Лёва Чумаков
Вернувшись с Аркалыка, я четыре месяца была без работы. В «Приуралье» меня по-прежнему не брали, несмотря на журналистский стаж. Правда, оформили нештатным корреспондентом, чтоб стаж не прерывался. И хотя я ездила по районам, писала какие-то материалы, но чувствовала себя потерянной и ненужной. Подходящей работы не было, а в школу я не хотела.
Как то иду по улице, в довольно мрачном настроении, и встречаю старого институтского знакомого – Лёву Чумакова. Не виделись года четыре, и встрече обрадовались. Узнав о моих проблемах, Лёва предложил мне пойти работать в обком комсомола. В то время он там был секретарём по пропаганде. Так неожиданно я оказалась в комсомоле.
Лёва, Лёва, Лёвушка… Познакомились мы едва ли не в первый год учёбы в пединституте. Долговязый очкарик, с вечно короткими брюками и рукавами пиджаков, он скорее напоминал подростка, неожиданно выросшего из своей одёжки, чем студента. Возможно, он ещё рос, а возможно просто в советском ширпотребе невозможно было найти ему одежду по росту. Но за этой неуклюжей внешностью прятались незаурядный ум и поэтический дар.
Как мы познакомились, не помню. Все студенты, более-менее заметные, вприглядку знали друг друга, и иногда общались, не дожидаясь, пока их кто-то представит. Помню, что иногда после занятий мы шли вместе с Лёвой от института до кинотеатра Мир, я тогда жила в том районе, и всю дорогу Лёва читал мне свои стихи. Разные. Была какая-то поэма про красные маки, которые в его контексте были символом несчастной любви и страданий. Была ли эта поэма кому-то посвящена, не знаю. А вот что Лёве нужен был слушатель, желательно способный оценить его творчество, это было понятно.
Мне пришло в голову пригласить его к нам на творческую секцию литературного кружка, и Лёва радостно принял это приглашение. Руководил тогда кружком Евгений Зайнуллович Салихов. Евгений Зайнуллович сам окончил литературный институт, о чём он нам иногда рассказывал на лекциях, к творческой молодёжи относился бережно, и приходу к нам талантливого студента с физмата обрадовался. Лёва стал посещать кружок, читать свои стихи, выслушивать критику, и критиковать наши опусы, словом вошёл в коллектив.
Тогда много говорили о мифическом споре «физиков и лириков», так вот Лёва соединял в себе обе эти ипостаси: отлично учился на физмате, и одновременно был талантливым поэтом. Много читал, литературу он знал неплохо. И всегда у него был свой, часто неожиданный взгляд на ту или иную книгу.
Когда наш институт буквально заболел КВНом, Лёва принял в игре активное участие. Команда физмата не блистала, но Лёва вскоре стал капитаном институтской команды. И только благодаря его уму и находчивости мы выиграли сложнейший матч со строительным техникумом. А когда была на ЦТ игра наших с Лыткарино, Лёву уже забрали в армию, поскольку мы закончили институт.
И вот теперь мы нечаянно встретились, и я пошла работать в обком комсомола. Встречались мы теперь ежедневно на работе. За эти годы Лёва несколько возмужал, костюмы теперь сидели на нём хорошо, и длина брюк и рукавов была такой, как надо. Всё в порядке, кроме одного, Лёва начал пить. А пить он не умел.
Я считаю, что эту пагубную привычку он приобрёл в комсомоле. Лёва был очень незащищённым и очень доверчивым человеком. Сам очень честный и искренний, он не видел фальши в окружающих. Искренне верил льстивым величаниям во время командировок и застолий. Не умел отказаться от предложенного тоста, не умел оставить рюмку недопитой, боялся, что этим оскорбит хозяев, таких радушных, и так хорошо его понимающих, так уважающих его.
Работая в комсомоле, я быстро поняла суть командировок. Ты приехал с проверкой, должен привезти в обком справку. Что бы справка была такой, какая нужна району, проверяющего нужно все дни водить по гостям, поить, чтоб он ничего лишнего не увидел, а тем временем писать для него справку, в которой всё хорошо и прекрасно, а если и есть замечания, то незначительные, которые легко исправить. Точно такая система была в самом обкоме, если приезжала проверка из ЦК.
Эту систему я не единожды испытывала на собственной шкуре, только я умела отказываться от лишних рюмок, и не верила льстивым речам. А Лёва не умел, и верил. А пьянел он быстро, три-четыре рюмки, а потом потеря контроля. Мне кажется, что если б не эта работа в комсомоле, не это планомерное спаивание, судьба Лёвы сложилась бы совсем иначе. В институте он «литрболом» не увлекался, жил другими интересами.
Математика у Лёвы осталась где-то в стороне, хотя институт он окончил с отличием, а вот поэзия была с ним постоянно. Писал он много. Очень любил читать свои стихи, иногда публиковал что-то в газетах. Ему нужен был читатель, критик, ему хотелось, чтоб его поняли, оценили. Ну а кому этого не хочется?
В те годы Лёва часто заходил ко мне. Я жила недалеко от обкома, и ко мне кто-нибудь постоянно заглядывал. Заходила Ботагоз Сарсенбаева, с которой мы были знакомы ещё со школы, Коля Стуаниев со своим другом Димой Канцевым, Бауыржан Туманов ремонтировал мне проигрыватель, потом они вместе с Женей Сиражиевым помогали мне собрать новую мебель. Отношения были дружеские, весёлые, без каких либо подводных течений и ухаживаний.
Лёва приходил читать стихи. Читал он их всегда на память, без листочков. Возможно, поэтому у меня сохранилось так мало его стихотворений. Свои стихи он мог читать часами. Писал он много, когда только успевал? Стихи были самой разной тематики, и серьёзные, и шуточные. На Восьмое марта он девушкам из обкома писал стихотворение от имени всех мужчин, а уж на дни рождения тем более. Но это была для него не поэзия, это была забава. Кто из нас не писал стихи на чьи-то юбилеи, свадьбы… У меня сохранились некоторые из этих поздравлений, приведу здесь одно из них.
Сегодня мы наполнены речами,
Как никогда приветлив наш обком.
Ведь солнце марта яркими лучами
Восьмёрку пишет в небе голубом.
Несём мы к вам подарки, не робеем,
И знаем, что у вас рука легка.
И мы, поверьте, вовсе не жалеем,
Что дня мужского нет у нас пока.
Желаем вам быть добрыми, родными,
Красивыми и вечно молодыми.
И никогда нигде не уставать,
И никогда мужчин не забывать (забивать).
Последнее слово было впечатано так, что бы иметь двоякий смысл. Это было написано в 1976 году.
Когда Лёва женился, я радовалась, надеясь, что женитьба избавит его от пагубной привычки. Но, увы, ни женитьба, ни рождение дочери, ничего не изменили в его жизни. В этот период Лёва пытался как-то бороться с собой, но у него ничего не получалось, болезнь захватила его крепко.
Жена его была родом из города Ош. Комсомольская деятельность Лёвы уже закончилась, и она решила увезти мужа к себе на родину, желая уберечь его от друзей-собутыльников. Так он и метался постоянно между Уральском и Ошью, двумя такими непохожими городами, ни в одном не находя себе места, нигде не видя признания своему таланту. Так и сгинул где-то на середине пути.
Отнимите меня у осени, у дождей её, и у рек,
Чтоб печали свои и горести позабыл я навек,
Чтоб зелёными снами сосенки уплывали во тьму.
Отнимите меня у осени, я тогда оживу.
Приезжая в Уральск, Лёва часто заходил к Коле Шингаркину, с которым был знаком ещё в институте. Коля прекрасно пел под гитару бардовские песни, а в те годы сам сочинял музыку на стихи наших поэтов: Тани Азовской, Тамары Шабарениной. Несколько песен он сложил и на стихи Лёвы Чумакова.
В те годы, когда мы виделись с Лёвой, он уже не читал свои стихи, он их пел. Теперь иногда пою я, просто для себя.
Ко времени нашей последней встречи (кто бы тогда знал, что она последняя!), Лёва увлёкся рубаи Омара Хайяма, и начал писать подражания. Помню, мы с ним сидели в гостях у сына Бориса Борисовича Пышкина Васи, и Лёва читал свои рубаи. Они были интересными. Совершенно выдержанные по форме, они содержали глубокую философию и горестные размышления о жизни. Жаль, что я ничего не записала.
У меня сохранилось очень мало Лёвиных стихов, а из песен только три. Приведу здесь всё, что сохранилось, в память о талантливом человеке, который так и не получил признания, и которого, по моему твёрдому убеждению, загубила работа в комсомоле.
Итак, стихи Льва Чумакова.
***
Господа, мы немного устали
На последней бесплодной войне.
Наши волосы цвета печали,
Наши руки в крови и вине.
Наши женщины где-то за морем
Не заплачут от горькой тоски.
Мы из чаши вселенского горя
Потихонечку цедим глотки.
Мы к судьбе приспособились быстро,
Цвет дворянства Российской земли.
Графы дружно подались в таксисты,
В экономы бароны пошли.
Ходят нынче в гарсонах гусары,
Позабыв свой изменчивый вкус.
На Парижских холодных бульварах
Мы пытаемся жить а ля рюс.
Так же смотрим с тоской на дорогу,
Так же пьём, выбиваясь из сил.
Так же молимся русскому Богу,
Чтоб он Родину нам возвратил.
Ни к чему сожаленья пустые
И фальшивых идей перепляс.
Наша старая мама – Россия
Отреклась от юродивых нас.
На смерть Высоцкого
Ты прошёл на едином дыхании жизнь,
Не прошёл, а скорее пропел.
Хриплым голосом мне говорил ты,- держись!
И держался я так, как умел.
Ты такие закладывал, брат, виражи
В непричёсанных рифмах стиха.
Ты гитарное сердце толпе обнажил,
И она не осталась глуха.
На бесчисленных плёнках гремел по стране,
И теперь не умолкнул, гремишь.
На нейтральной земле вновь цветы по весне,
На Ваганьковском кладбище – тишь.
Песни режут эфир,
Песни бьют подлецов,
Песни в душу вливаются к нам.
Мы не ставим крестов на могилах певцов,
Не положено месс бунтарям.
Лукоморья давно уже прежнего нет,
Наши жёны не едут в Париж…
Только ты не молчишь, трубадур наших лет.
Светлой памятью в сердце звенишь!
Два следующих стихотворения, видимо, написаны Лёвой, но утверждать не берусь. Они у меня лежали вместе с предыдущими, записаны моей рукой, но автор не указан. Возможно, из соображений конспирации, в те времена за такие стихи можно было хорошо схлопотать. Но мне кажется, что я помню, как Лёва мне их читал, даже его интонации вспоминаются. Да и стиль у стихов явно Лёвин, и в интернете их нет, проверила.
***
Над заводами воздух нечистый,
Оскудела земли благодать.
Запишите меня в декабристы,
Скоро будет наш царь умирать.
И тогда будет легче и проще
Слышать пение пуль у виска,
Выходить на широкую площадь,
Чтобы нас расстреляли войска.
Но народу, что спит беспробудно,
Не положено новой зари.
Пусть проходят толпой многолюдной
Бесконечные наши цари.
На высоком Кремлёвском престоле
Пусть мелькают один за другим…
Ну, давай, помолчим-ка о воле.
О свободе давай помолчим.
Только в спорах, бесплодных и пылких,
Декабристов помянем не раз.
Но на тюрьмы, этапы и ссылки
Сил пока не хватает у нас.
***
Шли по Руси бродяги,
Странные человеки.
Эти - из грек в варяги,
Те - из варягов в греки.
Вбиты в землю их тропы,
Мокнут в болотах гати.
Их вековечный опыт
Мы примеряем, как платье.
Впору оно нам, впору,
Очень покрой знакомый.
Значит, дорога скоро
Выгонит нас из дома.
Здравствуйте, передряги,
Иглы дождей и реки.
Мы – из греков в варяги.
Мы – из варягов в греки.
А теперь несколько песен, совместное творчество Лёвы Чумакова и Коли Шингаркина.
Военный вальс
Срывает дождь потухший лист
Последнего лесочка.
Стучит, как опытный радист
Тире, тире и точка.
Припев:
Всплакнув во тьме,
Сомкнули строй
Берёзы-серебрянки.
И очень хочется домой,
Но мы молчим в землянке.
И лишь часы мечтают вслух
О доме, о покое.
Наш капитан, хороший друг,
Завёл их перед боем.
Припев.
То перебежкой, то ползком,
Весь день в атаке прожит.
Чадит огнь под потолком,
И сон усталость множит.
Припев.
Нет тишины, но люди спят,
Земля считает раны.
Висит на стенке автомат
Другого капитана.
Припев.
Песня калифорнийских золотоискателей
Пустыня пышет огнём,
А мы устало идём.
Песок на картах, песок на кольтах,
Песок и ночью, и днём.
А в нас романтики нет,
Короткий выстрел в ответ.
А мы за золотом, а мы за золотом,
За звоном звонких монет.
А утром тихим проснутся люди
В долинах серых, в уюте вилл.
Но прелесть утра мы позабудем,
Как нож про жалость позабыл.
Мы трое рослых бродяг,
В песке печатаем шаг.
Себе в награду мы Эльдорадо
Несём мечтой на плечах.
На блеск зовущей руды,
Идём в объятьях беды.
Отдать готовы мы рай господень
За кружку затхлой воды.
Ночами снится холодный виски,
Прозрачный, будто, слеза богов,
Который пили мы в барах Фриско,
Где нас любили без лишних слов.
И снова ветер и зной,
Мешок походный пустой.
А мы шагаем, а мы шагаем
Искать песок золотой.
Друг другу знаем цену.
Мы знаем мудрость одну:
Что тайну прииска скроют трое,
Коль двое будут в аду.
А в ночь пустыня следы растянет
Кровавой лентой, в молчаньи тьмы.
Но свет удачи глаза туманит,
И жизнь на золото сменяли мы.
Осенняя песня
Отнимите меня у осени, у дождей её, и у рек.
Чтоб печали свои и горести позабыл я навек,
Чтоб зелёными снами сосенки уплывали во тьму.
Отнимите меня у осени, я тогда оживу.
Подарите мне вечер ласковый с милой девушкой той,
Что бы снова стал дивной сказкою небосвод голубой,
Что бы я не глядел с опаскою в муть холодных дождей,
Подарите мне вечер ласковый, вечер ласковый с ней.
Так отдайте частицу радости с нею нам на двоих.
Чтоб не знала душа усталости, что бы ветер утих,
Чтоб исчезли из сердца жалости, словно сон наяву.
Так отдайте частицу радости, я тогда оживу.