Необоримый Адмирал!

Ахайос 813 год от о.А.И.

Застольная беседа

   – Удивительно, – сказал Реймунд. – Мне доводилось встречаться с негодяями и подонками всех мастей. С параноиками. С людьми, находившимися под защитой государства. С людьми, защищенными лучше, чем банк Медини. Но к каждому находился свой подход. А теперь я в тупике.
   Они сидели в темной, почти пустой таверне, за столом из доски, положенной на бочку. Пол устилали окурки самокруток, кости и грязь. Под потолком клубился дым. За несколькими соседними столами пьяно орали тосты и здравницы люди, одетые в кожу, железо и шелковые платки на головах. На столе стоял крепкий черный ром в высоких деревянных кружках, скрепленных металлическими полосами, рядом лежали трубки, набитые душистым черным табаком. Их принесла пышногрудая служанка с коротко стрижеными волосами, ее платье сильно пообтрепалось, зато шнуровка на лифе была из золотой нити, а в чехле на поясе болталась наваха.
   – Херня, – отмахнулся собеседник Стурга, – они наверняка так тряслись за свои шкуры, что не убить их – значило оскорбить судьбу.
   Он был чуть выше среднего роста, чуть за сорок, но лицо оставалось довольно молодым. Длинный шваркарасский нос, темные глаза, высокие скулы, ровные благородные морщины, высокий лоб, смолисто-черные волосы собраны в длинный хвост, завязанный кожаным шнуром… Он вполне мог сойти за аристократа, если бы не одежда, откровенно пиратская, хоть и богатая – широкополая шляпа с довольно высокой тульей и стальной пряжкой, и красный платок. Черный жюстокор с золотым кантом и почти адмиральским высоким, жестким воротником. На правом плече крупный эполет, на левой руке полный доспешный элемент – наплечник с эмблемой в виде черепа кешкашивара с перекрещенными саблями, стальные пластины, укрывающие руку ниже плеча, налокотник с шипом, латная перчатка с когтями. Белый жилет на голое тело, штаны из крепкой кожи с ремнями, высокие блестящие ботфорты, все украшено цепями, шипами и клепками.
   – А ты не боишься смерти? – поинтересовался Реймунд.
   Сам он был одет в излюбленный кожаный плащ с отворотными рукавами, серый камзол, хлопковую рубашку, штаны из кожи на шнуровке, подкованные ботфорты, на руках любимые кастетные перчатки, рядом на столе морская шляпа с узкими полями, высокой тульей и пряжкой.
   – Нам всем когда-то надлежит сдохнуть, а я к тому же стар, – собеседник сплюнул, во рту у него недоставало зубов, некоторые были черными и наверняка гнилыми, а еще было много золотых, –ну, для своей профессии.
   – Видимо, в твоем случае возраст говорит о живучести, – Реймунд отпил из кружки, ром был густой и жгучий, со специями.
   – Смерть – игра парная, я просто даю пареньку с косой мало шансов, – ответил собеседник. Его звали Морнис Легад, а с некоторых пор еще – Адмирал.
   – Пожалуй, что так, я не нашел ни одного окольного пути – ты всегда был на виду, но при этом всегда с друзьями или, по крайней мере, среди тех, кто за тебя вступится, – продолжил Стург свою мысль.
   – Ну да, – собеседник сделал добрый глоток. – Они чего-то ходят за мной все время, я уж думал пару раз прогнать, но они ж друзья. Суки, конечно, но какие есть.
   – И даже в постели ты был не один, ни разу за те два месяца, что я пытаюсь, – агент Альянса взял в зубы трубку.
   – И очень хорошо, что ты не полез ко мне, когда у меня были дамы – любая из этих штучек порубала бы тебя на форшмак, пукнуть бы не успел, – заметил Морнис, беря в зубы трубку.
   – Но вот что меня волнует – почему? Почему так выходит, что столько народу стоит за тебя горой? Ты ведь пират, и, как я слышал, человек далеко не кристальной репутации, какого черта даже твои враги тебя защищают? – поинтересовался Стург у собеседника, продолжая дымить трубкой.
   – Да, я много хрени в жизни совершил. Убивал, обманывал, грабил, говорят, даже детей продавал. А о том, сколько народу убил – даже и не говорят. Но я никогда не предавал. Друзья – они как жена, только полезней, – Адмирал ненадолго задумался. – Наверное, поэтому жен у меня много, а друзей мало. Я помогаю им, они помогают мне. Я их уважаю, они меня уважают. Мы остаемся вместе и в горе, и в радости. А это, между прочим, важно! Есть такие, их в пекле брось – они выберутся и тебе ничего не скажут. А забудешь про день рождения – на всю жизнь обида. Я друзей не бросаю, они меня тоже. Так и живем.
   – А враги? – Реймунд поразился простоте мышления пирата.
   – А врагов, парень, – поднял Легад палец, – у меня нет. Всех своих врагов я отправляю на дно. Или делаю друзьями. Вот помню, был такой – Виконт, рожу мне на дуэли располосовал, до сих пор шрам остался. А потом я его отделал. Ну и подружились, сначала выгода была, потом не разлей вода стали. Убили его. Вечная память, – он мощно приложился к кружке, ополовинив содержимое, выдохнул, крякнул и продолжил. – Те мои «враги», которых ты можешь найти – это конкуренты. Мы можем обдурить друг друга, в абордаже честно пытаемся оттяпать друг другу башку. Я могу увести у кого-то из них корабль, они у меня – женщину, опять же, если сумеем. Но мы уважаем друг друга. Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. Каждый из этих утырков знает – попытается сподлить, ему такой же монетой отплатят. Так честность да уважение и куются. А беспредельщиков я уже лет десять как повывел.
   – Выходит, нет на тебя управы, – усмехнулся Реймунд.
   – Управа есть на всех, – пожал плечами Адмирал. – В море я могу столкнуться с амиланийским фрегатом, в порту – попасть брюхом на чей-то нож. Могу упиться вусмерть. Могу утонуть. А вот хитростью... Хитростью мы сами с усами.
   – И неужели во всех ты уверен? – подозрительно сощурился убийца, к тому времени он был уже немного пьян – кружка на столе была далеко не первой.
   – Сейчас расскажу, – Морнис ненадолго задумался. – А вот хотя бы с боцмана начну.


Этот боцман – самый лучший боцман в океане

   В том, что его зовут Тирган Беглый, моей заслуги нет. Первое имя дали в княжестве, откуда он родом, второе – амиланийки. А вот боцманом он уже у меня стал.
   Дело было так – прознали мы, что у амиланиек есть серебряные копи на острове, который на моей карте Шлюхиным значился, а как они его звали – не спрашивал. Собрали ребятишек – две сотни. Отборных – дело-то серьезное. Ну и отправились. А как прибыли на место – узнали у местных, которые от лютых баб по джунглям прятались, что есть на острове гетербаг – здоровый и сильный. Он с копей сбежал, сколотил ватагу, и по мере сил девочкам вредил – то конвой грабанет, то под шумок из копей еще кого умыкнет. Амиланийки его за эти труды Беглым Дьяволом прозвали, но потом сократили. Полезный товарищ, решил я. И две недели валандался по джунглям в поисках. А как-то ночью они сами ко мне пришли. Он здоровый, трех метров роста, оборванный, злой, воняет как вол, с тех пор совсем не изменился, разве что чуть поменьше стал – возраст. Ну и осерчавший к тому же. Пока разобрался, что к чему, четверо наших полегло и пятеро ихних. За пятого, помню, он мне еще по зубам съездил. Но когда про наше желание копи взять узнал, смягчился – не стал мне голову откручивать.
   – Хорошо, – говорит, – мы вам поможем. Но вы пленников выпустите. И перевезете.
   – Да откуда, чмо ты долговязое, – отвечаю я, за челюсть обиженный, – я возьму тебе место на корабле?
   – Ваших много поляжет, а без нас все пропадете, – отвечает. – Копи хорошо охраняют, много их, – говорит, – голыми руками не возьмешь, только я знаю, как их укрепления обойти.
   – Ладно, сколько-то возьмем, – соглашаюсь, – а с другими что делать? Несправедливо это – одних взять, других оставить.
   – А возьми тогда, – говорит, – да умыкни у баб рабское судно, оно сейчас как раз в проливе стоит.
   На том и порешили – сотню я взял, сотню квартирмейстеру оставил, и они на «Воре», судно мое так звалось, «Вор Удачи», утонул он, только штурвал я и спас, но это потом было. Отправились они, в общем, на «Воре» бабский галеон брать. А мы, с тридцатью оборвышами Беглого, по джунглям, по джунглям. Комары жрут, змеи жалят, малярия подбирается. В общем, долго ли коротко, добрались до копей, у них там крепость была. Обошли мы ее и прямиком в копи попали. Там рабов освободили. Беглый – он вообще мужик по жизни счастливый – потому как мужик. Сбежал раньше, чем оскопили. А остальные были не такие везучие. В общем, нас сто тридцать, тогда уже меньше – в боях с патрулями поубавилось, да полтыщи злых кастратов, разобрали ту крепостицу по кирпичам. Серебра, правда, не так много набрали, как хотелось, зато доброе дело сделали.
   Ну вот, доставили мы всех рабов – гетербагов, людей, пушистиков, на нейтральный берег и высадили там. Тут, значит, Тирган ко мне подходит и говорит:
   – Ты спас моих людей, я благодарен тебе, бери в команду – буду тебе служить.
   – Ну и на кой, простите, срамной уд, ты мне сдался, крыса сухопутная? – вопрошаю его я.
   А он тогда наш язык только начинал учить – понимал хорошо, а сам изъяснялся не очень. Словами, в общем, не объяснил. Как дал в рожу, я аж с копыт слетел и дивных девок крылатых, вокруг головы летающих, увидел.
   – Бери, – говорит, – а то ноги сломаю. Сам никуда не уйдешь, тут тебе служить буду.
   – Ладно, – отвечаю, – уговорил.
   Взял на корабль, он морской науке немного выучился, в матюках поднаторел и стал боцманом – лучше не придумаешь. Да к тому же другого такого воина еще поискать – он как-то даже батыра гетербажского уделал, но это другая история.

***
   – Н-да, – сказал Реймунд и осушил свою кружку. – Теперь ясно, почему я его не сдюжил. Думал – если убить его, сумею тебя разозлить и глупости начать делать заставить.


Убить боцмана

   Гетербаг был огромен. Его рост достигал почти трех метров, а размах плеч, толщина шеи и огромные руки наводили на мысли о сказочных великанах. Он был одет довольно просто – в кожаную куртку без одного рукава на голое тело, полотняные штаны, украшенные шитьем и цепями, стоптанные добротные ботфорты. На правом плече красовался массивный наплечник, который мог послужить нагрудником для небольшого человека, на левую была намотана цепь. На массивном поясе из многих слоев кожи висели исполинский ятаган, мортиретка и хандканон, напоминающий скорее вертлюжную пушку.
   Задание пришло совершенно неожиданно, сроков на подготовку и тщательное обдумывание плана не оставалось. Оно значилось как срочное. А Реймунд вообще не ожидал, что ему дадут новую цель. Скорее, его сделают целью для кого-то. Приходилось действовать почти наобум, полагаясь на удачу и приблизительный расчет.
   У Реймунда был один точный выстрел. Он расположился на крыше двухэтажного здания, покрытого гонтовой черепицей, гетербаг шел по кривой, узкой улочке внизу. Был самый конец подходящего месяца – месяца войны гетербагора. Штуцер был отличного качества и неплохо пристрелян. Накрыв плащом кремневый замок от мелкого, моросящего дождя, Стург прицелился в массивную голову с тяжелыми чертами лица, изборожденного морщинами и щеткой коротких жестких русых волос, перевел дыхание и спустил курок.
   Пуля зачарованная, чтобы бить точно в цель, прошла возле висячего уха гиганта, не причинив тому вреда. «Ну, теперь мы знаем, что сильнее – всепробивающий меч или несокрушимый щит», – мрачно подумал Реймунд, слишком поздно заметив, что одна из пуговиц двубортной куртки гетербага выполнена из яшмы с замысловатой резьбой – амулет от пуль.
   Убийца Альянса подхватил с гонты тяжелый фальшион и бросился бежать, перепрыгивая с крыши на крышу, собираясь атаковать противника сверху.
   Гетербаг лениво загнал снаряд в мортиретку, и, не особо целясь, выстрелил. Почти попал, за спиной бегущего Реймунда разлетелись осколки черепицы, рухнула чья-то крыша.
   – Проворный мудоконь, – сплюнул гетербаг через обломанный передний зуб, затем снял с пояса хандканон.
   Еще одна крыша, скользкая от дождя черепица, мешающийся плащ сброшен на грязную мостовую. Под ногами разлетаются красные осколки и обломки камней – и во второй раз противник почти попал, разнеся пулей, а скорее ядром, крышу и кусок стены.
   Последняя крыша. Хорошо, что враг медленный, он лениво тянет из-за пояса ятаган. «Успеваю». Стург скакнул, сверху вниз пикируя на противника, вложил в удар всю силу, метясь в горло. Но с необъяснимой быстротой на его пути встало синеватое лезвие ятагана, размерами превосходящего двуручный меч.
   Скрежет, искры. Реймунд резко отпрыгнул назад. Медленно, чуть вразвалку, как будто под ногами палуба корабля, гетербаг двинулся к нему, меся сапогами жидкую грязь.
   Быстрый взмах огромной полосы стали прошел прямо перед лицом убийцы, чуть оцарапав нос. Стург метнулся в сторону, ища момент атаковать в прыжке, но противник, хоть и медленный, все время оказывался прямо перед ним, держа ятаган на вытянутой руке.
   «Нет, не выйдет, он крупный и неповоротливый, но у него быстрые руки, и опыт, отменная техника. Он бережет силы, хотя у него их больше, чем у меня. И эти глаза, он следит за каждым моим движением, ждет, когда откроюсь. Он не даст мне подойти и не сделает ошибки. Не раньше, чем я».


Первая неудача

   – И? – полюбопытствовал Адмирал.
   – И я сбежал, – покачал головой агент. – Он действительно такой опасный воин, как ты о нем говоришь...
   – То-то, – засмеялся Морнис. – Они все такие. Не лучшие, само собой. У каждого свои слабости и недостатки, часто бывают в дерьмовом настроении – мы много повидали и многих потеряли. И с ними уж точно не пойдешь на бал к королю. Но как-то так вышло, что за тридцать лет пиратской жизни никого из них не смогли убить. Это чего-то да стоит.
   – Следующим был Сегун, – Стург дождался, когда ему подольют рому и отпил большой глоток. – Моя первая смерть.
   – Ааа, – пират ощерил зубы. – Так ты и был тот дурачок, который решил тягаться с Киншумицу?!


Танец воинов под сенью пагоды

   Дракиец был весьма велик, не такой здоровый, как гетербаг, зато и не такой мускулистый – скорее, сухой и жилистый. Покрытый прочной броней чешуи, в доспехе из стали, дерева и лакированной кожи. Всем дракийским кланам их боги дали какой-то дар. Клан огня дышал пламенем, клан воздуха летал, клан тени мог пользоваться тенями. Высшие дракийцы Клана Войны тоже получили свой дар, хоть и не столь явный как у прочих – они были прирожденными бойцами, достигавшими невероятных высот во владении оружием. А также в бою без оружия.
   В Храмовом Квартале Ахайоса была небольшая пагода, объединенный дракийский храм, куда немногочисленные высшие и кишащие в городе низшие дракийцы могли прийти воздать хвалу своему богу или помедитировать.
   Во дворе этой пагоды располагалась тренировочная площадка, выложенная из отшлифованного камня, окруженная столбами с ритуальными животными – дракон из малахита, тигр из яшмы, змей из обсидиана и прочими.
   Моросил мелкий, противный дождь, пагода тонула в густом водяном тумане. Было начало ихтиониса. Дракиец тренировался во дворе – мягкими, плавными движениями он отрабатывал приемы перемещения оружия, резко переводя их в смертоносные, если бы был противник, удары. По костяной пластине с узкими острыми рогами, венчавшей его голову, струился дождь, глаза, располагавшиеся во впадинах пластины, были закрыты толстыми чешуйчатыми веками. Длинные смолянистые черные волосы были уложены в особенную витиеватую прическу. Шипастый хвост двигался ровно и мягко, повторяя движения тела и резко переходя в атаку во время ударов. Оружием дракийца была не катана или нагината, как полагал Реймунд, а огромный, с черным, лакированным древком, украшенный ритуальными письменами топор. Но Стург не собирался соперничать с этим грозным оружием.
   – Ты Киншумицу Сегун? – поинтересовался Реймунд, одетый лишь в кожаные штаны, легкие мокасины и хлопковую рубашку, выходя из влажного тумана со стороны распахнутых ворот пагоды.
   Дракиец обратил на него внимание не сразу – оказалось, он не тренировался, а медитировал, пришлось повторить вопрос еще два раза, прежде чем он остановился и кивнул.
   – Я слышал, дракийцы Клана Войны – мастера единоборств, – убийца скинул рубашку, обнажив мускулистый торс. – Хотелось бы проверить на практике, если не возражаешь.
   Дракиец снова кивнул после недолгого раздумья, хвост раздраженно стегнул по плитам, выбив из камня несколько осколков. Сегун тоже принялся раздеваться. Избавившись от доспехов, он остался в шелковых штанах, повязанных широким поясом, доходящих до первого сустава ноги (у дракийцев этих суставов два, не считая непосредственно сустав стопы, первый – как у людей, второй – развернутый назад). Его тело покрывала чешуя серо-стального цвета и роговые, крючковатые шипы, сложен он был отменно, но с учетом своего роста выглядел худым, под чешуей перекатывались могучие мышцы.
   В этот раз Реймунд оценил противника по достоинству, как он надеялся, и перед тем, как прийти в пагоду, несколько дней усиленно тренировался, восстанавливая свои неплохие боевые навыки, а непосредственно перед боем принял колдовской эликсир, увеличивающий силу и скорость, повышающий болевой порог, и воспользовался свитком магии тела, повысившим его выносливость. И все же, глядя на противника, он уже не был столь уверен в результате.
   Встав в боевые стойки, противники медленно двинулись навстречу, описав каждый небольшой полукруг по залитой дождем площадке. Резко сблизившись, Стург начал с динамичной атаки на большой скорости, пытаясь прощупать оборону противника и определить уровень мастерства. Дракиец отвечал редко, стараясь не блокировать, а уклоняться от ударов, секретов своих возможностей не открывая. Несколько метких ударов рукой и мощный удар ногой в бедро Сегун все же пропустил, но они его не слишком смутили.
   Избежав контратаки Киншумицу, Реймунд отпрыгнул, и, стараясь сохранить дыхание, заговорил.
   – Ты достойный противник! Прими мое восхищение. Но я пришел не просто так, – дракиец попытался сократить дистанцию, но Стург снова отошел. – Заключим небольшое пари – я знаю, что дракийцы Клана Войны никогда не нарушают своих клятв. Если я сумею выиграть, не ответишь ли ты на несколько вопросов об Адмирале?
   Снова кивнув, противник нетерпеливо щелкнул хвостом по камню.
   «Отлично. Итак, ты быстр, очень силен и предпочитаешь защитную тактику, пока не измотаешь противника или не найдешь слабого места в его обороне. Наверняка рассчитываешь завершить бой одним метким ударом. Посмотрим».
   Он перешел в наступление, нанес удар ногой, затем провел успешную серию ударов руками в челюсть Сегуна, принимая его удары, редкие, но сильные, на локти и кисти.
   Так продолжалось некоторое время. Реймунд осыпал противника ударами, но тот, похоже, не особо-то о них и волновался.
   Однако убийца был собран и осторожен. В первый раз Киншумицу попытался провести решающий удар в корпус – в солнечное сплетение, дождавшись, когда противник откроется, нанося глубокий прямой удар рукой. Реймунд, ожидая такого поворота, успел захватить ладонь дракийца и провести болевой прием, но дракиец вывернулся с нечеловеческой силой.
   Бой продолжился. Стург не чувствовал усталости, но уже успел поранить руку о шипы на теле оппонента.
   В следующий раз Киншумицу нанес удар ногой, дав Реймунду подсечку, убийца упал, но когда противник попытался провести добивание, скакнул и нанес мощный удар двумя ногами в челюсть, впервые хорошенько пробив защиту. Сегун отшатнулся и чуть не упал. А Стург, перекатившись, рывком поднялся и сменил тактику.
   Теперь он, подобно своему спарринг-партнеру, наносил удары точно и расчетливо, со всей своей силой полугетербага. Одним ударом он достал противника в колено (верхнее), вторым – ногой в грудь, заставил дракийца отшатнуться, даже несмотря на роговую пластину, эту грудь защищавшую.
   Похоже, Киншумицу это надоело. Отбив и уклонившись от следующих двух атак убийцы, он перешел в наступление, с огромной скоростью нанося удары ногами, руками и хвостом. Но Реймунд этого ждал – он уклонялся или принимал удары на локти, кисти, бедра, один раз позволил легко задеть себя в грудь. Улучив подходящий момент, Стург произвел мощный нижний удар в живот, вложив в него всю силу, а когда противника чуть развернуло, добил коленом в печень.
   Сегуна бросило на колени. Он попытался подняться, но упал лицом на камни площадки. Священные животные осуждающе смотрели на него со своих постаментов.
   – Итак, ты сдаешься? – поинтересовался Стург, видя, что оппонент бой продолжать не может. – Выполнишь свою клятву?
   – Нет, – пророкотал Киншумицу, приподнимаясь на локтях.
   Он резко подсек Реймунду колени хвостом, и, прыгнув сверху, вогнал в глазницы агента Альянса пальцы, увенчанные толстыми, прямыми когтями.
   – Мы всегда выполняем клятвы, – закончил Сегун, с трудом поднимаясь над телом, – но он с меня никаких клятв не брал. А ты пришел убить его. И выполнить клятву значило бы предать Адмирала. Лучше быть клятвопреступником, чем предателем. Да и вообще я просто кивал.
   Когда Реймунд на следующий день проснулся в ветхой каморке Квартала Наемников, у него болела голова, как с жесточайшего похмелья, а в глазах все еще чувствовались фантомные когти. Проверив тайник, он обнаружил, что бриллиантовых сердечек осталось девять.


Абордажник с темным прошлым

   – Мы познакомились с Сегуном, когда я был щенком. Лет на пять старше тебя, а он до сих пор не изменился, не знаю, сколько ему лет, он вообще неразговорчив. Дракийцы живут долго, но знаю одно – надежней его не сыскать. До сих пор не знаю, в чем причина, но его выгнали из Клана. Пнули когтистой лапой под зад и сказали: «Вали куда хочешь, но чтоб на Дракисе мы тебя больше не видели». Ну, само собой, это все было пафосно, долго, в сложных выражениях и с привлечением цитат из философских книжек, может, даже хокку сочинили, но смысл особо не меняется.
   С тех пор искал смерти – сидел в трактире на базе Клешня, пил горькую, к тому же теплую, и ссорился со всеми по любому поводу. Говорил также, что пойдет служить на корабль к тому, кто его победит. Было там еще несколько дракийцев, они не рискнули или не хотели. Но ни героев Героики, ни батыров гетербагов в ту пору на Клешне не было. Надеюсь, ты понял шутку. Так что пришлось браться мне. Помню, пришел, плеснул ему выпивку в лицо и заорал благим матом – себя подбадривал, поджилки-то тряслись.
   – Вставай, чешуйчатая задница! Драться будем! На службу тебя изволю принять, – так и заорал, а может и не так. Давно дело было.
   Он только улыбнулся. Видел, как дракийцы улыбаются? То-то. Жуткое зрелище. Взял топор и вышел во двор.
   Ну и я за ним. С двумя саблями.
   – И что, неужели победил? – поразился Реймунд.
   – Нет, конечно, – рассмеялся Адмирал. – У меня, может, яйца и вкрутую, но у него-то бронированные.
   В общем, когда понял, что скоро он меня уделает… Это через минут пять произошло. Руки гудели. Одна сабля сломалась. В общем, выдохся. Достаю пистолет из-за спины и говорю:
   – Сдавайся! – ну, или что-то в этом роде.
   – Это не по правилам, – отвечает он, но стоит смирно.
   – Так я ж пират. Срал я на правила! – как щас помню, заорал.
   Думал, убьет. Ан нет. Видимо, понравилась моя дерзость или под дулом жить захотелось. А может, надоело дурака валять. Потом многие жалели, что первыми не додумались. Но, кто первый смекнул, того и сундуки.
   Пошел ко мне. Скоро стал главой абордажников. Люди его боялись и уважали. Сейчас больше уважают. Но и боятся – бывает, нашкодит кто-то, боцман орет, слюной брызжет, но не всегда помогает. А этот стоит и смотрит зенками своими нечеловеческими, и молчит. Топор поглаживает. Самые смелые минут через пять ломаются. Штаны мочат, маму зовут и извиняются.
   Но это еще не вся история. Проходили мы годиков пять. Деньжат подзаработали. Прославились немного. А на него Клан снова взъелся. Видать, завидно им стало, что такого бойца упустили.
   Прислали, в общем, пяток таких же. Шли мы по порту, а они на нас – с дайкатанами, нагинатами, луками. Злющие. С нами боцман был и Ведьма. Он меня, помню, рукой отодвигает и говорит:
   – Это не ваш бой, идите, я догоню, – а у самого в глазах смерть.
   – *** там, – отвечаю, хотя, может, и не так, я тогда образованней был и вежливее.
   Руку оттолкнул и встал между ним и родственничками.
   – Только через мой труп, – прямо в их морды костяные вякнул.
   Ну, один и говорит:
   – Как будет угодно.
   Тварь хвостатая.
   И на меня с нагинатой. А я стою. Он разбег взял, размахнулся, силу вложил. А я – не шелохнусь. А они ж воины. Остановил еле-еле свою мясорезку. Только лоб поцарапал.
   – Дерись, – шипит.
   – Нет, – отвечаю. – Режь так, а потом его, – в Сегуна тыкаю, – забирай.
   И боцман вперед вышел.
   – И меня режь, ****ь в чешуе, – руки скрестил, – если силенок хватит.
   И Ведьма за нами. Молча рядом встала и крылья расправила. Думаю, они тока на нее посмотрели да все решили. Уж как-нибудь честь бы стерпела зарубить двух вонючих выпердышей. А она красивая.
   Главный у них в шлеме золотом был.
   – Теперь они твой Клан, – ткнул в нас культей когтистой и ушел. А за ним остальные.
   А Киншумицу на это посмотрел и молвит:
   – Олухи. Теперь вы от меня всю жизнь не отделаетесь. А я уж постараюсь, чтоб она долгой была, – ну, он не так, конечно, сказал, длиннее да изящнее. Но смысл, опять же, я передал.
   А потом мы еще немало вместе пережили. И, как видишь, слово держит. Ну не слово – так шуточку.


Ведьма-Ворон

   А с Ирцикрой Ведьмой мы познакомились еще раньше, она служила на корабле моего, так сказать, духовного отца. Я первым помощником был, а она навигатором у Хармуса Белого Ветра. Был такой знаменитый пират. Жил славно, умер глупо – крокодилы съели. Враги поймали да скормили. Я был добрее, просто порубил гаденышей. Правда, одного пришлось в дерьме утопить, но там просто вариантов не было. Ну, так вот, не сильно-то мы с ней друг друга и любили. Симираллы – они все гордые, ибо у них крылья есть, а значит, паря в небесах, они на нас на всех гадить хотели. А некоторые даже гадят. Что-то я все о дерьме, да о дерьме.
   Вернемся к Ирцикре. Она поинтереснее будет. В общем, симираллы рода Ворона, из которых она происходит – они почти на грани гордости и идиотизма стоят, а превосходят их в этом только орлы, их главные, да павлины. Но что поделаешь – на корабле особо не повыпендриваешься, если что не нравится – пожалте за борт.
   Но был случай. Думаю, из-за него все и изменилось. Простой, в общем-то, не как с боцманом да Сегуном. Но занятный. Рассказываю только потому, что передо мной погибель моя мнимая сидит. Но потом лучше все же не распространяйся.
   В общем, стояли мы в одном порту – мягко говоря, враждебном. Капитан никого на берег не пускал. А ей, значит, голубем письмо пришло. И вроде как ждет ее кто-то на берегу, сойти нужно. А капитан ни в какую. Ну, тут я сказал, что ща все будет, и сел с Белым Ветром бухать. А он, признаться, пират был славный, но пить так и не научился. Вышел я навеселе и лодку ей спустил. Сам на весла сел, сказал:
   – Одну не отпущу, – она только кивнула. Я прав оказался, что не пустил.
   В общем, добрались мы до берега. И нашли в порту дом небольшой, где она сказала у дверей подождать. А сама на второй этаж поднялась. Ну, я не будь дурак, залез по изгороди и подслушал. Еще подсмотреть хотел – всегда интересно было, как симираллы трахаются. Но не сподобило. В общем, там другой симиралл оказался. Ее суженый бывший. Ну, или еще тогдашний, их хрен разберет. Симираллы они вообще создания удивительные, в том смысле, что не знаешь, что и когда им в голову взбредет. Та же Ирцикра, она в море за острыми ощущениями отправилась – могла и дома жить припеваючи. Но нет – ветер странствий, все такое, ни деньги, ни кровь не интересовали. Так, искусства ради с нами шаталась и до сих пор шатается. Ну, у нее-то это молодость – вороны по триста лет живут, вот и гуляет.
   В общем, гнусность там приключилась неимоверная. Суженый этот поведал ей, что за долги нашу подругу продал, и умолял не отпираться, мол, иначе ему не жить. А она плакала, я краем глаза видел – молча так, тяжело, слезы по щекам катились, а она смотрела на него, гордо так, осуждающе, всепонимающе. За то, что я потом сделал, она меня сначала чуть ли не возненавидела, а потом поблагодарила тайком. Вижу – к дому четверо подходят, в плащах и при оружии. Покупатели.
   Ну, я окошечко разбил, на второй этаж влез, суженому ее – петуху недоделанному, даром, что ворон, в рыло клювастое закатал, а ее на плечо взвалил. Они, симираллы, легкие – кости другие, как у птиц, чтоб летать сподручнее. Но с другой стороны – неудобные, крылья мешают. И в окно. А в комнате связку гренад зажженных бросил.
   Уж не знаю, много ли живых осталось, и кто это были. Может, и важные шишки – симираллы-то дорого стоят. Я бегом до порта, а она злая – лягается, в грудь два раза так локтем захреначила, думал, сердце остановится. Два раза пыталась в тень уйти – это их способность такая родовая. Но я ее по щекам шлепал – не давал сосредоточиться. Закинул в лодку и дунул на «Беспечального» – так нашу посудину звали.
   На борту она меня прикончить пыталась. Потом в каюте заперлась. Думаю, плакала. А потом пили мы три дня, по-черному. На четвертый день решили, что мудак ее суженый хуже некуда, а мы ей лучше найдем. Пока не нашли, но она не унывает.
   – Н-да, – заметил на это Реймунд, – видимо, я ей тоже не подошел.


Соблазнение навигатора

   Театр был полон высоких гостей – «Лунный блик» посещал весь свет общества Ахайоса. Во многом причиной его успеха являлось место расположения, Правительственный Квартал. В то время как большая часть театров располагалась в Квартале Воров.
   С другой стороны, сюда приходили не ради пьес, сегодняшняя – «Капитан Тэльеро» – была помпезной и скучной. Но дамы в великолепных платьях, галантные кавалеры в камзолах, расшитых золотом. Городские чиновники, из тех, что брали взятки без скромности. Офицеры в парадных мундирах, за которые отдавали последние деньги. Все они прибывали сюда ради демонстрации статуса, с целью показать свое богатство и изящный вкус, а заодно по достоинству (то есть, как правило, очень низко) оценить всех остальных. Своеобразная форма соревнования.
   Тем удивительнее было встретить здесь ее. Впрочем, Реймунд, само собой, знал куда идти. Ирцикра Ведьма выделялась из толпы, как ворон выделяется из толпы павлинов и пестрых петухов. Как у всех симираллов, у нее были огромные, приспособленные для полета крылья, иссиня-черные. А лицо представляло эстетичную смесь птичьих и человеческих элементов – от птицы верхняя половина вороньего клюва, закрывавшая наполовину изящный, некрупный нос, и перья на голове, сочетавшиеся с длинными, того же цвета, что и крылья, волосами. Вместе перья и клюв представляли собой подобие карнавальной маски, и, несмотря на непривычность для человеческого взгляда, интриговали. От человека было все остальное – небольшие бледно-розовые губы, крупные округлые скулы, острый подбородок, прекрасные глаза, меняющие цвет радужки в зависимости от освещения – от золотистых до темно-карих. Одежда ее тоже выделялась – черный морской мундир с серебряным позументом, воротником-стойкой, золотыми эполетами. Он был расстегнут, и в глубоком вырезе шелковой рубашки с кружевами, чуть ниже белого шейного платка, виднелась некрупная, округлая грудь. Далее – обтягивающие замшевые штаны и узкие военные сапоги, на поясе портупея с морским палашом и парой пистолетов.
   Представление завершилось, и гости разъезжались по домам, занимая кареты или пешком. Некоторые стояли у входа и беседовали, ожидая опаздывающих.
   – Не ожидал встретить ворона в толпе куриц, – Реймунд подошел к Ведьме и отвесил короткий поклон. Он был одет в двубортный сюртук с золотыми пуговицами, кюлоты, узкие сапоги, все в темных тонах, на поясе сабля, на сгибе локтя треуголка. – Разрешите отрекомендоваться миледи – шевалье Рено де Тарниз, к вашим услугам. Я заметил вас в театре и просто не мог не подойти.
   – На птичку вблизи поглазеть решили? – холодно ответила она высоким, красивым голосом. «Ей бы самой на сцене петь», – подумал Стург.
   – О нет, моя госпожа, вы меня неправильно поняли, – он улыбнулся, по возможности приятно, внешность он немного поменял магией – чуть уже сделал лицо, длиннее нос, выше и изящней скулы. Тоньше подбородок, темнее волосы, заклятье должно было продержаться еще часов шесть. – Прибыв сюда лишь ради долга, я никак не ожидал, что вечер может быть наполнен чем-то кроме скуки среди этого надменного стада. И тут вы, столь загадочная и очаровательная! Я просто не мог не подойти.
   – То есть, я скрасила вам вечерок подобно редкой зверушке в давно изученном зоопарке? – он не думал, что ее тон может стать еще холоднее.
   – О нет! Прошу вас, миледи! – воскликнул Реймунд. – Не поймите меня превратно, меня очаровали вы сами, та загадка, которая таится в этих прекрасных глазах, ваша мрачная торжественность и даже ваша надменность.
   – Я еще и надменная, – пробормотала она. – Подите прочь.
   – Но прошу, дайте мне шанс! – снова возопил убийца. – Всего один вечер! – он схватил Ирцикру под локоть. – Я докажу, что ваше мнение обо мне не верно, и намерения самые честные!
   – Мальчик, – в ее тоне был лед и смерть. – Если ты сейчас же не уберешь руку, то будешь горько жалеть об этом до скончания жизни. Ибо тебе нечем будет даже подрочить, не то что хватать незнакомых теть за руки.
   Он вынужденно отпрянул. А Ведьма довольно быстро удалилась, оставив за собой аромат вереска и разочарования.
***
   – Я пытался еще несколько раз – дважды под разными образами заговаривал с ней у театров, она их так любит? – продолжил свой рассказ Реймунд.
   – Да, у нее пунктик, если в какой город заходим – все время по разным театрам ходит, не успокоится, пока все не обойдет, ну или пока не отбудем, – подтвердил Адмирал.
   – Пытался менять тактику беседы, был то нежным, то напористым, все по барабану, – Реймунд рассерженно стукнул рукой по столу, кружки подпрыгнули. – Потом припомнил один прием из своей прошлой практики – притащил ей с болот голову какой-то страхолюдины, убитой в ее честь. А она сравнила меня с котом, тащащим хозяину убитую мышь, и полила презрением.
   Морнис Легад уже ржал в голос.
   – Потом я еще попробовал устроить ей засаду и героически спасти, но она порубила всех напавших до того, как я подоспел, – разочарованно сообщил Стург. – Писал стихи, слал подарки, даже портрет заказал. Разве что серенады под окнами не пел – она скрывала, где живет.
   – Все! Все! Довольно! Уморил! – Адмирал почти сполз со стула под стол и сотрясался от хохота всем телом, держась за стол руками, чтоб совсем не упасть. – Так вот кто был ее полоумным поклонником. Она рассказывала, ей даже польстило немного. Столько внимания. Ой. Все. Щас отдышусь. Расскажу.
   Он немного пришел в себя, выпил, затянулся трубкой и пояснил.
   – Ирцикра – она людей не любит. Ну... – он просунул указательный палец правой руки в согнутые кольцом безымянный и большой палец левой, – в этом смысле. Вообще никого не любит. Даже я бы сказал, отвращение питает. Ей только симиралла подавай. Помню, в свое время было два крепких абордажника, они ее прижали и хотели, так сказать, – он ухмыльнулся, – порадовать. Да не сдюжили. Сначала она отбила им все естество, а затем, не вру, честное слово, вставила в задницы швабры и отправила драить палубу. Мы их даже пороть не стали за нападение на офицера.
   – Н-да, – рассмеялся Реймунд, – нелепо же я выглядел, пытаясь очаровать ее и использовать против тебя.
   На этот раз Морнис таки грохнулся под стол, еле дыша от хохота.


Алкогольный поединок со старым морским волком. Результат – предсказуем

   Домик стоял за городом, но достаточно близко к стенам, чтобы не служить предметом вожделения многочисленных налетчиков рыщущих, по Калистису в поисках легкой добычи. Хотя здесь они скорее нашли бы быструю смерть. Это неприметное кирпичное здание с мансардой и двускатной крышей, крытой красной черепицей, окруженное садиком с молодыми деревцами и прочной каменной стеной в два человеческих роста, облюбовал старый пират, с возрастом сделавшийся еще и философом.
   Они сидели в некрупной гостиной, где на стенах прикованные цепями или блестящими скобами висели шпаги, сабли, двуручные мечи и обрывки пыльных знамен:
   – Нравится? – проговорил невысокий сухой старик. Он был одет в кожаный колет, просторные полотняные штаны и мягкую домашнюю рубашку, а поверх этого в теплый шерстяной халат. – Все это досталось мне по наследству.
   – Наследству? – переспросил Реймунд, оглядывая старое, но явно боевое оружие.
   – Ага. От тех ублюдков, которых я прикончил. На моем веку таких было немало. Счет потерял еще на первой сотне. Да и считал я тогда только по пальцам. Тяжело приходилось, – собеседник убийцы был не лишен мужественной красоты – довольное узкое лицо, нос с горбинкой, несколько раз сломанный и выправленный, узкие губы. Острый, но сильный подбородок, с клиновидной бородкой цвета соли с перцем, где соли было много, а перца мало. Острые выдающиеся скулы, впалые щеки, многочисленные морщины и шрамы. Черные с сильной проседью длинные волосы.
   – Да, я вижу, ублюдков в мире было немало, – Стург хлебнул золотистого рома из высокого кубка из потемневшего серебра.
   – И остается все еще дохрена. Но я изрядно поубавил их количество, – собеседник ощерился, показав черные от табака, рома и редкого ухода зубы, перемежавшиеся с дырками и протезами из драгоценных камней. Его звали Готард ван Док, и агент Альянса пришел сюда, чтобы попытаться выспросить у старика про Адмирала. Но для начала следовало его споить.
   – За уменьшение их числа! – Реймунд поднял кубок, оба выпили, на столе высились четыре непочатых бутылки рома, пятую они уже опустошили в кубки. – И в каких же морях они водились?
   – Я боюсь, ты поседеешь, если я захочу перечислить все моря, в которых плавал, – Готард сделал изрядный глоток. – Ты пей, пей, раз уж обещал меня перепить. Я ходил по волнам с самого детства – мальчишкой на отцовском китобое в холодных алмарских землях. Потом моряком на экваториальных судах. Потом матросом на бесчисленном множестве пиратских посудин. Был капитаном, квартирмейстером, абордажником, даже эскадрой один раз командовал, когда больше некому было. Я видел вулканические острова, где вода кипела от жара. Видел райские сады, казавшиеся такими с корабля, и обращавшиеся малярийным адом, если ступить на берег. Брал туземные баркасы, каботажные тартаны, ригельвандские люггеры, шваркарасские флейты, алмарские галеоны и амиланийские фрегаты. А также джонки и шебеки. Резал тигринов и пантероидов, мушкетеров и морских пехотинцев, доспешных рыцарей с ногами, разъезжавшимися от качки, и наемников, всю жизнь сражавшихся на воде. Ходил от Хмааларского Султаната до края света на востоке, где рифы и мели, шторма и грозы не дают честным морякам шанса узнать, что там – за горизонтом. От величественного и грязного Астуритона на Поясе Свободы до амиланийского Моря Туманов, скрывающего их золотые корабли, идущие на север. Я видел столько, сколько иные не увидят и за десять жизней – демонов, древних богов, каннибалов, становившихся втрое сильнее, пожирая сердца врагов. Героев и негодяев. И все они хотели меня угробить...
   – За ветер странствий! – поднял тост Стург.
   – Выпью, не чокаясь, – ответил ван Док. – Повидав столько разного дерьма на своем веку, я тебе, парень, скажу, как на духу – лучше быть крестьянином или рыбаком, видящим лишь свой берег и полоску моря возле него. Так спокойнее.
   В зал вошла полная немолодая женщина, чья крупная грудь еле-еле помещалась в вырезе зеленого платья с лифом и кружевами, на бедрах у нее была лоскутная цветастая юбка, на голове потертый красный платок, а в ушах золотые сережки.
   Она забрала опустевшую бутылку и, перед тем как унести, с размаху съездила ей по голове старого пирата.
   – Долбоеб! – сказала она, улыбнувшись золотыми зубами. – Если бы не странствия, ты бы меня не встретил!
   – И об этом я жалею больше всего на свете! – взревел Готард, хлопнул женщину по заду и опрокинул себе в горло содержимое своего кубка.
   Так они беседовали о пиратах, сокровищах, кладах, крови и риске. Незаметно спустился вечер, окрасив закатными цветами слюду на окнах, потом пришла ночь, душная и дождливая. Был конец ихтиониса – зимнего месяца. А наутро Реймунд проснулся с больной головой и дивным послевкусьем медвежьей жопы во рту. Старый пират весело сообщил, что Стурга сморило, но он здорово держался. «Давно, – говорил ван Док, – у меня не было такого достойного соперника».
   Опохмелившись пивом, раздосадованный агент Альянса удалился, еле волоча ноги. «Заговоренные они все что ли?!»


Квартирмейстер – царь и бог на корабле. А капитан – это капитан

   – Готард ван Док – мужик суровый, но справедливый. Он служил квартирмейстером на судне Хармуса Белого Ветра еще когда я только попал туда. И, честно говоря, привязался я к нему много больше, чем к самому старине Хармусу. Хотя может это от того, что он умудрился так рано не сдохнуть.
   Прекрасно помню, как он разруливал любую проблему на корабле в мгновение ока. Двое поссорились из-за чарки – неделю пьют напополам, а если поссорятся еще раз – отправлял их вместе на какое-нибудь задание, где надо были прикрывать друг друга. Если возникала драка на корабле, он быстренько разнимал дерущихся и предлагал решать проблемы с ним. Поначалу находились такие, что пытались, но Готард владел, и смею предположить, владеет кортиком как сам дьявол. Главная обязанность квартирмейстера – делить добычу, и он это делал с большой сноровкой. Ни разу за то время, пока я служу, обиженных не оставалось. А вот если какая-то мразь пыталась присвоить лишнего... таких ван Док не щадил, скрысить от товарищей золотишко – последнее дело. Припасы у нас всегда были свежие, вода чистая, даже крысы его боялись, а корабельный кот уважал. Все потому что дядька с детства в море, и моряцкую долю знал крепко. А к людям, хотя это были сволочи и подонки, пираты редко бывает другими, относился бережно. Принимая на корабль матросов, абордажников, канониров, он зорко следил, чтоб не попадалось всякой беззаконной гниды, стремящейся мутить воду и обижать тех, с кем еще предстояло драться бок о бок и идти по волнам на утлом челне, откуда деться было некуда. Он предпочитал взять на борт зеленого юнца и обучить его премудростям корабельной службы, чем тащить умелых негодяев, которые будут ждать момента всадить нож в спину. Люди сами шли к нему с проблемами, и Готард всегда выслушивал, помогал делом и советом. Если кто-то начинал страдать херней, он быстро находил управу – заставлял работать или тренироваться, как две смены по вантам посигаешь, вся дурь из мозгов выветривалась.
   Помню, был случай, уже на «Воре Удачи», когда ван Док перешел ко мне квартирмейстером, Хармус его сам отправил – волновался за меня, сопляка. Попал к нам парнишка-аристократ – страдал, значит, от неразделенной любви. Все маялся, в бою смерти искал. Так Готард, когда выдались несколько дней поспокойнее с ровным курсом, позвал сначала Сегуна, а потом Беглого, чтобы первый парня ратному делу обучил, а второй тяжести для крепости тела заставил поднимать до изнеможения. Через месяц такой жизни этот аристократик ту шлюху благородную, что его отшила, и помнить забыл. А в первом же абордаже так рубился, что я ему премию дал из своей доли. Потом нашел себе деваху из наших абордажниц. Женились даже. А дальше как часто бывает – грустно, повесили их как пиратов, когда в шваркарасском порту осесть решили.
   Был еще случай – взяли мы пленного, монаха-норманита. Такой может ночью весь корабль в кладбище превратить, если хотя бы до вилки доберется. Поначалу он раненый лежал, а затем начал о побеге думать, оправился. Готард это смекнул, взял бутылку и пошел к монаху беседовать о пиратстве и богословии. Каждый вечер выходил от него, еле на ногах держась, когда монах уже мертвым сном спал пьяный. И так две недели. В общем, сдюжил норманита – победил, парень даже с нами некоторое время проплавал, в абордаже его даже Киншумицу боялся. А потом на берег сошел – долг перед Господом позвал, но на нас зла уже не держал. Убедил его ван Док, что все в жизни не просто так происходит.
   Вообще, пьянство квартирмейстера – это отдельная история. Он питием такие подвиги совершал, каких я мечом не делал. Взяли нас как-то в плен пираты с базы Черного Пса. Многих поубивали, остальных повязали. А их капитан – гетербаг, толстый как бочка. Очень, значит, гордился, что любого перепить может. Ван Доку на третий день надоело в трюме сидеть. Он тюремщика позвал и говорит:
   – Зови сюда свой пузырь на ножках.
   Тот пришел, заревел, плеваться начал.
   – За что ты меня так позорно величаешь?! – молвит. – Я ж тебя и под килем протянуть могу.
   – Это можешь, – соглашается квартирмейстер. – И на куски порезать, и шкуру на ремни пустить. Все, что угодно ты со мной можешь сделать, только перепить не сумеешь.
   – Как так, – говорит гетербаг, – тебя, человечишку куцего, чтобы я, Большой Оргонг, перепить не смог? На что спорим?!
   – У меня нет ничего – все вы, суки, отобрали, – отвечает Готард. – Могу с тобой только на свою свободу спорить.
   Всю ночь они пили. Готард не тока лыка не вязал, даже на ногах не держался. Но гетербаг первым под стол упал. Ну, правда, наш квартирмейстер момент подгадал – они к тому времени уже успели изрядно наших запасов ромовых да винных отведать. Но я считаю, победа честная.
   Освободили его. Но мы-то в цепях. Ван Док решил, что не пойдет так. Как этот, значит, Большой Оргонг протрезвел немного, приходит к нему и говорит.
   – Раз ты меня освободил, – а про себя улыбается, – сделаю я тебе подарок. 
   И схрон показывает, с ящиком коньяка шваркарасского столетней выдержки.
   А когда здоровяк коньяка половину ящика с командой распробовал, снова пить предложил – на Сегуна. На карачках с утра от капитана ихнего выполз. И дракийца нашего освободил.
   Потом взял и второй схрон показал – с настойкой полынной, забористой. Наш Готард – он вообще к зеленому змию был неравнодушен и много всяких тайников на корабле с этим делом сваял. А когда Оргонг да люди его, все кроме часовых надстойки, перепились и глюки ловили, они с Киншумицу часовых положили и нас выпустили. А мы злые и трезвые. В общем, всех кого со злости не порубали, потом на берег ссадили. Милосердие оказали. Аккурат возле амиланийской колонии. Так что, чую, поет теперь где-нибудь Оргонг фальцетом и тот абсент вспоминает.

***
   Реймунд ошарашено покачал головой. «Так облажаться четыре раза подряд – о таком даже в книжках не пишут».


Враг моего врага не мой друг

   Таверна была ветхой и старой, как большинство из тех, что располагались в Пиратском Квартале. Она была сделана из остова старой бригантины, но внутреннее убранство радовало глаз грубым, но самобытным стилем. За стойкой из крупной доски красного дерева стоял высокий, худой старик-бармен, одноглазый и в красном головном платке, расшитом рыбами. Он протирал не первой свежести стаканы, а полки позади стойки ломились от выпивки, которая больше подошла бы королям и герцогам, а не пиратам.
   За столами из бочек с круглыми медными дисками на них сидели люди в грязной и эклектичной одежде, пестрой, но зато выполненной из шелка, парчи, замши, бархата и дорогих мехов, с украшениями из золота, серебра и черненой стали.
   Двое гетербагов, на плече одного из которых сидел разноцветный попугай, а второй был столь мускулист, что по нему можно были писать анатомический атлас, в углу зала боролись на руках. В другой части зала четверо крепких лысых парней, по виду бывших морпехов, стройная девушка в одежде из хлопка и кожи и невысокий старикан на деревянной ноге соревновались в метании ножей. Они засаживали их в коронованное соломенное чучело в плаще королевских мушкетеров. Девушка выигрывала, всадив сразу два ножа в глаза мишени.
   За другими столами пили, играли в карты, рассказывали морские басни и перемывали косточки капитанам.
   «Идиллия, черт возьми», – подумал Реймунд, входя через расшатанные двойные дверцы.
   Он подошел через зал, особо не привлекая внимания, к стойке, где сидел кряжистый, неплохо сложенный пират с угловатым лицом, изрытым крупными оспинами. Он был одет в кожаную куртку с заклепками из чистого золота, замшевые штаны на шнуровке, ботфорты с рядами некрупных шипов по краям, рядом на стойке покоилась кожаная шляпа.
   – Ты Рябой Ник? Капитан «Морского Потрошителя»? – поинтересовался Стург, подойдя и заняв высокий табурет справа от собеседника.
   Названный Рябым Ником кивнул, выпил водки из серебряной рюмки и стукнул по стойке намекая бармену, что нужно еще. Затем повернул лицо с толстым носом и злыми глазами к человеку, тревожащему его покой.
   – Ты ведь враг Адмирала? – продолжил Реймунд, не замечая сверлящего его мрачного взгляда.
   Снова кивок, порция водки, только что налитая барменом, отправилась в смердящую пасть с неровными, крупными зубами.
   – У меня есть к тебе предложение. Очень выгодное. И заодно ты сумеешь расквитаться с Морнисом Легадом, – Стург посмотрел прямо в глаза собеседника. «В гляделки должны играть двое, и я это неплохо умею делать».
   Некоторое время померявшись взглядом с назойливым собеседником, Рябой Ник отвернулся, стукнул рюмкой по стойке и промолвил хриплым, пропитым голосом:
   – Иди нахуй, – прозвучало вполне однозначно.

***

   Была середина ихтиониса, ветер нес с моря холодные брызги, а свинцовые тучи, висевшие низко над городом, постоянно грозили дождем. Палуба «Прекрасной герцогини», большой бригантины, пришвартованной в порту Ахайоса, была шаткой и мокрой, на капитанском мостике не было никого, кроме прославленного капитана Эллезера Свифта Черного и его собеседника. Эллезер был одет со вкусом и шиком, без лишних деталей, в черное – приталенный редингот, застегнутый на два ряда пуговиц из темного серебра, узкие кюлоты, высокие подкованные ботфорты. На лакированной портупее висел корд в стальных ножнах, пара пистолетов с рукоятями, украшенными головами демонов. На голове – узкая треуголка с плюмажем из черных перьев, на шее единственное белое пятно – кружевной шейный платок. Его собеседник был одет в морскую шляпу с высокой тульей и узкими полями, кожаный плащ, такие же жилет и штаны с ремнями, на ногах подвернутые ботфорты, на руках кастетные перчатки.
   – Вы обдумали мое предложение? – спросил собеседник, Реймунд Стург, назвавшийся посредником важных лиц по имени Леруа Трэмьен.
   – Да, сударь, – ответил Эллезер, густым, сильным баритоном. – И, к сожалению, ничего не могу с этим поделать. Мой ответ – нет.
   – Может быть, стоит еще подумать? – голос звучал безэмоционально, но в душе убийца был немного разочарован, похоже, еще один тупик. – Сумма серьезная, к тому же следом за суммой будет принято решение о каперском патенте и командовании крупным рейдом.
   Агент Альянса не врал – ему довелось приложить немало усилий, дать множество взяток и в хлам издергать все имеющиеся ниточки влияния, чтобы озвученные условия при любой проверке звучали как правда, каковой почти и являлись. Во всем, кроме последнего пункта, даже Альянс не обладает такими ресурсами влияния в командовании шваркарасских колониальных сил, чтобы дать безродному каперу под командование суда ВМС Вице-Королевства.
   – Я бы сказал, что соблазнитель из вас не хуже, чем из прожженного демона, еще немного, – Свифт улыбнулся ровными белыми зубами, – и я бы подумал, что вы действительно демон, подосланный, к примеру, Демоницами. Но я просто не могу вам помочь. А обмануть вас, думаю, было бы весьма опасно. Не примите меня за труса, но это дело, в которое лучше не влезать.
   – Но ведь Адмирал ваш давний соперник, и пока он возглавляет Береговое Братство Ахайоса, вы не можете быть уверены в стабильности своего положения, – заметил Реймунд.
   – Бесспорно, – согласился Черный. – Но если я ввяжусь в вашу авантюру, я буду уверен. Уверен в том, что сразу после падения Адмирала, а ведь именно это вы планируете, не отпирайтесь, я не идиот, я стану следующим трупом, болтающимся на рее или кормящим акул.
   – У вас будут могущественные союзники, способные обеспечить безопасность... – попытался возразить Стург, но собеседник протестующе поднял руку в кожаной перчатке.
   – У Адмирала тоже найдутся могущественные союзники. Но дело не в том, что у него много друзей. И даже не в том, что в его персоне заинтересованно множество сторон, начиная от колониального правительства и заканчивая ригельвандскими шпионами, – пират говорил с печалью в голосе. – Дело в том, что как только я поступлю подобным образом, который вы желаете мне навязать, я совершу подлость за гранью дозволенного. Подлость, которая обрушит один из барьеров, сдерживающих братство от превращения в толпу скотов, режущих друг друга почем зря всеми доступными способами. Я создам прецедент, который в первую очередь затем используют по отношению ко мне, – Свифт покачал головой. – Не хочу жить в страхе за свою жизнь, большем, чем уже есть. Каждое пиратское братство существует на допущениях, компромиссах и той толике порядка, которая отличает нас – природных негодяев, от безумных алчущих крови дикарей. И я не стану способствовать падению нашего.
   – Я все же считаю, что вы сгущаете краски, вряд ли Морнис Легад так уж незаменим, – заметил Реймунд.
   – Адмирал вполне заменим. Незаменим порядок, который он создал. В этом проекте участвовали мы все. В общем, мой ответ – нет, – Эллезер поежился и решил идти в каюту.
   – Что ж, жаль. 
   «То ли трус, то ли хитрец, скорее, и то, и другое. Похоже, они все хотят падения Адмирала, но никто не хочет быть первым».
   – Если передумаете, еще пара дней у вас есть. Вы знаете, где меня найти.
   – Не передумаю, – ответил Черный и скрылся за дверью, обшитой дубом.

***

   Особняк стоял на холме, на границе между Пиратским Кварталом и районом Банды Трупоедов. Здесь было холодно как в могиле, а само готическое строение скорее напоминало склеп, увеличенный в размерах. Его обитателей тоже, по большей части, нельзя было назвать живыми. Для них даже существовало специальное слово – нежить.
   Был конец ихтиониса, на улице был дождь. Но в обширном помещении, драпированном черным бархатом, лишенном окон, зато наполненным декоративными саркофагами, мебелью из черных пород дерева, старыми шипастыми доспехами, мертвыми цветами в изящных вазах и прочими образчиками специфического вкуса его владельца, дождя слышно не было.
   В высоком каменном, резном кресле, окруженный тремя полуобнаженными бледными красотками в черных шелках и узких корсетах, напротив Реймунда, не называвшегося на этот раз ни одним именем и пришедшего в этот дом-склеп в черном плаще с капюшоном, скрывающим лицо, расположился хозяин дома. Капитан и большой авторитет среди пиратов-умертвий, Маркос Слуга Заката, был высок, строен, аристократичен, обладал утонченными чертами прекрасного и неподвижного, как карнавальная маска, лица. И длинными, цвета безлунной ночи, волосами, ровными прядями ложившимися по плечам. Он был одет в приталенный сюртук с небольшими отворотными рукавами, узкие бриджи, остроносые сапоги, шелковую, расстегнутую до пояса рубашку, открывающую идеальной формы мускулистую грудь и ровные кубики живота. Одной рукой, с идеальными, ухоженными ногтями, вампир поглаживал брюнетку-стригу, чья голова покоилась на его коленях. На сжатый кулак второй он положил округлый подбородок, рассматривая своего гостя голодным, звериным взором светящихся пурпурных глаз.
   – Если господин позволит мне говорить, – начал Реймунд.
   – Господин позволяет, – томный, приятный альт сопровождался визгливым смехом обсевших умертвие подружек.
   – Я сообщу, что прислан сюда группой могущественных существ, заинтересованных в изменении положения дел в Ахайосе, – Стург намеренно использовал безличное обозначение своих мнимых хозяев, чтобы намекнуть на их, возможно, неживое происхождение.
   – И что же, – вампир обнажил ровные, некрупные белые зубы, среди которых выделялись крупные, но не монструозные клыки, – твои господа желают от меня?
   – Пираты города, – продолжил убийца мертвенным холодным голосом, на его шее, под одеждой, болтался амулет из вороньего черепа, менявший голос, а заодно защищавший носителя от излюбленной вампирской шутки – чтения мыслей, – уже достаточно долго находились под неумелым и глупым человеческим руководством, и мои покровители желают это изменить. И никого, более достойного на роль нового, Темного Адмирала, чем господин, они не видят.
   – Тут есть загвоздка, – Маркос убрал с колен голову брюнетки, и после короткой потасовки среди дам, ее место заняла светловолосая навь. – Для того чтобы я стал Адмиралом, даже Темным Адмиралом, требуется убрать нынешнего главу Берегового Братства.
   – Это не загвоздка, – почти прошипел Стург, – а лишь небольшая помеха на пути к возвышению. Мои хозяева берутся исправить эту оплошность. При некоторой помощи со стороны господина.
   – И о какой помощи идет речь? – голос нежити звучал недобро.
   – Мои хозяева обеспечат устранение Адмирала, если господин сумеет немного отвлечь его людей, чуть уменьшить их силы и предоставит помощь в организации ловушки на Морниса Легада. План уже готов, ошибки быть не может, мы уберем вашего соперника. Если господин окажет необходимую, весьма скромную помощь.
   На некоторое время повисло напряженное молчание, где-то каркал ворон, низшие вампирши в ногах Слуги Заката начали вести себя тревожно. Их повелитель расхохотался.
   – Я хочу убить Адмирала, мечтаю разорвать его сморщенное старое горло, выпустить из него всю кровь, плоть отдать свиньям, а кишками украсить мачты моего корабля. Просто мечтаю, – прошептал вампир. – Он как кость в горле, хуже него только солнце и священники.
   – Это значит, что господин согласен? – поинтересовался безэмоциональным голосом Реймунд.
   – Это значит, – ответил, очень широко улыбнувшись, Маркос, обнажив зубы, внезапно начавшие превращаться в острые тонкие иглы. – Что я даю тебе тридцать секунд – убраться отсюда. Ты оскорбил меня, пытаясь выставить чьей-то пешкой. И еще больше оскорбил, решив, что я позволю кому-то еще убрать этого старого вонючего гремлина. А теперь беги, человек. Быстро беги.
   У стриги выросли крылья, и она зловеще закричала, навь перешла в полуплотское состояние вампирического духа, третья – рыжая вампирша-новиат, отрастила на пальцах тридцатисантиметровые когти.
   – Тише, девочки, – прочавкал вампир клыкастой пастью, – мы дали ему фору. Тридцать. Двадцать девять.
   Реймунд немного не успел – особняк оказался настоящим лабиринтов из каменных коридоров и комнат, наполненных всякой декадентской чушью типа вивисектория с мальчиком лет десяти, пристегнутого железными скобами к каменному столу, начисто лишенного кожи, но еще живого. Библиотеки, населенной призраками, банкетного зала с обнаженными рабами и рабынями с бессмысленными лицами.
   Стригу он убил серебряным ножом, загнав его в пылающую яростью глазницу. Навь заставил ретироваться, обдав ее святой водой из фляги. Вампирше просто снес голову уже на пороге особняка.
   «Хорошо, что я параноик и ожидал такого исхода – так и во второй раз умереть недолго. Еще один провал».


Мои соперники мне не враги

   – С Рябым Ником мы столкнулись, когда я собирал эскадру для большого дела. Этот большой, грубый и чертовски эффективный высерок оказался ценным приобретением. У меня когда-то были большие терки с алмарцами. Я решил закончить дело большим налетом, в котором собирался прикончить одного их инквизитора, очень мне досаждавшего. А заодно раз и навсегда показать южанам, что со мной лучше не связываться. Рябой оказался ценным приобретением, его люди – отъявленные головорезы, научившиеся махать саблей раньше, чем ходить, а сам он – немногословный, прямой и честный. Если ему кто-то не нравился, он просто убивал его. В общем, я собрал три тысячи человек и двадцать кораблей, четверть из них – люди Рябого. Само собой, никто не стал бы впрягаться за мои интересы. Я все устроил очень неглупо – решил накрыть инквизитора, когда он оказался в колонии Алмарского Мейна, где складировали золотишко. Всем должно было хватить.
   В общем, мы нагрянули туда, не без труда утопили прибрежную эскадру и разломали три форта. Заняли город и сорвали джек-пот. Но много хороших ребят погибло. В том числе и ребят Рябого Ника. Инквизитора я, кстати, упустил. Но дело не в этом – по правилам полагалось разделить доли погибших среди их наследников из ватаг, есть у нас правила на этот счет. Но были корабли, которые потонули со всем экипажем. По-доброму, надо было отдать их доли семьям или наследникам, оставшимся в Ахайосе или других городах. Но люди Рябого честно сражались и жаждали наживы. Он пришел ко мне и потребовал, чтобы половина от долей погибших перешла к его людям. Я сказал ему: «Хера лысого, только через мой труп!» Ему, похоже, идея понравилась.
   Зная, что на саблях мне его не сдюжить, я раззадорил Ника и вызов сделал он. Значит, мне выбирать оружие. Короче, мы стрелялись. Семь выстрелов. Мне прилетело в бедро и порвало плечо. А Рябой получил дырку в брюхо и еще пару более мелких. Видать, духи погибших помогали мне в тот день. Если бы не зелья-регенаторы, которыми запасся мой корабельный медик, Ник бы умер. Но я этого не допустил.
   Само собой, мы стали соперниками с тех пор. Но не врагами. Каждый раз, когда нас сводила судьба, мы выясняли все честно – сходились в абордаж, дрались на кортиках, один раз я его и на саблях уделал. Но он говорит, несварение в тот день было. В общем, все всегда было честно. На абордажах погибнуть ни мне, ни ему не случилось. А после – это паскудное дело резать пленных, к тому же готовых дорого выкупить свою свободу. Так и живем до сих пор. Рябого люди уважают, есть у него и деньги, и сторонники, и конфиденты в бандах. Но Адмирал пока я. И если он соберется меня грохнуть, то придет и кинет, так сказать, перчатку в лицо. Ну, вернее, в рожу плюнет и афедроном назовет. Это максимум, на что ты мог разговорить Ника, но вряд ли получил бы профит. Сам понимаешь.
   С Эллезером Свифтом Черным мы в свое время тягались за звание Адмирала. Он помоложе был. Но яркий, харизматичный и удачливый. К нему тянулись люди поблагороднее, но их меньшинство. Подлили, бывает, мы с ним друг другу. Он на меня покушение организовывал, я его травил два раза. Но до смерти не получилось, у него есть хороший священник Единого Бога-Жизни в команде – откачал. В общем, дошло у нас с ним до полного мрака в свое время. А потом он сам ко мне пришел. Это когда я его девку похитил и у себя держал. Пришел и говорит:
   – Довольно Капитан, – да-да, до того как стать Адмиралом, меня просто Капитаном звали, – мы грызем друг другу глотки, а выигрывают от этого только наши враги. Предлагаю перемирие. Пусть победит тот, кого поддержит Братство и пусть поклянется, что не причинит зла проигравшему, став Адмиралом.
   – Едри тя в душу, – отвечаю я, – давно бы так!
   На том и порешили. И с тех пор друг другу не шкодим. Ссоримся, бывает, по мелочи – он мой приз перехватит, когда успевает, я ему сделку сорву, когда он этот приз загнать задорого решит. Но не более того. Соперничаем, в общем. Но друг друга уважаем.
   Маркос Слуга Заката – отдельная история. Ненавижу его, гниду. И это взаимно. Все ему покоя не дают каперы Королевства Нефритовой Маски – там есть корабли целиком с командой из нежити. И страшнее их только амиланийки с лунным кровотечением. Но Королевство – это держава, там традиции, там люди к этому привыкли, ни у кого отвращения не вызывает.
   А меня аж дрожь берет, когда подумаю, что он сделает, если каким-то чудом Адмиралом станет. Нежити в Ахайосе немного, она свое место знает. А если оборзеет с таким командиром, то ее быстро другие банды или правительство изничтожат. А вместе с ними так же и Береговое Братство. Он это, наверное, знает. Но ему шило амбиций покою не дает. Да и меня он ненавидит люто.
   Я ему два раза гадил. Первый раз – он захватил небольшой остров туземный и решил там всех в вампиров, кто посмышленей, а кто поплохее, тех в зомби и прочую нежить, превратить. Мне об этом Колдун рассказал. А Колдуну я крепко должен. Собрал ребяток и нагрянул туда. Немало душ спас, профита почти не получил, зато, может, в посмертии зачтется. Сорвал, в общем, предприятие. А Маркос насилу ушел, с остатками команды. И меня, само собой, возненавидел.
   Второй раз еще веселее был – нашел он какой-то пятачок в море пустынный. А на пятачке древний курган. Ну и начал его расковыривать, ибо, значит, почуял, что оттуда скверной ему приятной несет. Расковырял бы на свою голову – я потом узнал, это храм древнего некроманта был. Вряд ли то, что оттуда вылезло голодное и злое, стало б со Слугой Заката лясы точить. Тут как назло, ну, ему назло, я поблизости на «Воре» проходил, ну и накрыл мертвых археологов, врасплох взял. Самого Маркоса поймал и обратно в Ахайос в цепях привез. Он полгода, сука, выкупался.
   Почему не убил? Очень просто – Маркос сука, но сука не без мозгов, ему Братство нужно для воплощения своих амбиций, а значит – сильное. Он действует потихоньку, козни плетет, союзников собирает. Реванш готовит. Но меж тем другим безобразничать не дает. Ахайос своим логовом считает и другим таким же ублюдкам расплодиться не дает. Санитарит потихоньку. А оно мне на пользу, ибо, если его сменит такой же, да незнакомый, да безбашенный, будет много хуже.
   Слуга Заката обо мне такого же мнения. Пока он адмиралом не стал, я как Адмирал его устраиваю – мы знакомое друг другу зло. К тому же он гордый. Волк-одиночка почти – никому не доверяет и все своими силами свершить хочет. Только хер у него чего выйдет, пока Оксана Череп есть – ее нежить наша местная много больше любит, а он боится. А я в свою очередь Оксаночку люблю и уважаю. Не без взаимности. В общем, так и живем.
   Как Эллезер сказал – на допущениях и компромиссах. Если появляется какой-то особый беспредельщик, мы его и давим совместными усилиями. Ибо Братство должно жить, а чтобы оно жило, нужно отсутствие ненависти – со стороны банд, со стороны властей. И надежность нужна – к нам люди даже с других баз стекаются, ибо уверены, что тут их с добычей не обманут и среди капитанов отъявленных нет. Потому так и выходит – естественный мать его отбор, врагов своих я приканчиваю, а соперников, с которыми правила игры есть, оставляю, чтобы на их место кто похуже не пришел. И они так же поступают. Мы все как скорпионы в банке, но в отличие от скорпионов у нас мозги есть, и иногда ими пользоваться приходится.
   В общем, думаю, ты понял, почему у тебя ничего не вышло.
   Реймунд только удрученно покивал головой. «Я понял, что кто-то решил меня окончательно подставить, и пора с этим разобраться».


Честная сделка пирата и убийцы

   День клонился к концу, за окном, в темноте дождь молотил по крышам и мостовым, фиратонакреш – месяц Поминовения Мертвых Кораблей, был одиннадцатым, последним месяцем года – темным и дождливым. На бочке появилась свеча, выхватывавшая из темноты лица, широкое и костистое – Реймунда, узкое, с длинным носом – Адмирала. Разговор затянулся.
   Убийца понял, понял все окончательно и бесповоротно. В организации что-то крепко прогнило. Адмирал был целью за гранью возможностей Стурга. За год, два, четыре, Реймунд возможно и сумел бы добраться до цели. Еще не раз успев умереть. Но не срочно, не до конца года, как требовал вкрадчивый и нежный женский голос в голове, отдавая приказ три месяца назад. Кто-то, скорее всего, союзный или состоящий в пресловутом Белом Крыле, которому Реймунд был зачем-то нужен, решил окончательно дискредитировать убийцу, с трудом сумевшего выплыть на прошлом задании. И этот кто-то мог отдавать приказы в организации и подставлять агентов. А значит, Реймунда не убьют. И не оставят в покое. Пока он сам, вопреки всему, не возьмет судьбу в руки. Свою судьбу и судьбу...
   – Что ты знаешь о Международном Альянсе? – спросил Стург, пить ром уже не было сил, потому он неторопливо потягивал вересковую трубку.
   – Слишком много, пожалуй, – ответил Морнис. – Встречал ваших, однажды или дважды. Но раньше не ссорился. Все эти ваши секреты, тайны, замена имен и лиц... Жизнь крысы или змеи. Я бы так не смог. Целая организация змей и крыс. Уж не обижайся. А смешнее всего – то, как вы ко всему этому относитесь. Неуловимые Джо, решили, что кому-то нужны и превратили это в религию. Уродуете себя с детства и всю жизнь живете уродами.
   – Зря спросил, – поморщился агент Альянса, – но все же, согласись, это очень могущественная организация.
   – Могущественная и никому не принадлежащая, действующая в своих интересах, но вряд ли эти интересы за лесом секретности, что вы нагородили, видны, – Легад продолжал хлебать ром из круглой кружки. – Меня вообще всегда забавляли всяческие тайные службы, что государственные, что частные, тайные общества, ордена и прочее – наделают на плевок, раздуют в море. Больше шума, чем пользы. А уж гонору-то. Историю делают пушки, а не шпионы.
   – К черту, – посмотрел Реймунд прямо в глаза собеседнику, – хватит меня злить. Хреново, знаешь ли, слышать, что вся твоя жизнь – впустую, особенно когда и сам так думаешь, – понурился убийца.
   – Ну, так плюнь, пошли их, – Адмирал похлопал Стурга по плечу, – у меня найдется место в команде для хорошего бойца.
   – У меня к тебе другое предложение, – улыбнулся через силу Реймунд.
   – Заинтриговал, – подначил его пират.
   – Мне пригодилась бы твоя помощь, а тебе все равно понадобится защита от Альянса лучшая, чем со стороны друзей и общества, – Стург затянулся трубкой и выпустил густой клуб черного дыма. – Когда имперсонатор Альянса проваливается, посылают боевика – тварь, которая порвет и твоего боцмана, и твоего дракийца, и тебя вместе с ними.
   – Даже так, – совершенно не испугался Адмирал, – а чего сразу не послали?
   – Это слишком заметно, – ответил Реймунд честно.
   – А-а-а, – протянул пират, – забыл – у вас же везде секреты и полная тайна взносов. Ладно, выкладывай, что у тебя на уме?
   – Догадливый старикан, – сказал убийца, снова взглянув в глаза собеседника. – Думаю, ты понимаешь – Альянс существует не только на секретности, мы, как и ваше Береговое Братство, существуем на допущениях и компромиссах. Пока мы не слишком вмешиваемся в политику, работаем на всех, кто платит достаточно, не слишком светимся и не убиваем действительно важных фигур типа королей без наследников и гениальных республиканских канцлеров. Нас терпят, не любят, но используют. Само собой, мы не сдюжим против разведок всех стран, даже одной, но упорной не сдюжим. Нас мало, и цели наши состоят совершенно не в этом. Но кто-то в Альянсе, похоже, считает иначе. Этот кто-то, назовем его беспредельщиком, подставляет агентов и перетягивает на свою сторону лживыми посулами, используя тех, кто уже повелся. И, подозреваю, это делается ради каких-то амбициозных целей, вряд ли полезных для безопасности Альянса, даже гибельных. Я считаю необходимым узнать, как далеко это Белое Крыло, как они себя именуют...
   – Романтично, – рассмеялся Адмирал.
   – Простерлось над Альянсом. А также ради чего все это. Подозреваю, что пострадает не только моя организация, но и многие другие, против кого будут использовать ее мощь. В общем, – Стург развел руками, – видишь сам, дело серьезное. И, судя по всему, тебя тоже касается.
   – Договаривай уже, – поторопил Морнис.
   – Что договаривать? – озадаченно поинтересовался Реймунд.
   – Дурочку из себя не строй, – отмахнулся пират.
   – Ясно, – кивнул Стург. – Да, меня тоже подставили. И поскольку я тебя не убил – за мной начнется охота, как «здоровой» части Альянса, так и «пораженной» Белым Крылом. В общем, это личное.
   – Другой разговор, – Адмирал показал в улыбке свои несвежие зубы, – теперь у меня есть повод тебе помогать – всегда не любил миссионалистов. А личное – это мне понятно и доступно. Только откуда мне знать, что это не твоя уловка в попытке меня прикончить?
   – Я тебе дам залог своей лояльности, – с готовностью ответил Реймунд. – Только поклянись беречь его.
   – Клясться не буду. Но слово Адмирала даю, – подтвердил Легад. – По рукам!


Десять шагов

   Плащ Реймунда развевал ветер, Морской Бульвар был безлюден – холодная погода и непрекращающийся ливень прогнали с него даже самых стойких гуляк. Он ждал ее уже час и совершенно не испытал радости, когда тигрица появилась, облаченная в черный плащ из стеганой кожи, с глубоким капюшоном и рядами мелких лезвий по всей нижней части, под плащом у нее была лишь кожаная жилетка, зашнурованная на груди, и юбка, обтягивающая бедра, тоже из кожи.
   – Ты не справился, – сказала она с десяти шагов, ступая медленно и плавно, будто гипнотизируя жертву на охоте.
   – У меня не было шансов, и ты это прекрасно знаешь, – ответил Стург, оставаясь на месте. Дождь заливал его плащ и шляпу, но он упорно стоял, повернувшись лицом к ветру, глядя на свинцовые воды штормового моря. «Мы ведь были вместе с детства».
   – Ты должен был стараться лучше. Шансов была масса. В конце концов, мог разок погибнуть, не велика потеря, задание – важнее, – тигрица сделала еще шаг.
   – Умирать больно, Бэгрис, – ответил Реймунд, не глядя на нее. – Ты сама это прекрасно знаешь. К тому же, один раз я умер.
   «И его мы тоже убили Бэгрис. Вместе».
   – Видимо, этого оказалась недостаточно, – сказала она, приближаясь. Осталось семь шагов.
   – Тебя используют, подруга, а меня подставляют. Перестань обвинять меня там, где нет моей вины, – дождевая вода заливала лоб, глаза, текла по щекам, как будто убийца плакал. «Помнишь шпиль? Нет, ты говорила, ты помнишь землю пустыря».
   – А ты не говори о том, чего не знаешь, – ответила она немного раздраженно, на самом краешке допустимого. – Если бы ты все сделал как нужно, – еще шаг, – то мы поговорили бы обо всем серьезно.
   – Поговорили о чем? О твоем кукловоде? О том, почему моя сильная, независимая знакомая, ведет себя как щенок на поводке, гавкая по команде? – Реймунд облокотился о скользкий парапет. «Наш первый поцелуй. До сих пор самый сладкий».
   – О том, чего ни в коем случае нельзя рассказывать, если ты еще не уверен, на чьей ты стороне, – ответила Бэгрис, делая пятый шаг. – О том, что важнее меня, тебя, Альянса и твоих странных неизвестно откуда взявшихся принципов, – похоже, сравнение со щенком ее разозлило.
   – А может быть, тебя лишь убедили в этом? Может быть, ты мечешься по чьей-то воле в пустоте, не понимая, что и для кого делаешь? – спросил он бесстрастно. «И первый секс. Самый кровавый в моей жизни. Чертовы когти».
   – Истину и ложь, причем внушенную себе самому, путаешь здесь ты. Подумай хорошенько. Ты ухватил нить событий, но, не осознавая ни масштабов, ни целей, мучаешь себя бессмысленными подозрениями, – четвертый шаг.
   – Я собираюсь выяснить истину. Я обязательно узнаю, что стоит за этим вашим Белым Крылом и почему меня решили в это впутать. Но чьей-то пешкой быть не собираюсь, – Стург говорил несколько более раздраженно, чем собирался. «И я узнаю, кто встал на пути нашей уродливой дружбы».
   – Истина в том, что я, знающая тебя с самого детства, и известная тебе, возможно, импульсивной, но не глупой, предлагаю сделать выбор между попыткой ухватить тень от свечи и здравым смыслом. Если бы это было не важно – думаешь, я стала бы рисковать? Я – ценящая жизнь много сильнее большинства живущих, умеющая ощущать ее горячее дыхание, – и шаг. Легкая, изящная, соблазнительная и прекрасная, смертельно опасная тигрица или мокрая кошка в плаще.
   – Может, ты не такая умная, как о себе думаешь? Или задаешь недостаточно вопросов? Похоже, тебя дважды обдурили. Один раз – заставив делать глупости, второй раз – убедив в значимости этих глупостей? – он содрогался всем телом, от холода или от опасности, но не двигался с места. «Я бинтовал твои раны».
   – Пора одуматься, Реймунд, – зеленые глаза сузились. – Будь паинькой и перестань меня обижать, – два шага.
   – Слишком поздно, – грустно сказал он. – Десять – слишком мало.
   «А ты зализывала мои».
   – Может, ты и прав, – она мгновенно преодолела мизерное расстояние, разделявшее их, крутанув в воздухе плащом.
   «Как страшно умирать от твоей руки».
   Реймунд понял, что не успеет – ему не удалось ни сбить, ни вывести из себя тигрицу, значит, шансов в бою не было. Он предпринял последний доступный шаг – бросился с Морского Бульвара вниз, в пенящиеся волны штормового моря, разбивающегося о скалы. Но тигрица оказалась быстрее, она рубанула плащом по горлу и бритвенно-острые лезвия разрубили плоть Стурга до кости. Оставляя в воздухе алый шлейф, тело, кувыркаясь, полетело с обрыва, постепенно распадаясь серебристым прахом.
   «Мы любили друг друга. Или я любил за двоих?»
   Реймунд Стург умер.
   Бэгрис, тяжело вздохнув, бросила на камни бульвара амулет с бриллиантовыми сердечками в окантовке из черной серебряной проволоки. Их было десять. Вот-вот должно было стать девять.
   Ничего не произошло. Тигрица выругалась.


Заключение. Покидая Ахайос

   Двадцатипушечный корвет «Элиза», флагман Адмирала, покидал порт, увлекаемый на свободную воду лодками-буксирами. Матросы карабкались по вантам, готовясь ставить паруса, палуба была блестящей от воды, изливающейся с небес, а мокрые снасти казались темными и мрачными. Тирган Беглый привычно орал на личный состав, заставляя их работать быстрее, пираты, в свою очередь, привычно работали так, как успевали, а дело свое они знали хорошо. Нелюдимый Киншумицу Сегун полировал бархатным обрезком лезвие топора, сидя под навесом у борта, в районе шканцев. Ирцикра Ведьма в рубке прокладывала по новым, хрустящим картам курс. А сам Морнис Легад препирался со своим живым, демоническим штурвалом – конструкцией из темного металла, шипов и сгустка мизантропии. Совершенно непонятно как он об него не порезался, не укололся и почему не выкинул за борт.
   – А я говорю – не надо было его брать! Нихрена хорошего из этого не выйдет, – скрипел штурвал противным писклявым голоском.
   – Тебя забыл спросить, железяка. Может, ты мне еще станешь указывать, куда корабль вести? – огрызался Адмирал.
   «Элиза» медленно выходила из порта, путешествие под злыми ветрами и дождями фиратонакреша в штормовом зимнем море было не лучшей идеей, но другого выбора все равно, похоже, не было. Стоя на капитанском мостике, Реймунд устало потирал горло, второй рукой держась за фальшборт. Его терзали мрачные мысли, которые всегда приходят в голову, когда решаешь что-то круто изменить в своей жизни. Тем более, когда это может стоить тебе жизни.
   «Умирать больно, тяжело и противно. Я думаю, я должен тебе, Бэгрис. Ты убедила меня решиться. Все могло бы быть иначе. Не попытайся ты меня обмануть... Я был близок принять твои аморфные аргументы. Лишь бы не сражаться с тобой. Впрочем, теперь это достояние истории и моря. Идея с фальшивым амулетом была не так уж плоха – ты стала меня недооценивать. Я был много должен Хитрюге, надеюсь, расплатился. Во всяком случае, золота оставил столько... Ей хватит надолго, если захочет, может даже попытаться стать королевой воров или как там звучит титул главы квартала. В любом случае, я честно возместил пару часов панического страха и пару царапин. А взамен она навела нашу милашку Бэг на ложную квартиру, где был амулет о десяти сердечках. Надо было за мной лучше следить, кошечка. Один раз я уже умер. Вон мой убийца сидит, топор полирует и совершенно не волнуется о произошедшем.
   А настоящий амулет уже был у Адмирала. Противное чувство – просыпаться в каюте корабля. Над морем все колдовство работает хреново. До сих пор даже говорить нормально не могу. Зато он мне поверил. Надеюсь, и я могу ему верить. В конце концов, эти россказни о честности, любви и дружбе, из уст пирата... звучат преувеличенно. Но, как говорится, друг познается в беде».
   Мысли вновь и вновь возвращались к Хитрюге. Нет, Энкелане. Она любила его? Или это просто благодарность несостоявшейся жертвы? Он пылал к ней живым и сильным чувством? Или это просто химия момента? Теперь уже не важно. Все это оставалось за бортом, вместе с вечным и проклятым Городом Банд. Он поступил с ней так, как должен был. Реймунд никогда не любил лишних жертв. А сейчас и впредь, хуже, чем раньше, все, кто становился ему дорог, все, к кому он мог бы привязаться, и мерзее прочего – все, кого он мог полюбить, они все сразу же попадали в список Мрачного Жнеца. В список целей для пыток и последующего устранения. А Реймунд не считал себя или свою любовь важнее чьей-то жизни. Он поступил как должно. Она поймет. А он, наверное, со временем простит себя.
   «Наверное, и к лучшему сейчас, что единственная, пусть и бывшая моя любовь стала моим охотником. Ее хотя бы никто не убьет. И уже используют против меня. Хватит думать. Все прахом. Будь, что будет».
   Реймунд похлопал себя по карману, где лежал амулет с его жизнями – Стург еще не решил, куда его положить. Он ушел из Ахайоса, умерев пару раз, закрыв все счета. Потеряв подругу и найдя новую. Потеряв работу и найдя горстку принципов вкупе с жизненной целью. В общем-то – не так уж плохо. Теперь Реймунда Стурга ждал долгий путь – разобраться в целях Белого Крыла, узнать, как далеко они проникли в Альянсе, решить, что делать с организаторами. Для этого мало быть успешным убийцей, приходило время стать кем-то большим. А пока Реймунд Стург, агент Международного Альянса, уже бывший, больной и раздавленный, мокрый и злой, покидал Ахайос, Город Банд, направляясь к другим берегам.
   – Так куда курс держим, кстати? – поинтересовался Морнис Легад.
   – Дай мне прийти в себя, подзабыть шепот могилы, и собраться с мыслями. Тогда и отвечу, – прохрипел почти шепотом Реймунд.
   Пират ухмыльнулся и кивнул.


Сон в месяц Поминовения Мертвых Кораблей

   Перед ним расстилалось море. Безбрежное, с тяжелыми, стальными волнами море. И чистый, но чуть сероватый горизонт, на грани видимости соединяющийся с водяными горами.
   Тьма была за спиной. Тьма с фиолетовыми глазами. Она была довольна.
   – Ты сделал первый шаг к свободе, – спокойно заметил голос.
   – Какое дивное чувство, – ответил Реймунд. Горло не болело. – Я думал, ты оставишь меня в покое.
   – Нам рано прощаться, – смеялась тьма, смеялась средь шума волн, – мы все еще нужны друг другу. К тому же, ты радуешь меня – до самого конца не было уверенности, что поступишь так, как должен.
   – Я больше ничего и никому не должен, – Стург был спокоен и уверен в себе.
   – И для чего тогда тебе Белое Крыло? – голос тьмы был теплым и спокойным. Как ветер над этим морем.
   – Чтобы сохранить свою свободу, надо бороться, – пожал плечами убийца, – Крыло и Альянс. Они так просто не отпустят меня. Значит, я заставлю их смириться.
   – Будет тяжело, – заметил голос.
   – Не ты ли убеждал меня в том, что это необходимо? – улыбнулся самому себе Стург. – Уже отказываешься?
   – Нет. Но позволь дать тебе совет – начти с тех, кто был ближе всего к тебе, – произнесла тьма. – Они приведут тебя дальше. И еще не забывай – в этом мире, в каждой судьбе, все связано. И прошлое может оказаться полезным в грядущем.
   – Опять какой-то бред и провокация, – ответил Реймунд. – Но я учту твои лживые посулы, мой бесплотный друг.


Библиотека Хранителей Знаний. Персональный архив. Адмирал Морнис Легад

Пиратское ремесло – лучшее ремесло

   Дамы и господа, леди и джентльмены, подонки, мрази, негодяи, головорезы и сволочи всех мастей! Чем же так привлекательно пиратское ремесло? Ответ прост – свободой. Между пиратом и разбойником большая разница! Разбойник живет на суше, прячется где-нибудь в лесу и обижает несчастных прохожих. Максимум что ему грозит – быть повешенным властями того государства, в котором происходит дело. Пират на прекрасных кораблях бороздит моря, смело бросается навстречу приключениям, ищет добычу и риск. За ним охотится, без преувеличения, весь мир, а не какой-то сраный районный полицмейстер. Ощущаете размах?
   Чем пират отличается от наемника – оба они обладают полезными навыками, военными и бытовыми, разбираются в сотне всяческих нужных вещей и умеют постоять за свою жизнь. Но наемник работает за деньги на того, у кого эти деньги есть – а значит, на толстого, лысого, заносчивого сукина сына, который, обладая желтыми кругляшками, считает себя вправе приказывать здоровому, сильному мужику или леди, такое в наших кругах тоже не редкость, способному разорвать этот бурдюк надменности напополам голыми руками.
   Пират никому не кланяется, он берет, что пожелает. Не что повезет, как разбойник, не что дадут, как наемник, а что пожелает. Корабль, знание морского ремесла и немного мозгов позволяют вести вольную жизнь по своим собственным законам. Отбирать у толстосумов неправедно нажитое, отдавать его бедным – а кто назовет портовую шлюху или кабатчика богатым? А главное, ремесло пирата позволяет жить в свое удовольствие, не гнуть спину на чужого дядю, а вместе с братьями и сестрами – такими же молодцами и молодицами, отправляться на поиски просто морского счастья, разделять тяготы жизни и частые триумфы. Только пираты чувствуют себя на равных и с капитаном, и с квартирмейстером. Ибо все они – одно большое братство, где командиров назначают не пожизненно, а тогда, когда они нужны – в бою и в плавании, а все остальное время это – твои друзья и товарищи. А если задирают нос, то можно по нему и съездить.
   Опять же, дружба. Любой пират знает: на полоске дерева, посреди бушующего океана, предоставленные воле ветров и волн, вы либо становитесь с ближним благорасположены друг к другу, либо опускаетесь на корм к акулам по собственной же глупости.
   А если взглянуть шире – все становится кристально ясно. Все земли захватили короли, императоры, султаны, патриции, архиепископы и прочие губернаторы. За любой клочок суши с тебя будут драть налоги и заставлять жить по чужим законам. И только в море, где нет их власти, есть лишь корабли и пушки, паруса и ветер. Где все их законы столь же зыбки как толща океана ниже киля. Где ты можешь отправиться, куда пожелаешь, без пошлин и запретов. И взять, что пожелаешь, если найдешь в себе силы.
   Только в море человек может чувствовать себя на самом деле свободным, черт возьми! И только пират имеет силы и средства бороться за эту свободу со всякой мразью, желающей эту свободу отнять! В общем, за свободу!
   Длинные тосты, записанные на спинке кровати. Морнис Легад, Адмирал. 810 год от о.А.И.

   «Хочешь быть богатым – становись чиновником. Хочешь быть свободным – иди в пираты».
   Адмирал

   «Самый богатый пират – мертвый пират. Он не тратит добычу на трах и выпивку».
   Оксана Череп

   «Наши дети превзойдут отцов. А правнуки все равно все прогадят».
   Хармус Белый Ветер

   «Команда должна считать, что у тебя член во-о-от такой вот и яйца как колокола звенят. Особенно если ты женщина».
   Квартирмейстер Анри-Фелис де Энфаар

   «Жестокий пират быстро богатеет и мало живет. Милосердный – живет долго, но работает на свою благородную бедность».
   Капитан Эдгар Рассветный

   «Пиратство – самая романтическая маска вселенской злобы».
   Капитан Клоун

   «Нас уравняют море, порох, паруса и ветер».
   Навигатор и капитан Весара Шторм