В конце октября 1984 года мой брат уехал в Москву для оформления документов к защите кандидатской диссертации. И живым я его уже не увидел. Из Москвы от брата я получил три письма.
ПИСЬМО ПЕРВОЕ
Сразу после приезда в Москву, утром, поехал к Дмитрюку. Он был дома один. Принял хорошо. Затем я поехал в институт, где задержался до трёх часов. Позвонил Дмитрюку и договорился с ним о встрече у метро «Парк культуры».
Мастерская Дмитрюка в пяти минутах от метро. Он долго не мог открыть замок. Не был здесь почти год.
В мастерскую Дмитрюк залез через окно и открыл дверь изнутри. Мастерская оказалась в очень плохом состоянии, хуже, чем я ожидал.
Днём в институте я познакомился с одним товарищем (он тоже оформляет документы к защите). Оказалось, что он живёт в общежитии института. Я удивился, ведь в институте висит объявление, что приезжающих общежитием не обеспечивают. Но товарищ объяснил мне, как надо действовать: надо взять записку у заведующего кафедрой к проректору по науке с просьбой дать мне место в общежитии. Что я и сделал.
Переночевал я у Игоря, а Дмитрюку позвонил и сказал, что постараюсь устроиться в общежитии, а его мастерская «на чёрный день».
Утром поехал к проректору по науке. Он мне отказал.
Тогда я нашёл директора общежития (приятная женщина), и она сказала мне, что места в общежитии есть. Я опять поехал к проректору, и ему пришлось с неохотой подписать бумагу.
Директор общежития выписала мне направление, и я через всю Москву поехал к метро «ВДНХ», где находится общежитие.
Комендант поселила меня в комнату, а я заплатил по рублю за день проживания. Однако поселили меня всего на семь дней.
Комнатка на троих. Сейчас со мной живёт мужик из Чебоксар, а третья кровать пока свободная.
Моему соседу тоже надо жить в Москве более недели. Думаем потом просить о продлении. Но получится ли?
В институте все на нервах. Выписку о моей предзащите никто не подумал составлять, и мне пришлось самому этим заниматься. Постоянные придирки по мелочам. Но надо молчать и исполнять.
Один мой оппонент (доктор наук) уезжает на Кубу (хотя в августе никто об этом не говорил, да и он сам молчал). Теперь кафедра ищет для меня другого оппонента, но пока, за три дня, дело не сдвинулось. Второй оппонент (кандидат наук из МГУ) ушла в отпуск. Позвонил ей домой и, слава Богу, она пока не уехала, и мы договорились встретиться в МГУ.
От оппонентов требуется взять справки об их согласии. Без этих справок документы у меня не примут, и дело не будет двигаться.
И вообще — сплошное безобразие и нервотрёпка! Товарищ из Курска (живёт в соседней комнате) уже прошёл всю эту бюрократию и напечатал автореферат. Можно сказать, «прошёл огонь и воду». Он мне рассказал о своих мучениях: кругом неразбериха, хамство, никто толком ничего не объясняет, и бесконечная беготня по Москве в разные инстанции, масса справок и документов.
Если я не заболею, то будет удивительно.
Защита моя утверждена на Учёном Совете. Назначили на 15 декабря.
ПИСЬМО ВТОРОЕ
Занимаюсь доделкой некоторых документов. Беготня — один корпус института в одном конце Москвы, главный корпус в другом.
Но с оппонентами решилось хорошо. Оппонент из МГУ подписала справку о своём согласии. Второй оппонент (доктор наук, профессор кафедры ботаники) собиралась ехать в санаторий, и я срочно поехал к ней домой (на другой конец Москвы). И она подписала мне справку.
Пришлось побегать по магазинам. Купил две пачки бумаги по 500 листов для типографии, две твёрдые папки и 2 скоросшивателя. И это всё в разных магазинах! Почему-то такой ерунды нет в одном месте. Нашёл единственный почтамт, где продают большие конверты.
Пришлось самому печатать документ (7 листов), который должны были напечатать сотрудники института. Перепечатал некоторые листы в автореферате, так как они, якобы, оформлены не так, как надо. И всё приходится ловить моменты, когда пишущая машинка свободна.
Закончился срок моего проживания в общежитии, и мы с моим соседом по комнате, профессором, поехали в главный корпус института, чтобы договориться о продлении.
Но женщины, которая должна была решить наш вопрос, на месте не оказалось.
Профессор ушёл, а я остался ждать. Зашёл в отдел аспирантуры за справкой о том, что я сдал экзамен по ботанике. Справку я заказал три дня назад. Но девушка с удивлением спрашивает меня: «Какую справку? А вы её заказывали?» Стала искать и нашла моё «Дело», заваленное бумагами. И, конечно, справки в нём не оказалось. Обещала к концу дня сделать.
Хотел заверить справку, подписанную оппонентом-профессором. Но девушка, полистав журнал сотрудников института, такого профессора не нашла, и сказала, чтобы подпись оппонента-профессора подтвердили на биофаке института (другой конец Москвы), и только тогда она поставит печать.
Наконец пришла женщина, занимающаяся общежитием. Она согласилась продлить мне срок пребывания в общежитии, но потребовала, чтобы своё заявление я подписал у какого-либо проректора (их трое). Но одного не оказалось на месте, второй будет только завтра, а третий не захотел заниматься моим делом.
Опять иду к этой женщине, и она меня пожалела — продлила время моего пребывания в общежитии на семь дней, сказав, что сделала это «на свой страх и риск».
Мне стало плохо. Вышел на улицу, сел на лавочку. И тут сильно схватило сердце, бросило в жар, почувствовал слабость. Глотаю нитроглицерин — не помогает. Так просидел больше часа. Встал, как пьяный, дошёл до института и попросил вахтёра вызвать Скорую помощь.
Приехали через двадцать минут. Врач измерил давление, влил мне в рот какие-то капли, сделал укол в вену. Но боль не проходила. Врач стал запрашивать по рации диспетчерскую, но связь не работала, и он пошёл искать телефон. Не было врача минут десять, а меня всё это время трясло.
Наконец поехали (ехали долго) и привезли меня в 71-ю больницу, в Кунцево. Быстро оформили документы, сняли кардиограмму и отправили в «бокс интенсивной терапии». Врачи подходили каждые пять минут: проверяли давление, слушали сердце, вливали что-то в вену. И боль прошла. В этом боксе я лежал два дня.
ПИСЬМО ТРЕТЬЕ
Вот уже шестнадцать дней я лежу в больнице.
После того, как сняли боль, я сердце даже не чувствую. Сплю замечательно. Глотаю таблетки, но что-то уж помногу дают.
Наше отделение сердечное, и потому за нами следят, чтобы много не ходили. А уж о прогулках и не заикайся.
А погода за окном теплая, солнечная. В общем, тоска смертная!
Перечитал все книги и газеты у соседей в палате.
Кормят плохо. Вчера был у меня Игорь, и я ему сказал, чтобы молочные, мясные и другие скоропортящиеся продукты не приносил. Какой толк! Холодильник есть, но он забит битком, и потому плохо выполняет свою функцию. Так что добавить к скудному больничному питанию нечего.
Лежать здесь придётся 28–30 дней. Сейчас ничего не болит, а что будет, когда выйду из больницы — не знаю.
Недавно из нашей палаты выписался пенсионер. У него случился первый инфаркт. Уходил он из больницы молодцом, с хорошим настроением. Через несколько дней позвонили ему, чтобы узнать, как он себя чувствует. Оказалось, дома ему сразу стало плохо — давление подскочило, боли в груди, на улице больше ста метров пройти не может.
Как-то у меня будет?
Сердце не болит, но общее состояние тяжёлое: апатия, горечь от неудачи и мысли, мысли…
Мой брат Воробьёв Юрий Михайлович умер 3 января 1985 года в больнице в возрасте сорока шести лет.
Брат был известным в Советском Союзе специалистом по низшим растениям. Он опубликовал около 40 научных статей. Собранный и научно описанный им гербарий мхов хранится в белорусском Институте экспериментальной ботаники им. В.Ф. Куперовича.