Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)
Книга-фотохроника: «Легендарный БПК «Свирепый». ДКБФ 1971-1974».
Глава 626. ВМБ Балтийск. БПК «Свирепый». Накануне Дня ВМФ. 26.07.1974.
Фотоиллюстрация из третьего тома ДМБовского альбома автора: Ленинград. Река Нева. БПК «Свирепый». Фото из программы «ГУГЛ-карты» памятника «Медный всадник» в Санкт-Петербурге-Ленинграде. Башня светлого здания вдали – это Кунсткамера на Университетской набережной. Этот памятник приснился мне в ночь перед Днём ВМФ СССР точно так, как на этом снимке. 26 июля 1974 года.
В предыдущем:
Такого удара я не ожидал…
Заместитель командира БПК «Свирепый» по политической части, капитан-лейтенант Александр Васильевич Мерзляков из-за того, что игру в военно-морской КВН решено было перенести, вдруг обвинил меня в «злонамеренном срыве и неисполнении его приказа по подготовке праздничной игры в КВН». Я и мои друзья, участники подготовки игры и члены команд, пытались ему втолковать, что «такие мероприятия по приказу не делаются, что это самодеятельное творчество, что это вдохновение и настроение», но упрямый с выпуклыми рыбьими глазами замполит отвергал все доводы и во всеуслышание заявил, что «матросу Суворову запрещается сход на берег в Ленинград».
Ребята, мичман Толя Дворский, все, кто участвовал в подготовке и организации игры в КВН, видели и знали как я отношусь к этому делу, как выкладываюсь и как работаю за всех и на всех – пишу сценарии скетчей, реплики, стихи, вопросы и варианты смешных ответов, как режиссирую и репетирую со всеми их сценки и конкурсные выступления, как добиваюсь краткости и яркости выступлений капитанов команд, как убираю из их живой речи нецензурные слова и выражения…
Несправедливость и мстительность такого обвинения и решения замполита было ясно всем, все внутренне возражали, сопротивлялись и противились этому, но мне-то от этого было не легче. Рушилось всё – все мои мечты, стремления, хотения, острая жажда напиться ленинградской атмосферы и энергии славного и прекрасного города, о котором так чувственно и страстно рассказывал Андрюшка Павлов…
Весть о том, что «Суворову за его художества замполит «зарубил» сход на берег» быстро разнеслась по кораблю. Во время праздничного обеда, особенно, во время ужина, уже не скрываясь, об этом судачили все, кому не лень (так мне казалось – автор). Мне было не просто обидно, а горько обидно, но как «осеннему ДМБовскому годку» мне было «не к лицу» хныкать и плакать, кривить недовольное лицо и как-то внешне выражать своё страдание…
Не скрою, что кое-кто из моих друзей-годков выражался в том духе, что «Суворов слишком возгордился», что «так со всеми бывает, кто высоко забирается, откуда больно падать» и т.д. Странно, но я никак не мог понять в этих выражениях и мнениях, чем и как я мог «возгордиться» и «куда я так высоко забрался»?
Звание у меня самое обыкновенное, должность – самая незавидная («матчасть» РЭБ на корабль так пока и не установили – автор). Все свои прежние «должности» я сдал другим матросам и старшинам либо по приказу командования БПК «Свирепый», либо сам, подобрав себе достойную замену. Никому в их классной подготовке и в их должностях не мешал, наоборот, помогал. Со всеми поручениями и порученными мне делами справлялся на «отлично» и слава комсомольской организации и экипажа БПК «Свирепый» гремела на флоте…
Сам себе я объяснял такое негативное и агрессивное ко мне отношение замполита, капитан-лейтенанта А.В. Мерзлякова и старпома, капитан-лейтенанта Н.В. Протопопова тем, что на них вдруг «свалилась» та часть работы по поддержанию нормальной психологической и морально-нравственной атмосферы и климата в экипаже БПК «Свирепый», который сложился в первые месяцы и год жизни корабля, в период первой БС (боевой службы) и в последний год моей службы на флоте, которую выполнял я – неформальный «комсорг» БПК «Свирепый».
Согласно их «святой морской традиции» я, как «ДМБовский годок», должен был сейчас «забить» на службу, прекратить выполнять наряды службы корабельного наряда, не выходить на построения, демонстративно не исполнять приказы командиров и начальников, дерзить офицерам, «дружить» с мичманами, «шкворить молодых и салаг» и нетерпеливо ждать ДМБ. Поэтому Мерзляков и протопопов в каждом моём шаге и поступке видели проявление этой традиционной флотской «годковщины».
Так мне объяснял многоопытный Валерка Маховик, мой друг и годок, который ранее, до службы, ходил на «пароходах в плавания за моря» и многое испытал и знал, «что почём»…
Странно, всю свою службу на флоте я боролся с проявлениями «годковщины», стремился изжить её из общественной и бытовой жизни экипажа БПК «Свирепый», сумел добиться неплохих результатов, а под конец срока службы вдруг был записан в «злостные годки», в «главного проводника годковщины на корабле»…
При этом как-то так получилось, что и «молодые» и «салаги», то есть матросы и старшины меньших сроков службы на флоте, также стали считать меня «годком», смотреть за мной и своим пристальным ожиданием ждать от меня, искать от меня и «требовать» от меня традиционного «годковского поведения» на корабле.
Так я попал в двусмысленное неловкое положение: с одной стороны я не хотел быть «годком», а с другой стороны – я обязан был быть «годком». На огульное и агрессивное поведение и решение замполита Мерзлякова я, как «годок», должен был «ответить» соответственно. Если бы я этого не сделал, то потерял бы авторитет и уважение всех – и офицеров, и мичманов, и старшин, «годков», «молодых» и «салаг».
Как тут быть? Каким мне быть? Быть или не быть? Вот в чём вопрос…
Вот почему канун праздника и парада на День Военно-Морского Флота 27 июля 1974 года стал таким напряжённым, многообещающе приключенческим, острым и лихим…
Вечер 26 июля 1974 года закончился просмотром после ужина кинофильма, который ничем мне не запомнился, построением на вечернюю поверку в строевой форме одежды №2 и всеобщим глухим недовольным и любопытным напряжением («Что-то завтра будет!»).
«Посиделки у Суворова в «ленкаюте» также не получились, потому что у меня не было настроения «мусолить» тему несправедливого и «гадского» поведения «замполита». Я видел в злостном напряге и в некотором сочувствии, с которым ко мне приходили после отбоя «гости», провокационное любопытство, фальшь и желание «потыкать пальцами с солью в мои душевные раны». Поэтому эту ночь перед Днём ВМФ СССР я посвятил моим родителям, написав им большое письмо о наших приключениях во время визита БПК «Свирепый» в Польшу.
Ночью мне приснился гордый «Медный Всадник» - Пётр I на вздыбленном коне, поражающий копытами гремучего скользкого змея.
Скала под Медным Всадником вдруг превратилась в гребень большого океанского вала, она закрутилась, забурлила, покрылась сполохами пены, но конь и его гордый всадник даже не шелохнулись, они так и остались в твёрдой, уверенной и несколько высокомерной неподвижности.
Увидев это, я совершенно спокойно и удовлетворённо заснул, потому что вдруг отчётливо понял, что никакие крутые волны океана жизни, никакие скользкие «подкильные гады» не помешают мне «быть на коне», главное – сохранять своё достоинство, выдержку, быть сильным и уверенным – верить в себя.