Доподлинно известно, что доподлинно нам, человекам, ничего не известно. Кроме, бытия Бога. Он есть. А вот во всем остальном можно сомневаться ежечасно. Поэтому и советовать что-то тебе, мой нежный друг, я могу лишь с добавкой "если тебе будет угодно со мной согласиться".
Итак, если тебе будет угодно со мной согласиться - Петербургское солнце лучше всего наблюдать из Петербурга и в те дни, когда это солнце появляется. О, мой друг, ни капли иронии, к этому вполне серьезному выводу я пришел, путешествуя по Индии и Непалу. Там я ни разу не увидел солнца Петербургского и весьма по нему скучал. В этом отношении я иногда, даже будучи в славном Петербурге, все так же "путешествую по Индии и Непалу", то есть все так же не вижу солнца и скучаю по нему. И это второе обстоятельство натолкнуло меня на мысль, что наблюдать солнце нужно ровно тогда, когда оно появляется. Не привередничать (если тебе будет угодно), не искать своего, не бросать перчатку. Поверь мне, друг! Сколько бы ни было претензий, сколько не было похожих среди людей историй, а вызвать на дуэль Петербургское солнце еще никому не удалось. Даже взрастая в гранитной колыбели, в невской люльке, это солнце не впитало то понимание чести, кое господствовало в дуэльные годы.
Петербургское солнце не признает чинов и званий. Посему даже я, будучи статским советником, приметив солнце, несколько теряю свою степенность, невозмутимость и неторопливость, приличные моему положению.
Да-с, порой доходило и до того, что я, следуя за солнцем или, ежели изволишь, пускаясь за ним в погоню, долетал одним махом, не видя лиц, едва не попадая под экипажи, от славной Дворцовой площади мимо Стрелки Васильевского острова прямиком до здания 12 коллегий.
О мой нежный сладкий друг (вспоминая о тебе, боюсь забыть, о чем веду речь!), так оно и было. Ведь Петербургское солнце при всех своих пагубных привычках, тем не менее, чрезвычайно прекрасно.
Я помню, бывало, оно так обласкает тебя лучом, так пригреет, так прольет свой свет, что расцветут под его напором гранитные глыбы, заблещет Нева, плеснут игривой волной ее шумные воды, обдав прохладой обновившиеся мосты, а укротители коней воспрянут духом. Впрочем, это не облегчит их задачу, ведь кони тоже встрепенутся, будто им сейчас зададут хорошего фуражу.
Словом, хоть редко, но оно, солнце, так появится, что трудно будет на него серчать.
Между тем солнечные дни, как и дни хмурые, как и дни с осадками (дождем, или снегом, или их дуэтом), как и дни с ветром, как и дни с туманом (выделяю их отдельно), предназначены для своих особых целей.
Ты писала мне в одном из своих редких писем, что серые петербургские дни заставляют тебя чуть ли не плакать без видимой причины по всякому пустяшному поводу. Но, в самом деле, повод один - это хмурая мина на лице города. Ведь, замечала ли ты, как порой бывает печален день, когда тебя окружают хмурые унылые люди? И с уст их не сходят грустные слова и пустые пророчества о скором ухудшении их дел. Представь же себе, во сколько крат взрастет эта печаль, ежели угрюмая мина города смотрит на тебя отовсюду: из витрин магазинов, с барокковой лепнины, с лиц могучих атлантов, с морд львов, из каждого кирпичика. Это, если тебе будет угодно со мной согласиться - дни, высасывающие жизненные силы, особенно осенью и зимой. Это дни безумцев, могучих трагических творений и печальных человеческих драм. Но, если тебе будет угодно со мной согласиться, в такие дни лучшее - искать уюта и тепла. Петербург в эту пору дотошно проверит, выполнено ли твое домашнее задание? Выучены ли уроки? Как-то: если у тебя друзья, можешь ли ты отвлечься в написании писем к дорогим людям, знаешь ли ты теплые уютные заведения Петербурга, в конце концов - разбираешься ли ты во вкусной еде? Не оставь, мой друг, эти вопросы без доброго ответа и просто будь стойкой. Господь придал нашей конструкции как телесной, так и душевной, весьма могучий состав. Мы все можем, а если нет... Увы, тут два безрадостных пути: создать трагедию (в прозе, стихах, музыке, мраморе). Будь то бы мало драм на грешной земле!.. Либо болеть душой, как болели и вы.
Да-да, милый визави, все мы сильно больны душой и сердцем, оттого глубоко несовершенны, оттого так сильна над нами власть даже и погоды! (Не смешно ли?) Если тебе будет угодно со мной согласиться, ни кривизна глаза, ни длинность носа, ни вывернутость ступни, ни излишняя полнота делают нас неидеальными, а только лишь то, что составляет наше сердце и что наполняет наши души. Это одновременно и хорошо, и печально. Значит, ничто телесное - нам не помеха; и все рожденное в нашей душе - это либо лекарство, либо - и это так часто! - новый ее болезненный струп. Вот видишь, моя милая собеседница, как и на меня пагубно действуют эти хмуро сведенные петербургские брови, а ведь сегодня еще ко всему день с ветром!
Впрочем, у меня есть еще силы, чтобы вернуться к начатому. Дни с осадками, как и дни с ветром, бывают совершенно разные. К чему политес! Дни эти ровно сводные сестры из сказок - и коль уж одна сестра всем хороша и пригожа, то вторая, не надобно в том сомневаться, страшна, бесталанна и зла (то ли как следствие, то ли как причина). Так и те дни. Если в Питере дует ветер, то он может всемерно тебя развлечь, пуская барашков по Неве, согреть и обласкать, когда он теплый и игристый, и даже показать какой-либо мираж, швыряясь листами (по преимуществу уже зелеными или ярко-золотистыми) и припорашивая лицо песком. Но другое дело ветреный день, где ветер зол, силен, груб. Мало того, что он дует с 4 сторон, так он еще и мстит всем. За что и про что - поди знай. Он швыряет не листы, он разносит людей, с ним стонут стены и крыши домов, звенят окна, грязь и мусор, набранные по подворотням, взлетают или несутся под ноги, ветер гомерически хохочет. И если просто хмурый день навевает уныние и грусть, то подобный описанному ветреный день навевает страх, и отчаяние, и желание никуда не выходить. Впрочем, если тебе угодно будет со мной согласиться, желание никуда не выходить навевают и дни с дождем и снегом. Вот уж когда воистину не понимаешь, где верх, где низ, где вода, где гранитные берега. А разделения-то и нет! Нева брызжет с неба и в этой липкой, мокрой, неистовой круговерти с ветром теряешься, как Алиса в лисьей норе, как Мери Поппинс с зонтиком, летящая в центре тайфуна. Уверен, что после таких дней Мери Поппинс обретут жители Океании, а в Петербурге таким "птицам" не летать, еще и потому что невозможно быть до последней стежки, до крайней застежки чистой, опрятной и идеальной, когда Петербург начинает действовать и вредничать, а то и вовсе - злобствовать. Так что, мон ами, даже погоду в Петербурге можно изучать как вполне серьезную науку. Но это, в сухом остатке, все же не более, чем погода, а я все же не более, чем статский советник, а вы все так же безответны моим чувствам....
Пардон, мадмуазель, я изволил отдалиться от темы, а вам, дОлжно, сквозь мой витиеватый слог и лирические отступления, узнать, что Петербург во времена легкого, чистого снегопада прекрасен. Может быть, для примера, слышали вы, как принимают в монахи? Среди этой церемонии наступает торжественный момент, когда послушник лежит на полу в крестообразной позе в белом мешковатом одеянии, и хотя, должно быть, как человек он пребывает в волнении и умилении, но видим для сторонних людей как образ ангела - он кроток и тих, бел и чист, смиренен и молчалив. В Петербурге я встречал ровно такого послушника, будто бы он вспоминал о крестном своем родители, святом апостоле Петре, в честь которого его и назвали, часть мощей которого были положены в основании города. Видите ли теперь, о каком спокойствии, торжественности и мягкости я хочу вам написать, а если уж это и не послушник в иной день, то тогда Петербург грезит о невесте - кроткой, тихой в белом венчальном наряде и нежной фате из снежинок. Я вспоминаю вас сейчас и всегда. Вы слышите меня сквозь версты и версты? Ходите под этими снегопадами, подставляйте свои пшенично-льняные власы под легкие холодные снежинки. И я буду думать и думать в снегопад о вас…
Чтобы скрыть себя и свои мысли нет лучше дня, чем день туманный и седой. Пожалуй, вы еще мало побыли у нас и мало видели нас, но в такой день вы и не увидите Петербурга. Он имеет обыкновение так укрыться, так запеленаться и закутаться, что его совсем не узнать. Туман нужен особенный, не та легкая маревая дымка, что стоит над болотами, и не та пена, что струится над землей в студеные летние утра. Нет, нужен плотный занавес, платок, пелена, не всклубленная и скатанная в шары, а плотно упавшая всей тяжестью на город. В такие дни, если вам будет угодно со мной согласиться, моя милая собеседница, Петербург как никогда похож на северное море, и все здания и строения перестают быть собою, а становятся исполинскими китами. Силуэты улиц лишь угадываются, дорога появляется только под ногами, как в таинственной сказке, и вот бойся высунуть в такой день нос из дома. Вполне вероятно, что на секунду погрузив его в туман, ты вынырнешь уже без него, а нос твой пойдет слоняться по улицам, а новый Гоголь напишет о нем рассказ, и вполне возможно, что твой Нос попадет в историю! Как часто чужой нос в чужих делах играет не последнюю и, увы, не лучшую роль. Как сыграли и в нашей чужие носы... Берегись, далекая визави, если тебе будет угодно со мной согласиться...
Кажется, порой, что его уже не будет никогда.
Кажется, что этот монументальный прекрасный серый город - живой. Удущающий и живой. И его серые стены, и его безразличные улицы, и его стеклянный воздух идут мимо тебя, проявляют к тебе всю силу равнодушия и, тем самым, предельно внимательны к тебе, концентрируют на тебе свое выверенную тяжесть. Но подожди, не сдавайся. Слейся с этим монолитом, будь львом на набережной, и стань камешком в брусчатке, впечатайся, облекись крепостью и дождешься его. Дождешься его здоровым и крепким человеком, будешь готов принять, не опьянеешь и не сойдешь с ума - увидишь солнце! Оно прольется, осветит улицы, отгонит тяжкие тени, которые лишь казались равнодушными к тебе, но на самом деле вцепились в тебя и твою дивную яркую душу, и питались тобой, как живым солнцем. Город не может без людей, как и люди не могут без людей, и солнце не сияет без людей!
Это дар Господа, чтобы солнце сияло для людей, для каждого, чтобы люди были для людей. Когда люди будут таковыми, солнце всегда будет среди них, всегда будет среди нас. Представь, далекая странница, если бы Петербург всегда тонул в солнце, всегда был солнечным. О! Не смейся, он все равно был бы Петербургом, ведь его серость - не есть его существо! Тогда Санкт-Петербург называли бы земным раем. Только земным, конечно, но он бы стал несравненно ближе к небу.
Первые мгновения солнечного дня для нас, ослепших, как для кротов. Глаза должны привыкнуть, а уж когда привыкли - они главный орган чувств. Солнечные дни даны, чтобы смотреть на петербуржцев. Чтобы подивиться пестроте и разности лиц, одежд, движений. Веришь ли, но на днях я повстречал господина с усами подкрученными, как у первого министра! На том основании я и обратился к нему, полагая, что мы из одного ведомства. Он только посмеялся, был он служащим конторы при товариществе купцов Сизовых. Но как был важен его вид! Из чего я и сделал маленький вывод, что каждый здесь становится немножечко первым министром или же немножечко придворной дамой.
Солнечный день всем хорош, порою предпочтительнее всех иных, а о нем много не напишешь. Я мало написал о Петербургском солнце, и всё же я всё время писал о солнце.
Мое сочинение подходит к концу, далекая и не моя. Я сейчас отправляюсь по государственным делам на край страны, уже еду в карете, и почерк мой стал неровным, а может это от мыслей о разлуке?
Не хочу писать вам "прощай", не могу. До свидания, до встречи в Петербурге. Ищу вас взглядом по всему аэропорту, и хотя ваш образ везде, вас здесь нет, я вас не нахожу.