— Почему она вообще ничего не помнит? — спрашивает высокий женский голос, срываясь на визг.
Рената неохотно открывает глаза и видит конусы, отбрасываемые на пол тенями штатитов. Слабо приходит понимание, что и где происходит. На ней по-прежнему одето облигающее платье цвета хаки.
— У неё редроградная амнезия с признакими диссоциированной, — мурлычет в ответ мужской тембр, в котором девушка незамедлительно узнает Даниила Данильевича.
— Нет, вы говорили, травматическая! — продолжает тот же самый голос, и Рената наконец понимает. Светлана. Мама. — Такая амнезия всего лишь временна!
Потянувшись на кровати, девушка бросает взгляд на часы и подсчитывает, что прошло всего лишь двадцать минут после ухода чужаков. Родителей, хотела сказать она. Закрутив колесико на клапане опустевшей капельницы, Рената вытаскивает иголку и свешивает ноги с кушетки.
— Сперва мы действительно считали так на основе анализов и рентгена, — возражает Даниил Данильевиевич. — Но потом отключились рефлексы, и наступила затяжная кома. В таких случаях, ни один специалист не может дать гарантию. За время комы у Вики регинировались травмы, срослась бедровая правая кость, фаланги на левой и два ребра, сломанные в аварии. Наверное, то же самое прозошло и с образовавшейся амнезией. Она усилилась. Мозг слишком долго спал.
Девушка замирает. Вика? Ах да, это же она. Так непривычно. Ведь она уже научилась думать о себе, как о Ренате. А Виктория Демина была для нее незнакомой и вражеской, вторгшейся в ее жизнь без разрешения.
— И что же теперь делать? — вмешивается голос Гориславыча. — Неужели нет никакого шанса, что девочка все вспомнит?
Даниил Данильевич протяжно вздыхает.
— Есть возможность, но очень ничтожная. Один на миллион. Вика не помнит ничего, что случилось до аварии, но отлично запомнила математические законы, прочитанные книги и марки автомобилей, одежды, косметики, еды.
На цыпечках Рената, словно партизан, прокрадывается к приоткрытой скважине и заглядывает в нее одним глазом.
— Это как-то связано с тем, что у моей мамы была диссициотивная фуга? — сбивчиво бормочет Светлана, нервными жестами превращая свою великолепную прическу в птичье гнездо. Девушке становится жаль старания парикмахера. — В тридцать три года она вдруг забыла всю свою прошлую жизнь, переехала в Москву, взяла новое имя и начала вести себя по-новому. Но это продолжалось всего несколько месяцев, а потом она все вспомнила и вернулась в Калугу. Где ее ждали я и папа, считашие маму без вести пропавшей. Не могло ли это повлиять на Вику?
Москва. Калуга. По шесть букв, всего двенадцать. Кажутся такими знакомыми. Города. Рената уверена, что знает их, но понятия не имеет об их географическом положения. Никакой картинки не встает перед ее глазами.
— Определенно, нет, — фыркает Даниил Данильевич, теребя в руках темно-синий пластиковый планшет с зажимом для бумаг. — Никакие генетические признаки не могли отразиться в здоровье Вики. Особенно такой рецессивный признак.
— Но я слышала, что они выскакивают через поколение.
— Нет, нет и еще раз нет. У нее чистое обострение амнезии. Осложнения после комы. Это индивидуальный процесс. Считайте, девочке еще повезло. Обычно в ее случаях либо не просыпаются, либо становятся отсталыми.
Ренате кажется, что она проглотила ежа. Скатившись по стене, она изо всех сил цепляется в язык зубами, чтобы не закричать. Эхо сказанного раздается в ушах, скатываясь по барабанным перепонкам. «В ее случаях либо не просыпаются, либо становятся отсталыми».
Процесс принятия неизбежного можно разделить на пять стадий. Девушка это отлично помнит. Отрицание. Гнев. Торг. Депрессия. Принятие. Она уже отрицала неприятное, в тот самый момент, когда увидела свое уродливое отражение в зеркале. Затем на неделю она погрузилась в безграничный, как космос, гнев. Глядела на счастливых людей с неприязнью и завистью, наблюдала, как легко у них складываются губы в буквы, а буквы — в слова. Она била бы посуду, имей к ней доступ. Но это все, разумеется, не помогло.
Сегодня утром Рената торговалась с судьбой, вымаливая воспоминания, хоть их крупицу, выкупая лицо и тело без шрамов. Как здорово бы было без них. Наверное. Наверное, ведь теперь они стали частью девушки. Неотделимой и слившейся частью. Но вот теперь, стоило ей только услышать — подслушать — пару роковых слов, как все в корне именилось. Наступила четвертая часть, депрессия.
Хотя она хотела называть это иначе. Метаморфоз.
— Но обещаю, мы сделаем все возможное, чтобы к Вике вернулась память, — заверяет Даниил Данильевич.
Мужской и женский голос рассыпаются в любезностях и благодарностях. Рената беззвучно поднимается на ноги и, шатаясь, подходит к подоконнику. Садится на него, притянув колени к подбородку.
Кто она? Почему попала в больницу? Почему ничего не помнит? Куда делись все слова? Теперь у девушки были ответы на эти вопросы. Ее зовут Виктория Демина. Десятиклассница, лицеистка, падчерица, дочь, старшая сестра, внучка. Тансовщица, девушка, лучшая подруга. Любит роллы, Маяковского, не умеет петь и имеет два родимых пятна. И родинку в виде сердечка.
В больницу ее привела тропинка из кровавых следов. Многие считают ту автокатострофу несчастным случаем, возможно, какой-нибудь пьяный водитель выскочил на встречную полосу, а потом подло и низменно сбежал, оставив свою жертву умирать. Психологи уверяют, что авария стала сорванной попыткой суицида. Аргументируют это тем фактом, что она — несовершеннолетняя — села за руль. Родители никак не комментаруют последнюю версию. Заплатив положенный штраф, они продолжали платить, пока Вика не очнулась. Даниил Данильевич и Ольга поддерживают и ободряют ее, уверяют, что поверят на слово.
А сама она ни секунды из того злополучного дня не помнит. Ей казалась неправильным мысль о самоубийстве, как о решении проблем. Но прежняя Вика могла и имела право считать иначе. Однако если она хотела умереть, то зачем боролась в коме? Зачем проснулась?..
Это все неправда. Это все неправда. Это все неправда. Это все неправда. Это все неправда. Это все неправда. Это все неправда. Это все неправда. Это все неправда.
Застонав, Рената проводит пальцами по волосам. Печаль. Растерянность. Боль. Огорчение. Тревога. Грусть. Подавленность. Беспокойство. Избитость. Слышатся удаляющиеся шаги, и в палату заходит Даниил Данильевич. При виде бодроствующей пациентки, его глаза бегают из стороны в сторону. Вдруг подопечная услышала разговор, который не предназначался ее ушам? Пока не предназначался.
— Не спишь? — спрашивает он.
Рената ничего не отвечает, и прячет голову глубже. Ее тряссет от чужой лжи. Ложь — это порок. Грязь. Ошибка. Грех. Недостаток. Деффект. Ничего из этого она не любила.
Она знала, что кто-то украл у нее все. Украл ее дом. Ее жизнь. Ее семью. Ее друзей. Ее любовь. Ее интересы. Ее будущее. Ее здоровье. Ее свободу. Ее воспоминания. Лед внутри тает, возвращается вялость. Бессилие. Кого ей ненавидеть? Кого упрекать? Осуждать? Презирать? Обзывать? Наверное, стоит смириться и понять, что это действительно девушка подстроила аварию. Рената ищет врагов в тенях и призрачных бликах, но единственный враг у нее это...
... она сама.
Девушка смотрела мир. Слушала. Изучала людей, понимала их. Открывала места и возможности. А теперь ничего этого не помнит. Ни-че-го. Теперь она не знает, чего ожидать. Какой будет ее дальнейшая жизнь. Быть может, самое время удариться в истерику, как Светлана?
Рената смотрит за окно и гадает, что же ее ждет по ту сторону. Скатывается к батерее и сворачивается клубочком, словно лисичка.
— Рената, — слабо окликивает ее Даниил Данильевич.
— Нет, не надо лжи! Хватит, ее полно! Я сыта ею по горло!
Она вскакивает и почти падает, теряя возможность держаться вертикально. Замирает у края подоконника и взмаливается, чтобы голова перестала кружиться. На ее лице выгравирована мука. «Дыши». Сердце пульсирует в пальцах, ноги врастают в землю. Вернее, в кафельный пол. Она пытается найти свой разум, свои воспоминания, ухватить их за ниточку, но не может. Не успевает. Не дотягивается. «Дыши».
— Рената... — вновь зовет Даниил Данильевич.
Она никак не реагирует. Голова тяжелая, обзор размыт. Ноги подкашиваются, и девушка начинает падать. Ей кажется, что она летит в космосе. Тело подхватывает мужчина и крепко, но бережно прижимает к себе. Вкалывает успокоительное, засовывает под язык валидол. Рената пытается разглядеть его лицо, его взгляд, его раздувавшиеся ноздри. Белый потолок то приближается, то вновь отдаляется.
— Ты должна себя беречь, — строго говорит ей доктор. Она кивает, словно китайский болванчик, подвластная веревкам опытного кукловода. Марионетка. — Больше спать. Меньше нервничать. Пить витамины. Есть фрукты. Выходи хоть иногда на улицу. Свежий воздух и солнечные ванны помогут тебе справится с паническими атаками. Обещаешь?
Девушка что-то мямлит.
— И иди умойся.
Качает головой. Нет, она не будет к себе касаться. К своим шрамам. Мужчина вздыхает и, подхватив ее на руки, будто младенца, доносит до кровати.
— Даниил Данильевич? — ее шепот хрипом скользит по его коже.
Опустив Ренату на матрац и бережно укрыв одеялом, он выпрямляется. Тревожно изгибает брови.
— Да?..
Она смотрит на доктора снизу вверх. Доверчиво. Преданно. Так, что у него колит в сердце.
— Какой сейчас год?
Он хмурится, но отвечает.
— Август две тысячи семнадцатого.
— Две тысячи семнадцатого... — смакует девушка. — А президент сейчас Медведев?
— Нет, Путин.
— Снова? — она улыбается. — А Селена Гомез по-прежнему снимается в «Волшебниках из Вейверли Плэйс?»
— Понятия не имею, кто это такая, — его губ касается идентичная улыбка.
— Мне кажется, я любила этот сериал. Раньше. Очень-очень-очень давно, — ее улыбка тает, словно печенье в горячем кофе, и мрачная туча пробегает по лицу. Голос дрожит. — Даниил Данильевич. Кто победил во Второй Мировой?
Его кадык дергается. Хуже некуда.
— Мы, Рената, мы.
— Россия? — с усилием спрашивает она, с трудом вспоминая название родной страны, точно сложную алгебраическую формулу.
— Да. Хочешь йогурт? В столовой сегодня вкусный — абрикосовый.
Рената одновременно проницательно и невозмутимо смотрит на Даниила Данильевича. Ее глаза не выдают никаких эмоций. Абсолютно. Губы слегка приоткрыты, щеки раслабленны, брови распрямлены. Безмятежность. Лекарства, со стыдом и возмущением думает доктор. Пустота, с безразличием и отрешенностью думает девушка.
— Нет, спасибо. Только...
— Да?
— Спать, — выдыхает она и натягивает одеяло до лба.
В тот же миг полумрак непоказанных сноведений окутывает ее.
Вечером Ольга, как и обещала, пришла и принесла новенький серебристый макбук. Они заказали по телефону пиццы: с курицей и ананасом — для Ольги, диетическую, с творогом, — для Ренаты.
— Она же без сахара, — проныла девушка, но покорилась.
Удобно устроившись на узкой кровати, они разложили вокруг роллы, соевый соус для них, васаби и маринованый имбирь. После больничной еды Рената и не подозревала, что в гастрономии существуют такие яркие цвета.
— Что будем смореть? — спросила она.
— «До встречи с тобой». Помнишь? — Ольга покосилась на нее, подцепив палочкой и запихнув в рот огромный ролл с семгой и блестящей янтарно-красной икрой.
Та особенно понравилась девушке.
— О да, — простонала она. — Там в конце Уилл умер. Может, что-нибудь другое? — она с надеждой взмахнула ресницами.
— Нет-нет, — рассмеялась женщина. — Мне сейчас самая такая мелодрамо-романтико-трагичная белабурда и нужна. — Рената вопросительно поглядела на нее. — Мой третий муж опять ушел от меня.
— Опять?
Ольга кликнула «мышкой» в «окно» Браузера и ввела в графу название. Ее пальцы бегло стучала по черной с подсветкой клавиатуре со скоростью света.
— Он любит время от времени брать «отпуска». Отдыхать друг от друга, как говорит он. Черпать энергию и вдохновение у других. Хорошо, что у нас нет детей, — весело хмыкнула она. — Не знаю, как они отнеслись бы к такому поведению «папы».
— А прежние два мужа что? — Рената вытянула ноги и помотала полосатыми носками. Ольга говорила, что полосатые носки на девушках сводят мужчин с ума.
— Да такие же, — махнула рукой женщина, загружая видео. Ее правая рука коснулась серебряного крестика, чопорно выглядывавшего из V-образного выреза блузки. — Только первый еще был алкашем.
Девушка задумчиво поглядела на невольную подругу. Амнезия оказалась для нее розовыми очками, из-за которых она не видела истинного мира. Новые открытия, словно камни, летели ей в спину. И она чувствовала, что это камень будет далеко не последним.
— Никогда не выйду замуж, — с твердостью алмаза проговорила она, и Ольга подавилась смехом.
— О святые угодники, — выдавила она, смахивая слезы. — Что я скажу твоим родителям? Как погляжу им в глаза? Вбиваю в голову несовершеннолетней дочери альтернативный образ жизни!
— Эй, фактически мне через полтора месяца будет семнадцать, — шутливо обиделась девушка, хотя и не знала точной даты рождения.
Подхватив заразительный смех, она по-дружески толкнула Ольгу в бок локтем. Гормон счастья — эндорфин — полностью заполнил ее. Когда же начались первые титры, на душе Ренаты была полная и безраздельная гармония. Светлая. Умиротворенная. Мурчащая. Нектарная.
Кто она?
В первую очередь, человек.