященным постным маслом и святой водой. Помещение стремительно пустело.
Прокопьевск-Новокузнецк.