Люди его называли «Учитель». Звали его так в довоенные времена, когда окончив педагогически техникум, в возрасте восемнадцати лет учительствовал он в деревенской школе. С началом войны для многих учителем был он в партизанском отряде, где служил разведчиком. Позднее, уже после Победы над Германией, повсюду где бы он не трудился, всё одно, учителем его величали. Даже когда стал директором школы, всё равно оставался для окружающих просто «Учителем». В звание это люди вкладывали смысл разный, каждый по своему разумению. Он и наставник, и гуру, и просто учитель, педагог, ну и конечно был он для многих старшим товарищем.
Почему, как этот человек заслужил такое отношение к себе людей.
Родился Глеб Николаевич в Тамбовской области, в небольшом поселке Край-Пущино, Инжавинского района, в 1920 году. Сложное это было время. Некогда хлебная Тамбовщина, пожалуй, более других губерний новой России страдала от продразверстки, хлеб у крестьян выгребали дочиста, буквально горсточки оставались селянам на проживание. Естественно недовольство местного населения было значительным, а значит, формировалась и мятежная база. Именно здесь и бесчинствовали Антоновцы. Сложно шло становление Советской власти, но всё же шло. Отец Глеба трудился колхозным конюхом, как и большинство семей, Поповы жили на воде и хлебе, бедно жили, тут ещё горе навалилось, через год после рождения близняшек, Глебки и братика, умерла жена Николая, а чуть позднее его братик-близнец. Вскоре вдовец привел в дом женщину, у той свои были ребятишки, так что легче жить не стало, теснее, да, это было. Маленькому Глебу тяжелее всех было. Мамки нет, братик умер, у мачехи своих забот полон рот. Замкнулся паренёк, а замкнувшись, к книге потянулся. Всё что в доме было, прочитал, когда в школу пошел, он уж и писать умел и считать. Вроде как и не помогал никто, разве что соседская девчушка Настя, толчок грамотности его дала, старше Глеба она была лет на пять, ей видимо интересно было с мальчиком играть, он как кукла, симпатичный, игривый, к тому же послушный и способный.
Но вот выгнали с Тамбовщины бандитов, в городах и селах жизни понемногу налаживалась. Открывались магазины, появился в районном центре свой театр, кино в село приезжало. Школы в районе были вполне приличные и учителя прекрасные, так что семилетку способный и шустрый к знаниям Глеб закончил прекрасно. А дальше что? В конюхи идти, как отец? Сторожем к продовольственным складам, землепашцем? Не его это всё, хоть и малолетка был паренёк, но понимал, к большему стремится надо. Удивительно, но отец пошел навстречу сыну, в техникум его, в город свёз. Был в этом смысл, зачем дома лишний рот, не тянется сынок к крестьянскому труду, пусть учится, может толк будет.
Учеба с первых дней поглотили мальчика. Техникум по профилю был педагогический, готовил учителей начальных классов, а потому подготовка была здесь интересной и очень разноплановой. Особо не посвящая учеников в высокие материи, знания школьных предметов здесь давались весьма добротные. Многое бралось из старой, ещё дореволюционной образовательной школы. Здесь подробно разбиралось творчество Пушкина, Лермонтова, Чехова, рупора революции Маяковского. Серьёзно учили будущих педагогов математике, химии, биологии, географии. Но больше всего привлекала внимание Глеба история. Этот предмет преподавался в техникуме не только на базе исторических материалов о становлении России, но формировался на базе новых условий существовании и развитая Советского государства. По учебе Глеб был среди первых, учителя прочили хорошее будущее юноше. Преуспел он и в общественной работе, а на третьем курсе был принят в комсомол
Быстро промчались годы учебы. Повзрослевший, возмужавший Глеб после выпуска приехал к отцу. Ему было что сказать батьке. Прежде всего, он поблагодарил домашних за поддержку в годы учебы и объявил, что назначен учителем в сельскую школу соседнего колхоза, в двадцати верстах от дома и колхоз дает ему жильё. Отец был несказанно обрадован и горд за сына. Вот это новость! В его семье, в семье, где выше должности конюха, да помощника кузнеца, никто не поднимался, появился учитель.
Учитель!!!
Как приятно молодому человеку было слышать «высокое» слово –«Учитель»! Оно ласкало слух, радовало и одновременно тревожило, оно волновало его. Учитель! Сколь высока ответственность этого звания, он ещё не очень понимал, но чувствовал, что «Учитель», это его призвание на всю жизнь.
Это был 1939 год.
Первые трудовые будни в школе несли только радость. Его первый рабочий день, первый звонок, то внимание, с которым слушали его ребятишки, его первые ученики, всё завораживало, восхищало, он был уверен, это будет длиться вечно.
Молодого человека хорошо принял педагогический коллектив, учителей немного было в школе, всё же преподавательские кадры сельской школы только формировались, и каждый пришедший сюда, в глубинку человек, был на вес золота. Глеба Николаевича, а теперь только так его величали в школе, с учетом молодости назначили ещё и старшим пионерским вожатым. Да, это была серьезная нагрузка, но молодой учитель этому был рад. Воспринял он это назначение не как нагрузку, а как доверие. Дни и вечера Глеб был в школе. Утром занятия, затем проверка тетрадей, подготовка к следующим занятиям, а уж после обеда он в центре всех школьных дел: прием в пионеры, совет дружины, работа кружков, стенная печать, всё это занимало его, радовало и бодрило.
Пролетел год. Крепла страна, росла её экономическая мощь, поднималось хозяйство на селе. Вместе с тем жилось тревожно. Шла война с финнами. На западе шаг за шагом гитлеровские войска приближались к границам СССР. Тревожно жилось. И вот комсомол объявляет набор в пограничники. Границы Родины надо защищать. По комсомольскому набору Глеб Николаевич отправляется в школу младших командиров погранвойск НКВД под Ленинград. И здесь, в военной среде Глеба Николаевича вновь называют «Учителем», хотя и не только так, ещё и Николаичем звали. Это его-то, по возрасту пацана ещё, уважительно по отчеству величают! О многом это говорило. Грамотен он был, никому не отказывал в помощи, политически был подкован, да к тому же комсомолец. А «Учителем» звали, так это не прозвище вовсе, это именно дань уважения его образованности.
К сожалению, не успел Глеб и его коллеги закончить школу. 22 июня 1941 года началась война. С первых же дней он на фронте. Уже 28 июня в Бологое его часть грузиться в эшелоны и в составе 118 дивизии перебрасывается под Псков на фронт, с 11 июля они под Гдовом, на восточном берегу Чудского озера. 16 июля красноармеец Попов был контужен, а когда очнулся, рядом увидел немецкую патрульную команду обходящую поле боя Глеб. Не пристрелили его, когда зашевелился. Немцы, подняв, погнала его и сотни таких же, как и он в лагерь. Лагерь, это громко сказано, на самом деле это было густо огороженное колючкой поле, ни тебе навеса, ни тебе каких строения, всё временно, но всё надежно, не вырвешься. В течение недели он дважды побывал в аналогичных загонах, затем в «скотовозах» их доставили в Новую Вильню, небольшую железнодорожную станцию в десяти километрах от Вильно. Здесь пленных ждала та же колючая проволока, правда место было более обустроено, нежели лагерь под Гдовом. Охраняли лагерь солдаты старшего возраста, так что особых издевательств над собой пленные не чувствовали, всё же люди постарше более разумны в своих поступках. Внутри лагеря царила иерархия землячества, командиров, коммунистов не было, или пленные о своей партийной принадлежности просто умалчивали, а потому первичным в лагере было землячество, а внутри его, старшинство военнопленных по возрасту. Тамбовских здесь было немало, впрочем, как и Ленинградских, Псковских и других. Сошелся Глеб с парнишкой, Федором его звали, был тот родом из соседней с его Край-Пущино, деревней. На два года Федор старше, мобилизованным был, и армейскую кашу до войны ел уже полтора года, крепок физически был этот солдат. Вот с ним-то и замыслил Глеб побег. Особо никакой стратегии не разрабатывали. Так, узнали где восток, туда и наметились. Дождались темноты, осторожно выбрались под проволокой и айда в ближайший лес. Побег замечен не был, тогда пленные ещё не переписывались, просто считали их из-за проволоки, да и всё, так что плюс, минус пару солдат ничего не значило. Тревогу никто не поднимал.
Уже в лесу парни поняли, удача на их стороне, и этим стоило дорожить. После недолгих размышлений, решили идти только лесом и только по ночам, идти в сторону зарева. Но что значит, решили, питаться чем-то надо. Договорились деревеньки не огибать. В старой Литве, хуторов, малых хозяйств уйма, так что с голоду они не умерли бы, точно, но кулаки и прочие «хозяйчики» сдать могли немцам, парни это понимали.
Однако повезло им сходу. Первым на их пути было старообрядное становище поморов, в поселение было семь строений. Пустили их хозяева, накормили, одёжку старую дали. Поутру старик, старейшина, посоветовал не заходить в богатые хутора и указал, как идти к их соседнему землячеству, что в полутора десятках километрах в сторону фронта. А ещё посоветовал на худой конец, если поймают, ни в коем случае не признаваться, что они беглецы, в крайнем случае: «Говорите что вы бывшие советские пленные, их много было на строительстве военного аэродрома рядом тут, будьте осторожны. Да поможет вам Бог». С этим напутствием Глеб и его спутники ушли. Пять дней пробирались они к фронту, однако всё же сдали их в одном из хуторов. Утром у сеновала, где они ночевали, стояли полицейские. В каталажку они попали как раз того города, рядом с которым строился в мирное время аэродром, так что их версия, придуманная почти неделю назад вполне подошла, да ещё двое местных селян, понимая безвыходность беглецов, подтвердили, что действительно видели этих бедолаг грузившими в их телеги камни и грунт на аэродромной площадке. Больше их не проверяли. В лагерь их не отправили, а передали в хутора, помощниками по хозяйству. Хутора, а впрочем, все сельские хозяйства обязаны были поставлять рейхсверу продукты питания, так что такие помощники местным крестьянам были нужны. Хлопцы, уже подружившиеся в общей беде, на этом и расстались.
Почти год провёл Глеб в услужении. Бежать было некуда. Зима пришла в этот 1941 года рано, холодная была зима и тяжкая. Подъём в четыре утра, надо накормить скотину, привести в порядок помещения для скота, а дальше, как хозяева встали, делать всё что скажут. А дел в хуторском хозяйстве много, и воду принеси, и дрова наколи, скотину обслужи, ну и так далее. Да ещё узнав, что Глеб был до войны учителем, хозяин своих отпрысков малолетних дал ему на обучение, а за это, объедки со стола получше, ему перепадали. К лету 1942 года ситуация в районе стала меняться. Пошли слухи о партизанах, их мести предателям, вот и хозяин насторожился, зачем ему работника держать, вот нагрянут из леса вояки и расстреляют его за эксплуатацию пленного. Боязно, своя-то шкура дороже. Рассказал хозяин Глебу о партизанах и примерно указал, где их можно искать. Поутру пленник ушел в лес, а его бывший хозяин доложил в полицию через три дня, что сбежал его работник. На том дело и закончилось.
Через пару дней скитаний нашел-таки Глеб партизан. С лесами местными он был уже неплохо знаком, и встретить партизан здесь на западе Белоруссии, ему труда особого не составляло, тем более, что в 1942 году партизанское движение находилось в активной фазе формирования. Немцы в лес сунуть нос боялись и не считали пока целесообразным, а полицаи туда без надобности не лезли.
Отряд, который он встретил, состоял из двадцати пяти человек, возглавлял его чекист, Ленинградский инженер по фамилии Громов. Приняли Глеба в отряд практически сразу, не проверяя особо, так как сомнений не вызывала его учеба в пограншколе и участие в битве под Гдовом. Глеб хорошо знал местные края, за два года неплохо с ними познакомился, а потому поручено ему было возглавить разведку в отряде. Работа была достаточно сложной, ибо здесь в краях, которые ещё совсем недавно не входили в состав Советского Союза, трудиться было тяжело, а тем более налаживать связи с местным населением, люди чужих боялись, осторожничали. Но он старался, помогал ему и опыт учительства, всё же, грамотных по тем временам немного здесь было. К 1943 году, когда на всей территории Белоруссии, немцам стало жарко, взрывались склады, под откос шли поезда, пылали обозы с провиантом, когда партизанское движение охватило уже всю Беларусь, стало хорошо управляемым и организованным, немцы приняли решение задавить партизанщину. Из Германии, и даже с фронтов, в самые горячие точки направлялись карательные подразделения. Тяжело стало отбиваться от немчуры.
Осенью 1943 года отряд Громова попал в окружение. Выдавив партизан из леса на поля, туда, где стояли заградительные отряды, немцы расстреляли партизан, только пятеро, в том числе и Глеб Попов, прорвались в лес. После двух суток скитаний по лесам, вышли они на партизанский отряд крупного соединения в районе Вилейки, где и продолжили борьбу с немцами. Глеб Николаевич, вновь возглавил разведку, а после укрупнения отряда стал заместителем командира по разведке. Воевал он достойно, умело, в свои двадцать три года был авторитетен, и весьма уважаем. Здесь произошли значимые для Глеба события, он был принят в партию и награжден медалью «За Отвагу» и позднее «Орденом Отечественной войны 2 степени».
В июле 1944 года западную Белоруссию освободили Советские войска. Глеб Николаевич был на распутье, ехать ли на Родину, служить ли в армии в дальнейшем, призвать его вполне могли, боевой опыт был, возраст вполне позволял. Но всё решилось в один момент, в городском комитете партии в городе Поставы. После продолжительной беседы у Первого секретаря, Глеб Попов был направлен в местное НКВД, следователем. «Район и город ты знаешь, люди тебе доверяют, боевого опыта не занимать, пока будешь работать здесь. Жилье подберем. А что касается учительства, никуда это от тебя не уйдет. Пока надо Родину здесь, в тылу защищать. Успехов тебе». Что тут скажешь? Партия велит? Значит так надо.
Начались будни следователя. Работы было по горло, отдыхать времени совсем не было. Воевал он с воровством, грабежами, насилием, отлавливал беспризорников, одним словом вся нечисть человеческая была у него перед глазами. Тяжело всё это было видеть, и не только видеть, но и воевать со всем этим. Глеб понимал, труд этот нужный, но временный, для него временный. Тянуло его в школу, к школярам тянуло, к коллегам преподавателям. Эта тяга привела его к Первой городской школе, стал здесь он завсегдатаем, а собственно даже не завсегдатаем, а шефом, так сказать попечителем. Бывал на собраниях, встречался с трудными ребятами, подружился с учителями. А в отделе вновь заговорили о нем, как об учителе. Ему приятно было слышать.
Учитель! Звучит прекрасно.
Рос он и в звании. К 1948 году, тридцати лет ещё не было, стал он старшим лейтенантом.
Тем временем в милиции шла серьёзная реорганизация. В 1946 преобразуется уголовный розыск, в 1947 появляется Управление по борьбе с хищениями социалистической собственности и спекуляцией. С 1948 году появляются следственные отделы. И вот давнее соперничество органов МВД и МГБ вылилось в то, что МГБ вновь поглотило милицию, подчинив ее себе, как это уже было в 1930 году. Немедля пошла и чистка рядов милиции. Многие тогда вылетели за ворота отделов и управлений. Глеб так же попал под эту раздачу. Вспомнили ему и плен, и партизанство, и не законченную в пограничной школе учебу, всё вспомнили.
Был 1949 год.
Что делать, надо уходить. Хорошо, что из партии не вышвырнули.
Однако куда податься?
Только в школу, он учитель, в школе его всегда ждут. Глеб Николаевич едет в Юньки, сельский совет здесь небольшой, чуть более сорока поселений, до района тоже рукой подать, и жилье предложили, он ведь теперь семейный, в 1948 женился, жена, грудничок мальчишка на руках.
В Юньках проработал он недолго, вновь вызывают, теперь уже в районный комитет партии. Предложили директором поработать, но не школы, а всего совхоза, некого ставить, надо поднимать район.
- Человека найдем, отпустим. А пока, надо!
Дело новое, но раз требует партия, придется подчиниться. Энергии у молодого учителя хоть отбавляй, местные его знают. Кто не знаком со следаком, хоть и бывшим? Все его знают. Надо идти. Одно он попросил у секретаря райкома: «Как только замену найдете, отпустите в школу учительствовать». Обещание было дано, не задумываясь.
Этот небольшой срок руководства совхозом вылился в пять беспокойных и очень трудных лет. Пять лет. Каждый день заботы, при этом каждый день не был похож на новый. Здесь всё приходилось решать самому. А за развитие хозяйства спрашивали, и строго спрашивали. И на райкоме чистили, и из центра разные начальники приезжали ругать, да критиковать. Всё было на его шкуре, и не только на шкуре, вся его жизнь зарубками на сердце оборачивалась. Только в 1954 году вспомнили, что нет у Глеба Николаевича надлежащего образования. И вот он уходит из совхоза.
Покидал председатель Юньки с двояким чувством. Во-первых за прошедшие пять лет ему удалось многое сделать, и труды эти можно было и пощупать и увидеть. База для техники, кирпичный завод, рабочая столовка, число жилья чуть ли не удвоилось и так далее. Жаль уходить. С другой стороны, он уходит к любимому делу, в школу, уходит опять преподавать, и это здорово. А может вновь ненадолго? Может опять партия призовет? Скажет. надо! Что же, если надо, значит надо!
А пока он идёт в школу, пока идет просто учительствовать.
Понимал ли он тогда, в свои тридцать четыре года, что «Школа», это уже для него навсегда, «Учитель» это его «Крест», его радость и удача, его горе и печаль, жизнь его, жизнь на долгие, долгие годы, целых сорок лет. Наверно понимал и осознавал, гордился этим, наверно и страшился этого. Но так было надо.
_________________________
Глеб Николаевич был человеком своего времени. Ничего в его жизни особо значимого не было, ничего вроде и героического он не совершал, он просто жил нормальной, достойной уважения жизнью, он честно и добросовестно служил людям.
Человек не вечен, к сожалению. Вот и ему, «Учителю» было отпущено Господом семьдесят пять лет. Сделать за эти годы он успел многое, при жизни этого он не замечал, но люди видели его труд, любили и уважали его. Когда хоронили Учителя, проститься вышел весь город. И это было признание силы и авторитета его жизни, а может и святости её.
Покоится Учитель на скромном городском кладбище, могилка его особо выделяется. Нет, выделяется не богатством черного мрамора или изяществом оградки, нет, просто ухожена могилка всегда. Здесь всегда живые цветы, тропинка к последнему его пристанищу хорошо протоптана, заходят к нему люди, чтут этого замечательного человека. Вот и мы его вспомнили. Вспомнили его улыбку, его тяжеловатую походку, чуть сгорбленную спину, все вспомнили, и доброе слово о нем сказали.