О плебеях и аристократах речи

Владимир Морж
     Однажды на уроке литературы наша учительница Надежда Александровна Кротова читала «Во весь голос» Маяковского:

Уважаемые
                  товарищи потомки!
Роясь
          в сегодняшнем
                          окаменевшем дерьме,
наших дней изучая потёмки,
вы,
          возможно,
                      спросите и обо мне...

     Ира Кузнецова, которая сидела рядом со мной, прошептала: «А в тексте не «дерьмо», а другое слово». Я сразу проверил. И действительно, Маяковский написал «окаменевшем говне».
     Я был не таким тактичным и умным, как отличница Ира, и после урока спросил учителя об этой неточности. Ответ был, как мне кажется, исчерпывающим. Есть слова, которые можно произносить только в соответствующей аудитории. Если произносить их вообще обязательно. Понятно, что школьный урок – не тот случай, чтоб быть точным в цитировании, а слово ведь не выбросишь из стихотворения.
     В этом смысле эссе-воспоминание «Аристократы речи» Юлии Журавлёвой очень симптоматично.
     С одной стороны автор с благоговением вспоминает, что в речи окружающих её в детстве людей не было грязи. Более того, инвективы не было в речи её бабушки, «мужи́чки», хотя бабушка не была грамотной. Юлия написала, что самым ужасным словом в её школе, которым бравировал один из учеников, было слово «сука». И не переставала хвалить «аристократов речи», которые не произносили ругательств.
     А вот с другой стороны автор обошла вниманием то, как говорили между собой те же «более осведомлённые» школьники или те же педагоги. Предполагаю, что в их лексиконе были слова и похлеще, но их в школе как бы и не было. И поскольку все – и учителя, и ученики, и офицеры, и бабушка – знали, когда, что и где можно говорить, их «аристократизм» хоть и был чисто внешним, а не исконным, но самым настоящим. Люди знали рамки приличия.
     Разрушение СССР было не только разделением страны, но и разрушением социальных отношений. И, как это было в других подобных случаях, произошёл сдвиг или даже потеря ценностных ориентиров. Это не могло не привести к очередному в нашей истории разгулу обсценной лексики. Так было во время войны 1941-45 года, революции и гражданской войны 1917-1923 года, смутного времени 1598-1613 года... Изгнание или физическое уничтожение образованных, культурных, нравственно-крепких слоёв населения приводило к тому, что побеждали иные, не самые чувствительные к нормам языка его носители. Однако, через какое-то время после социального катаклизма, с восстановлением или сменой нравственности начиналась «борьба за чистоту языка». С «матерной и всякою неподобною лаею и бранью» воевали цари, священники, комиссары, политбюро.
     Что-то подобное происходит и сейчас. Люди вдруг сообразили, что даже интернет «поганится матерщинкою». Но по неведомой мне логике мат (и ещё «засилье» иностранных слов) считается одной из причин деградации общества. Взывания к возврату норм Великого Русского Языка, языка Пушкина и Лермонтова, Достоевского и Есенина подаётся как некое лекарство для лечения язв общества. Но разве указанные выдающиеся представители русской культуры стали таковыми потому, что «не употребляли» бранные (и иноземные) словечки?
     Опошление языка – это не причина, а следствие. Посмотрите, например, на внеязыковые функции мата (по В.П.Даниленко).
     Первая, социально-объединительная. Мат объединяет рабочих, крестьян, капиталистов, интеллигентов. Мат привлекателен, потому что он становится средством сближения друг с другом самых разных людей. Подростки попадают во взрослый мир и поэтому «взрослеют» также мир своих сверстников. Это – способ социализации людей.
     Вторая, социально-разобщительная. Мат позволяет людям заявлять о своей свободе и независимости от кого-либо: от родителей, учителей, общества, т.е. дистанцироваться друг от друга.
     Интересно, да?
     Я, например, помню густой, сочный, естественный мат в речи большого руководителя управления на каком-то довольно узком отраслевом совещании. И – уже после этого совещания – мелкий, нарочитый, бессмысленный и неубедительный мат директора на собрании начальников своей «конторы». Первый умел материться, а второй – нет, но оба были из тех людей, которых Юлия Журавлёва назвала бы «плебеями речи». Но в более широкой аудитории эти несомненно хамы превращались в людей, пекущихся о чистоте языка и помнящих об этических нормах, и их вполне можно было назвать «аристократами речи». Где они настоящие?
     В одной славянской сказке говорится, что Спаситель, прощая людей, вытаскивал из пекла раскаявшихся грешников, но один не вытерпел мук и загнул трёхэтажным. Христос тут же отдёрнул свою руку, и сквернослов упал обратно в ад. Но вскоре Иисус пожалел об этом: тот матерщинник стал чёртом...
     А теперь вспомним. В 1962 году видный советский деятель Н.С. Хрущёв, посетив выставку авангардного искусства, сказал: «картины – говно, а художники – пидарасы», что попало в газеты. В 1991 году президент СССР М.С. Горбачёв, по прибытии к нему членов ГКЧП, приветствовал их словами: «Ну что, доигрались, мудаки?!». Это попало в печать. В 2004 году известный эстрадный певец Ф.П. Киркоров на пресс-конференции «поставил на место» журналистку в розовой кофточке словами «Да мне пох.., как вы напишете, так же, как и вы». Это обсуждалось всем миром. В последнем случае победила Фемида: Киркоров заплатил в доход государства (а не оскорблённой им журналистке) 60 тыс. рублей. А вот знаменитое былинное Николая Озерова «Гол!!!… Х.., штанга!». Это случаи, когда «плебеев речи» с удовольствием цитируют, достигая каких-то сиюминутных целей. И кто тут больше «плебействует»?
     Русский мат неискореним? Он впитывается нами с молоком матерящейся матери?
     Вполне может быть. Но дело-то не в этом. Мат должен перестать быть публичным. Не обсасывать нужно со всех сторон то или иное инвективное высказывание той или иной знаменитости, а обходить молчанием, ограничившись неафишируемым наказанием.
     В России есть официальный список матерных (и запрещённых) слов на ТВ (интересно, всегда ли этим списком руководствуются редакторы ТНТ в программе с чисто русским названием «Комеди клаб»?). Есть и запрет на употребление мата в публичных выступлениях, роликах и т.д. (хованские и мэддисоны, естественно, рыдают об ограничении свободы слова). Но мат, как средство общественного выражения своих эмоций, почему-то прячется, как только в обществе наступает покой, и выползает наружу, когда наступают революции...
     Считается, что в конце второго десятилетия XXI века в России 80 процентов граждан считают публичное использование обсценной лексики недопустимым. Но вот беда, оставшееся уменьшающееся меньшинство защищает «свободу самовыражения» чересчур агрессивно и крикливо. Что с этим делать? Осмелюсь предложить: прекратить их слушать. 
     Юлия Журавлёва пошла дальше неприличий и решительно исключила из членов «Аристократов речи» людей, которые пользуются... сленгом. В один ряд со словом «ж...» она ставит «присаживайтесь», «волнительно», «я такая», «как бы», «то что» и – о ужас! – «тапать» (в смысле «нажимать»). В одну телегу впряжены конь и трепетная лань...
     Мне, например, ужасно не нравится словечко «крайний» в смысле «последний». Оно пришло из авиации (или ещё откуда), потому что какой-то «плебей речи» точно знает: за «последним» ничего нет, т.е. смерть. Не устаю утверждать, что за последним всегда можно пристроиться, и последнее становится предпоследним. А вот как раз за «крайним» – ничего нет и быть не может, вот это уже фатально. Поэтому, говоря «этот рейс крайний», суеверные люди должны понимать, что отправляют самолёт на тот свет.
     А как не вспомнить о безуспешной всенародной борьбе со словом «звОнит»? Я сдался. Я просто на «Ты мне позвОнишь?» отвечаю «Конечно, позвОню!» А вместо неизвестного мне до статьи Юлии слова «тапать» я безответственно применял «кнопать» (готов понести наказание за этот ужасный неологизм от «плебса»).
     И что? Мало ли что мне не нравится! Поэтому нужно бороться со сленгом? Не «пущать его аки лайя», клеймить и штрафовать направо и налево?
     Помните о внеязыковых функциях мата? Эти правила вполне применимы и к сленгу.
     Социально-разобщительная функция слов какого-то семантического ряда неизбежно приводит к созданию группы, т.е. налицо социально-объединительная функция. Эти слова становятся модными, они звучат и вызывают как восторги, так и проклятия. Но в конце концов «почиют бозе», оставляя за собой в лучшем случае одно наиболее близкое языку и поэтому удачное словечко. И Юлия Журавлёва, с негодованием заклеймив обляпавшее её чувства «тапать», эту мою мысль доказала блестяще!
     Куда делись упомянутые Юлией «с кем ты ходишь?», «волнительно», «я такая», «как бы»? Социальные группы, которые употребляли эти слова, растворились без следа... И сленг просто исчез. А используемые в этих группах слова язык не принял.
     Это потому, что язык справляется с неудобными словами сам, никакими указами царя Алексея Михайловича Тишайшего или Председателя СНК РСФСР Владимира Ильича Ленина невозможно запретить слово. Можно законодательно убирать слова, заставлять применять чиновьичьи, даже узаконить придуманный язык в целой стране (как это происходит на Украине), но победителем почему-то выходит тот язык, на котором просто говорят. Если он есть, то он сам по каким-то причинам о себе заботится. Язык можно только убить (вместе с носителем), покалечить невозможно.
     И совсем другое дело – использование той незначительной части языка, которую общество считает неприличной (тут есть нестыковки. Например, Юлия Журавлёва считает относительно допустимым слово «ж...», а я – нет; кто прав?). Этика заставляет молчать или придумывать правильные синонимы в необходимых случаях. Публичное применение табуированных слов не объяснишь даже состоянием аффекта: эти слова из подкорки выскакивают в рот из-за отсутствия банальных «тормозов». Происходит разделение носителей языка на «плебеев» и «аристократов» речи? Этакие социально-лингвистические и культурные статусы?
     – Ах, какие пустяки ты говоришь, мальчик! – воскликнула Женя и вынула из кармана свой заветный цветик-семицветик... (с)

Использованы эссе «Аристократы речи» Юлии Журавлёвой, статья В.П.Даниленко «Инволюция в языке: варваризация и вульгаризация» и сказка «Цветик-семицветик» Валентина Катаева.

Февраль-март 2017
Статью Юлии Журавлёвой «Аристократы речи» можно прочесть здесь:
http://donpisatel.ru/files/dp/dp_2017_03.compressed.pdf
на странице 3.