Пицца Маргарита

   Весна появилась нежданно негадано, никого заранее об этом не предупредив, и постучалась в окно яркими солнечными лучами. За окном росла сосна. Много лет она была тонкой кривой палкой с шишкой на макушке, но неожиданно вытянулась и постройнела.  Как  угловатая девочка- подросток, которая бегает по двору, сверкает разбитыми коленками и  вдруг за одно лето становится нежной барышней, при взгляде на которую кружится голова, и сердце бухает куда-то вниз, так и моя сосна  превратилась в изящную красотку с колючим зелёным каре.
   На сосне жила сумасшедшая птица. Она перепутала день и ночь, просыпалась раньше всех окрестных петухов и начинала петь. С голосом у неё было не очень, да и на слухе явно потоптался медведь, поэтому я просыпалась каждое утро не от соловьиных трелей, а от фальшивого, но жизнерадостного ля бемоль. Птица была похожа на подвыпившую тётку, которая уже плохо, но ещё держится на ногах и орёт в караоке про шальную императрицу.
   Свою птицу я любила, мне вообще нравятся неадекватные особы без слуха и голоса, умеющие радоваться жизни. Я зарылась поглубже в подушку и пыталась досмотреть последнюю, самую интересную серию утреннего сна. И вдруг мне в глаз воткнулся солнечный луч. Он пробился через сосновые иголки раньше, чем обычно, и я поняла — всё, наконец-то наступила весна.
     Два раза в год Израиль превращается в базар-вокзал, переваливающий через себя тысячи перелётных птиц, которые носятся туда-сюда по земному шарику, всё угомониться не могут. Небо над Хайфой становится похожим на дискотеку, на которой танцуют лебеди и дикие гуси. Они описывают круги над городом,  от взмахов их крыльев дрожит воздух , и облака разбегаются в разные стороны.
     Вместе с весной во мне проснулась  охота к перемене мест, но перелетать, как гуси, с юга на север было  долго и утомительно, а похлопать крыльями хотелось ужасно. Но ведь нет такой проблемы, которую женщина не может создать, и я решила переставить в доме мебель.
     Это было моей любимой забавой, раз в полгода я двигала туда-сюда пару диванов и пианино, в очередной раз убеждалась в том, что мебель  стоит на своих  правильных местах, и возвращала всё на круги своя до следующей перестановки. Правда, я скорее не двигала, а организовывала движение. Яшка тяжело вздыхал, но понимал, что с моим весенним обострением   лучше не спорить, и включался в процесс.
    Для сегодняшней пертурбации мне нужна была  его грубая мужская сила, поэтому это мероприятие отложилось на выходные, и поле боя было перенесено на кухню.   
    Некоторое время назад на Яшку напало желание облегчить мне жизнь, и он заставил всю кухню бытовыми электроприборами, маленькими, но нахальными. Все эти мешалки, взбивалки, молотилки и выжималки размножались   совершенно бесконтрольно, как кролики весной, и заняли всё свободное пространство, развесив вокруг себя шнуры и пытаясь воткнуться во все розетки. Жить стало легче и веселее, но в какой-то момент я обнаружила , что, передвигаясь по кухне, совершаю множество хаотичных телодвижений между тем местом, где варится кофе, и висящим совершенно в другой стороне шкафчиком, где живут чашки. И на  меня снизошло эргономическое озарение. Оно было простым и элегантным, как всё гениальное,- я  решила переставить чашки в тот шкаф, который висит над кофейной машиной.
   Так  началось великое переселение народов, переезд чашек и тарелок, а заодно и протирание тех полочек, до которых  в обычной жизни не дотянуться и куда закидываются пустые жестяные банки  под названием «Жалко выбрасывать, вдруг пригодятся». Там же я обнаружила засохшую бабочку. Бедная...Жила себе жила , порхала с цветка на цветок,  пока не залетела сдуру ко мне на кухню и застряла на верхней полке навсегда...
   Говорят,  что правое полушарие мозга  отвечает за интуицию, а левое- за логику. Не исключено, но в моём случае правое отвечало за чашки, а левое за тарелки. Потому что когда я, утомившись от изменений в жизни, решила выпить кофе, то на автопилоте пошла за чашкой  в правую сторону и уткнулась в переехавшие туда  тарелки. Я замерла, не поняв, что произошло, пока не сообразила, что только что сама, собственными руками создала себе ситуацию, к которой нужно привыкать, а привычка, как известно создаётся за 21 день, и эти три недели я буду жить, путаясь между правой и левой стороной. 
    Итак, проблема была создана, её можно было начинать   благополучно решать и надо было с чего-то начать. Я осмотрела кухню  в поисках нужной идеи . Кухня представляла собой нечто среднее между ледниковым побоищем и генеральной уборкой. И посреди этого безумия одиноко стояла баночка томатной пасты. Откуда она взялась? Как её занесло на мой праздник жизни?  Это было уже  не принципиально, потому что я захотела пиццу. Маргариту. И не просто захотела, а прямо представила, как я сижу в Риме, за столиком, в кафе  на маленькой пьяцце, у меня на голове огромная соломенная шляпа, создающая интим и полумрак . Шляпа на мне, вообще говоря, как на корове седло, но зачем думать о грустном?  К моему столику подходит красавчик- официант, его зовут, например, Луиджи. По утрам  он  учится какому-нибудь ландшафтному дизайну, днём подрабатывает в маленькой пиццерии, а по вечерам качает трицепсы. Луиджи, как и все итальянцы, больше всех на свете любит свою итальянскую маму и носится по Риму на мотоцикле, чтобы успеть между делом заскочить к маме на обед. Он   улыбчив и обаятелен, просто мечта взрослой тётки, а не Луиджи! 
    Я представила, как  он называет меня синьорина и приносит мне пиццу- маргариту на деревянном подносе. Маргарита  не отдышалась после горячей печи , и её тесто ещё помнит горячий воздух, у маслин глаза блестят от возбуждения, а сыр, пармезаново-тягучий, тянется жёлтой нитью и затекает на томатный соус.

     И в этот момент  я вспомнила про белые тапочки.
    Много лет назад мы первый раз поехали в самую настоящую заграницу, в Испанию, знание о которой ограничивалось сведениями из путеводителя и огромной картой Пиренейского полуострова. Сегодня сложно представить, как можно без навигатора выйти из дома и не заблудиться, но тогда мы не были испорчены современными технологиями и бесстрашно сели в самолёт.
   Испанию я покоряла в специально купленных по этому поводу белых спортивных тапочках- типа кедах, с такой резиновой каёмочкой вокруг.  За несколько-недельное путешествие мои тапочки из белых превратились в пыльно- серые, и за три дня до окончания путешествия я решила их постирать. Впереди нас ждал Мадрид, а как же я там в грязной обуви? "Столичные идальго этого не переживут", — подумала я и поставила сушиться свои тапки на батарею в гостинице, но что-то там не задалось. Баг какой-то случился в этом девайсе. То ли тапки не подходили к батарее, то ли батарея — к тапкам, но утром я их обнаружила полу сгоревшими и расплавленными. То, что было белой резиновой каёмочкой, стекло вниз, как сыр в горячей пицце, и застыло сталактитом. Мои когда-то белые, полные надежд тапки-типа кеды превратились в двух погорельцев с грустными шнурками и непонятным будущим. Мы опаздывали на поезд, времени на  размышления о смысле жизни и покупку новой обуви не оставалось, поэтому мы решили заняться этим в Мадриде.
    Закинув вещи в гостиницу, мы вышли на Гран Виа людей посмотреть и себя показать.   Закончилась сиеста, послеобеденный шум стал наполнять город, мы начали строить планы на вечер, и вдруг Яшка меня спросил: «А где наши паспорта?»
   Их не было ни у него, ни у меня, ни в гостинице. Их не было нигде. Потому что пока я хлопала ушами и восторгалась архитектурой, испанские идальго закончили сиесту, выпили кофе и спёрли наши замечательные паспорта у меня из прямо сумочки.
    Я проанализировала ситуацию за три секунды, поняв, что без паспортов нас не пустят в самолёт, что где-то нужно искать полицию и  обращаться в   посольство. «Что ж так долго изобретают интернет?»- подумала я и   представила, как мы бомжуем в Испании. Пока Яшка не взял ситуацию под свой контроль, я приняла самое разумное решение- начала плакать. Как я рыдала! Слёзы текли  из глаз ручьями, смывая на своём пути всё- тушь для ресниц, помаду и черты лица. Слёзы застревали на носу и капали с него вниз, разбиваясь на тысячи брызг.
     Какая у меня была истерика... Песня, а не истерика! Я стояла на Пиренейском полуострове, в столице Испании на центральной Гран Виа  зарёванная и несчастная, без паспорта  и в сгоревших тапках, у которых резиновая каёмочка расплавилась и стекла , как сыр в пицце, когда Маргарита  не отдышалась после горячей печи , её тесто ещё помнит  горячий воздух, а  у маслин глаза блестят от возбуждения. Я рыдала, икала от ужаса и не могла успокоиться.
    Именно об этом я вспомнила, когда Луиджи уже нёс мне пиццу на деревянном подносе. И мне почему-то совсем расхотелось её есть. И Луиджи этот, маменькин сынок, мне совсем разонравился. И эта мамаша его итальянская... Оно мне надо?

  *******
     Я не пишу свои рассказики. Они просто происходят, сваливаясь на меня в самый неожиданный момент. И хорошо, если бы как гром с ясного неба. Я бы тогда могла гулять по солнечному берегу, отскакивая от белой и пушистой, как взбитые сливки, морской пены и смотрела бы, как ныряет за горизонт огромный корабль, уже похожий на крошечную лодочную скорлупку. И вдруг, откуда ни возьмись, над морем- туча, сиренево- розовая, как на дорогущие тени, которые я недавно купила в дьюти фри , но до сих пор не понимаю, зачем. А из этой тучи- и гром, и молния, и всё это на фоне ясного и беззащитного голубого неба. И вместе с громом на меня сваливается вдохновение. Ага… Если бы!!! Всё случается иначе, с точностью наоборот.  Рассказик у меня происходит в самое неудобное время и, что ещё хуже, в самом неудобном месте, когда ни запомнить, ни записать его не представляется возможный. Это может быть душ, в котором я смываю с головы краску для волос, или очередь в кассу, когда надо ловко лавировать- лавировать и вылавировать свою тележку так, чтобы передо мной не влезла без очереди толстая, похожая на творожный пудинг, тётка. Или, что вообще ужасно, на светофоре, когда длинный красный сменяется на нежданно- нагадано зеленый, и сзади уже бибикают нетерпеливые мужики, ценящие каждую секунду. Ведь иначе как же они подъедут к следующему светофору первыми? Они бибикают, а у меня в это время происходит рассказик, который сваливается на меня, как вещи с верхней полки шкафа. Я их туда убираю на лето в робкой надежде, что зима больше никогда не наступит, и все эти свитера, кофты и панталоны с начёсом мне больше никогда не понадобятся. Полка высокая, и мне лень тащить к шкафу стремянку, а на стул с его тонко- ненадежными ножками я вставать боюсь. Поэтому я открываю шкаф, в олимпийском прыжке закидываю все зимние вещи наверх в надежде, что они там как-то сами по себе угнездятся, и забываю про них на всю жизнь. Но осень напоминает о себе первым мокрым дождем, я пытаюсь, встав на цыпочки, вытащить с верхней полки что-то тёпленькое, и всё это свитое свитерами гнездо обрушивается вниз. Я сижу на полу со свисающими с головы тёплыми колготками, в куче зимней одежды и думаю, когда уже наконец начнется лето. Мой новый рассказик сваливается мне на голову точно так же, я бросаю всех и вся и бегу его поскорее записывать, чтобы не забыть в суматохе.
    И надо бы такому случиться, что я решила напечатать "Пиццу Маргариту" в фейсбуке, совершенно не предполагая, что эта история вызовет массу вопросов- что же было дальше, что с паспортами, как вы вернулись домой…. Я не ожидала, что через двадцать пять лет вернусь к тем эмоциям, которые переживала, стоя, вся в соплях и слезах, на Пиренейском полуострове, в столице Испании на центральной Гран Виа.
*******
     Как это мило, когда очаровательная юная особа может позволить себе огорчиться и немного всплакнуть, вызвав этим умиление и прилив нежности у брутального главного героя супер- друпер голливудского боевика. Она изящно вынимает из ридикюля батистовый, как бабочка-лимонница, платочек и легким движением смахивает слезу. У меня же вместо ридикюля был рюкзак, а вместо батистового платочка- рулон туалетной бумаги, комки которой, со слезами и соплями, я зажала в потном кулачке, цепляясь за них, как за последнюю надежду.
    Что делает девочка, когда у нее заканчивается туалетная бумага, и рыдать больше не во что? Да, она лезет в сумочку, чтобы посмотреть на себя, несчастную, в зеркальце. Что я, естественно, и сделала, придя в ужас, когда увидела в отражении зареванную, лохматую тётку с размазанным чертами лица. Мой еврейский нос, в обычной жизни изысканно- интеллигентный, от рёва и истерики увеличился в размерах и был похож на полу-разварившуюся луковицу из куриного бульона, когда она отдала ему и нежный аромат, и мандариновый цвет, а сама превратилась в никому не интересный корнеплод, была презрительно поддета шумовкой и выброшена в мусор вместе с картофельной шелухой.
     В посольстве, куда я позвонила, прибежав в гостиницу, потому что сотовую связь, как и интернет, ещё только собирались изобретать, а ждать этого у меня совсем не было времени, низкий мужской голос, в другой, менее драматичной ситуации, очень сексуальный, а в тот момент- просто ответивший на иврите, посоветовал мне заскочить в полицию для составления протокола, сфотографироваться и прийти утром в посольство для получения лессе-пассе.
    Фотографироваться я, конечно, пришла не одна, а вместе с носом - он, большой и солидный, и я рядышком, зарёванная и несчастная. До сих пор эта черно- белая фотография мне напоминает о том, как не надо хлопать ушами в Мадриде.
    После одной из моих самых удачных фотосессий надо было мчаться в мадридскую полицию, где, к моему невероятному удивлению, мы оказалась в самом конце очереди из таких же облапошенных испанскими идальго страдальцами. Один из них был особенно колоритен.
     Это был высокий, с огромным животом дядька лет шестидесяти, в ярко- желтом свитере и белых льняных брюках. Именно так выглядели настоящие импортные иностранцы, выходящие на Дворцовой площади из автобусов Интуриста. Шумные, улыбающиеся и жизнерадостные, эти люди были из другой жизни, из другого мира, из другой вселенной. Они всё время фотографировались, и их фотоаппараты, совсем не похожие на самый лучший советский- пресоветский "Зенит", были тоже были из другой жизни, из другого мира и из другой вселенной.
    Такая же невероятных размеров камера с длиннющим объективом висела на шее ярко- жёлтого дядьки, но сам он представлял собой довольно жалкое зрелище. Жизнерадостный и уверенный в себе в обычной жизни, он был совершенно растерян в этой очереди наивных туристов, обворованных мадридскими карманниками, и не понимал, как его, такого успешного и солидного человека, может обвести вокруг пальца мелкий воришка, тиснувший у него кошелёк.
   Этот дядька с фотоаппаратом на животе меня совершенно успокоил, я выдохнула и стала думать, как на испанском языке объяснить полицейскому, что у нас украли паспорта, нажитые непосильным трудом. А задача то была непростая, потому что паспорт он и в Африке паспорт, а как сказать по-испански "украли", я не знала. Полицейский посмотрел на меня немного уставшим взглядом. "У него таких как я раззяв, каждый день- пачками", - мелькнула у меня мысль. Я, очевидно, выглядела так нелепо в своих сгоревших тапках и с носом на пол лица, что полицейский неожиданно улыбнулся: " Passport? It's OK, madam", и стал заполнять протокол.
     Первый этап этого квеста был преодолён, а что делать со следующим, я пока не знала.
*******
  Если бы мне нужно было написать отчет о поездке с объяснением причины, следствия и результата, то вся эта история свелась бы к достаточно короткой фабуле. Можно было бы сказать так:
— Я летала в Испанию, и у меня в Мадриде украли паспорт.
— И что?
—  Да ничего… обратилась в посольство, оформила новые документы и прилетела домой…, — пожала бы я плечами.
— И? — спросили бы у меня, глядя куда-то в сторону и пересчитывая пролетающих мимо ворон.
— И всё, —  ответила бы я, сама удивляясь, что такого необычного в этом сюжете.
   Как это было бы просто и не интересно! Я представляю, как бы я загрустила от скуки, описывая эту историю. А скучать я совсем не люблю. У меня от этого портится настроение, а когда я не в духе, тогда любимая творожная запеканка, которую я так люблю печь, обычно загорелая и пышно- упругая, как юная волейболистка на берегу моря, становится обмякшей, бледной и похожей на вечно раздраженно- недовольную тётку из дома напротив. Но дело, собственно, не в запеканке, хотя про неё стоило бы рассказать отдельно, потому что я готовлю её по совершенно секретному и невероятно вкусному рецепту. А дело в том, что эту испанскую историю, которая началась в Мадриде, а закончится только через год в Париже, я буду рассказывать долго и не знаю, доберусь ли до конца….
*******
   В прошлом веке я была наивной девочкой и очень хорошей ученицей. Не то чтобы хорошей, если честно. Практически, самой лучшей. И любимым уроком у меня была математика вообще и геометрия в частности. Что-то невероятно музыкально- элегантное было во всех этих тригонометрических формулах, хордах и косинусах. Я аккуратно делила лист тетрадки в клеточку на две ровные части и слева писала- дано, а справа- требуется доказать. И так всё было понятно, правильно и красиво в моих доказательствах, что вопроса «А что со всем этим хозяйством делать в жизни?», у меня тогда вообще не возникало. Через несколько лет, когда я уже была в глубоком замужестве, Яшка пришел домой и сказал задумчиво: «А давай поедем в Израиль?». «Давай, а где это?»- спросила я. «По карте вниз и немного направо», - ответил Яшка, и решение о переезде было принято.
    Я и не представляла тогда, что в новой, незнакомой и совершенно другой жизни мне нужно будет не вычислять площадь круга, а разбираться с мировой банковской системой, знания о которой ограничивались у меня тем, что существуют сберкассы, в которые ходят со сберкнижками.
     А тут первая в жизни поездка за границу! В банке мне выдали кредитку и отправили путешествовать, совершенно не объяснив, что моя кредитная карта была какой-то неправильной. Кто же думал, что Дайнерс практически нигде в Испании не принимали к оплате и, что было особенно веселым, по нему нельзя было снять наличные в банкомате. Весь этот пердимонокль объяснялся тем, что Дайнерс был чрезвычайно престижной кредитной картой, которая, очевидно, предполагала другой, элитарный образ жизни и иные взаимоотношения с банками.
   Про роскошный образ жизни я не знала практически ничего кроме того, что он, этот образ, где-то существует, но ко мне то он какое отношение имеет?  Правда, тогда только- только вышел в прокат фильм «Непристойное предложение», и по выходным мы с девочками обсуждали, как поведём себя, если на нас свалится такая радость, и в далёкой и недосягаемой Америке в шикарном казино мы встанем перед выбором, решать или нет свои финансовые проблемы за миллион долларов. Честно говоря, у нас и не было тогда проблем на такую сумму, но наши мальчики всё равно недовольно пыхтели и оглядывались по сторонам, проверяя, не появится ли где-нибудь поблизости Роберт Редфорд, которого надо побыстрее, от греха подальше, гнать поганой метлой.
   И про мишленовские рестораны, сравнимые с вознесением на гастрономический Олимп, мне тоже было мало что известно. Краем уха я слышала, что это такие пафосные заведения, в которых на огромную тарелку выкладывают кучку чего-то непонятного, поливают весь этот импрессионизм соусом   странного цвета, украшают травинкой и в уголок тарелки капают капельку какой-то хрени для красоты. А потом выставляется счёт на 1000 денег, и здесь уж точно без Роберта Редфодра не обойтись.
   Одним словом, Дайнерс совершенно не вписался в мою матрицу, и я это поняла, когда оказалось, что на все огромной территории Коста дель Соль, где мы до этого уже провели две недели, только лишь в Севилье есть один единственный банк, который работает с этой левой кредиткой и выдает по ней наличку, но она стремительно таяла, и в пятницу вечером, за три дня до вылета из Мадрида, от денег не осталось ничего. Ни- че- го…
   Низкий мужской голос из посольства спросил меня: «А когда у вас рейс?». Я пискнула: «В понедельник...». «Чудесно, - сказал голос, - сегодня, в пятницу, начинается шаббат, и мы не работаем, в воскресенье в Мадриде выходной, и мы закрыты. Так что приходите в понедельник, с утра пораньше, и не забудьте, что лессе- пассе стоит 100 долларов на каждого».  "Скока скока???"- задохнулась я от ужаса, но голос уже повесил трубку.
  Я мысленно разделила лист тетрадки в клеточку на две ровные части: слева - дано, а справа- требуется доказать.
  В "дано" было записано: нет паспортов, нет наличных денег, банки в выходные не работают, тапки сгорели, я вся в соплях. В "требуется доказать" стоял знак вопроса, размытый моими слезами.
Яшка попытался меня утешить: "Война- фигня, главное манёвры", - и мы, как скитальцы- пилигримы, пошли гулять по столично- элегантному Мадриду, заглянули в Прадо, но безумный Гойя не добавил нам оптимизма, и только демонстрация каких -то местных колхозников, которые шли по Гран Виа вместе со своими какающими овцами, подметали за ними и одновременно несли транспаранты с неведомыми   требованиями, немного подняла мне настроение.
   
  Депрессивный Гойя с его социальной дезадаптацией (как звучит, а?) и овечья демонстрация привели к ожидаемому результату-  я захотела есть.
    Здесь, конечно, нужно опять отвлечься от сюжета и вспомнить, что по Испании мы гуляли с совершенно бездарным путеводителем и огромной, как двуспальная простыня, картой, на которой с одной стороны была изображена Европа, а с другой- Пиренейский полуостров. «Когда же изобретут GPS?»- вздыхала я, переворачивая карту так, чтобы направление дороги, по которой мы ехали на машине, всегда было сверху.  Оказалось, что в Европе дофига стран, их всех нужно было впихнуть в одно место, поэтому в раскрытом виде карта занимала всю машину, и я её всё время складывала, а от этого карта немного протёрлась   в Марселе и продырявилась в   Дрездене. Мысль отрезать ненужную часть карты, выбросить её и оставить (хотя сегодня правильнее было бы сказать "отжать") себе    полуостров, мне вообще в голову не приходила, и я уговорила Марсель и Дрезден потерпеть такое фамильярное обращение.
   Мы путешествовали по Андалусии, по танцующей Севилье, по независимой Гранаде, об испанской грусти которой я узнала в детстве из "Яблочка", по крошечному и белоснежному как конфетки "Рафаэлло" Михасу. Но особенно мне хотелось увидеть парящую над пропастью Ронду, крыши которой задевали за облака, а её горы   были прибежищем знаменитых «бандолерос» — разбойников в большой дороги. Они были романтиками, эти уголовники. Рассказывали, что один из них, модный и элегантный   Хосе Мария, всегда помогал дамам выходить из дилижанса, остановленного бандитами на дороге.  «Сеньора, ваши очаровательные ручки не нуждаются в этих вульгарных украшениях», — говорил он, снимая с дам кольца и браслеты. Он был интеллигентным человеком, этот парень, никого не убивал и даже оставлял пассажирам деньги на дорогу. Я представляла, как мы будем подниматься в Серрания-де- Ронда и замирать от страха, что встретим по дороге красавчика Хосе Мария и его соловьёв- разбойников. Но думать про них я перестала минут через десять после начала подъёма в горы. Потому что они   были не высокими. Они были очень высокими! И чем дальше мы ехали, тем выше эти горы становились. Но не это было причиной моей паники. Между горами были каньоны, и чем выше мы поднимались в горы, тем глубже казались ущелья. В какой-то момент я просто закрыла   от ужаса глаза, как делала это обычно в страшном кино, и только ждала, когда же мы наконец приедем в этот удивительный город, где римские и арабские развалины заставляют задуматься о вечном, где аисты уже несколько столетий плетут свои гнезда на крышах домов, и где невероятный мост соединяет края ущелья Тахо.
    Ближе к вечеру, когда надо было уезжать из прелестной Ронды, я снова раскрыла карту Европы. Марсель ещё как-то держался, а в Дрездене я доковыряла дырку пальцем и стала внимательно изучать Испанию.
  Да, не зря на уроках географии мы занимались раскрасками в контурных картах. Именно тогда я узнала, что зеленым цветом обозначаются равнины, белым- снег, а коричневым- горы. И чем горы выше, тем темнее они закрашиваются на карте.  Дорога на Ронду проходила по очень темным, почти черным горам, я поняла, что второй раз такое испытание пережить не смогу, стала искать альтернативное решение и нашла его неожиданно быстро. От Ронды шла вниз, вниз... и спускалась прямо к морю ещё одна дорога, и самое замечательное в ней было то, что она проходила по светло- коричневым, местами даже бежевым горам.
 — Какая чудесная тропинка, — обрадовалась я, — По ней мы и поедем.
 — Почему? — попробовал найти в этом логику Яшка.
 — Потому что низко падать, — объяснила я, и этот железный аргумент был принят.
   Нет, никогда… никогда не возражайте женщинам! Не возражайте, потому что это бесполезно, малоэффективно, а иногда и чревато.   Не возражайте, а выслушивайте их, в смысле нас, с нежной улыбкой и говорите:" Ты же моя умница, люблю тебя". Не возражайте, не спорьте, но только, ради Б-га, делайте всё иначе!
   Я не очень ошиблась, найдя светлую тропинку, потому что она была реальной тропой, настоящей козлиной тропой, нанесенной на карту на всякий пожарный случай. Тропа была местами не заасфальтированной и такой узкой, что две машины на ней разъехаться не могли, так как внешние колеса одной из них   сразу оказывались где-то в воздухе. И всё бы ничего, но она, моя бежевая тропа, петляла. Точнее, петляла не тропа, а козлы, протоптавшие её. Козлы —вообще очень странные личности, должна сказать. Смотришь иногда на человека- вроде ничего, адекватный, а присматриваешься- козёл козлом. А дорога эта? Она извивалась, огибая все выступы, и каждый раз надо было выходить из машины, заглядывая на поворот и проверяя, не едет ли навстречу ещё один такой же неконфликтный муж, послушавший свою психованную жену.
   Примерно на пятидесятом повороте этих американских горок меня укачало. Начало темнеть, фонарей для козлов предусмотрено не было, и я притихла, понимая, что в этой ситуации мне лучше хранить молчание.   Часа через три мы спустились вниз, я была уставшей и такой же голодной, как в тот солнечный день в Мадриде, когда посещение музея Прадо и участие в овечьей демонстрации на Гран Виа привели к ожидаемому результату- я захотела есть.
   И это достаточно банальное, где-то даже обыденное желание загрузиться белками, жирами и большим количеством углеводов, оказалось следующим этапом нашего квест- развлечения, потому что    Дайнерс действительно нигде не принимали, и мы, в поисках ужина, смотрели не в меню, выставленные на входе в   каждый ресторан, а на ресторанные двери   в надежде увидеть там наклейку с лого нашей левой кредитки, что означало только одно- здесь мы сможем не только поесть, но и заплатить за еду.

*******
   Это великое заблуждение, что   мадридской кухни как таковой не существует.  Если в названии блюда написано a la madrile;a, "по- мадридски", значит его можно попробовать только в испанской столице.
 Это и косидо мадриленьо, густой мясной суп с колбасками и овощами, после которого о десерте уже и думать невозможно.
    И улитки мадриленьо, которые тушатся несколько часов в бульоне с хамоном и чесноком, ароматы которых смешиваются и обнимают друг друга в порыве страсти, как во фламенко.
    А каракатица, зажареная на гриле? Её же можно полюбить за одно только название! Каракатица разлеглась на тарелке, приправленная оливковым маслом, тем самым, знаменитым, зеленовато- желтым, с запахом травы, солнца и счастья, и ждёт, когда рядом с ней пристроится половинка лайма.
   Мы же, блуждающие по городу в поисках нужной наклейки, были абсолютно чужими на этом гастрономическом празднике жизни, пока не увидели долгожданное лого Дайнерса на двери итальянского ресторана и не зашли вовнутрь. Дизайнер этого заведения постарался на славу и украсил его макаронами. Они были везде- стояли в вазах, лежали на полках и свешивались со стен. Эта концепция мне показалась странной, но с мировой банковской системой не поспоришь, и мы сели за столик….

 
  Итальянский ресторан вдребезги разбивал все мои представления о том, как должен выглядеть ужин, завершающий почти трёхнедельное заграничное путешествие по Испании.  Я собиралась заказать   и   суп гаспачо, такой ароматно- чесночный, что целоваться после него было невозможно, и оранжевую от наслаждения паэлью, которую украшают любопытные, глазастые креветки. Они болтливы, бесцеремонны и никак не могут решить, кто из них крупнее и вкуснее. И на десерт- обязательно чуррос, обжаренные в кипящем масле, ребристые и изогнутые. К чурросам , обсыпанным сахарной  пудрой, похожей на новогодний снег,   конечно же подается горячий шоколад. Он густой, тягучий и коричнево- бездонный, как мимолётный взгляд юной испанки в шелковом платье, сидящей за соседним столиком. Чуррос обмакивается в расплавленный шоколад очень медленно и аккуратно, чтобы не испачкать сахарной пудрой нос, подносится ко рту… Мир в этот момент замирает на мгновение и перестаёт существовать...
   Мой мир не замер. Он просто оцепенел от шока, когда я увидела меню, где вместо каракатицы были красивые, но совершенно мне незнакомые названия.
    Не то чтобы с каракатицей нас связывали близкие отношения, но шапочно мы были знакомы, и   я ей даже   симпатизировала.  Мне нравилось, что своенравная каракатица, несмотря на то, что    умела быстро плавать, охотясь за добычей, всё же предпочитала находиться на дне почти без движения и , как учила её мудрая бабушка, незаметно флиртовать, стреляя смешными круглыми глазками " в угол- на нос- на предмет", и подкрадываться к наивной    жертве поближе, а потом как   выпустить    в неё свои щупальца с присосками. И всё, парень, ты попал! Куда ты    теперь денешься? 
   Меню итальянского ресторана своими названиями напоминало итальянскую оперу, где   оркестром из длинных, немного сплющенных лингуине , классических спагетти, сплетённых в "гнёзда" феттуччине, неведомых мне капеллини и  ригатони  и,  конечно же,    лазаньи- какой   оркестр без ударных?- дирижировал  метрдотель, немолодой  импозантный мужчина во фраке и бабочке.
     Итальянская паста, поданная на тарелке неожиданного размера, по вкусу   очень напоминала   макароны по- флотски, и я вспомнила, как в детстве ела их, сидя поздним вечером на кухне, рядом с горячей, ребристой батареей, и смотрела с высоты девятого этажа, как внизу, по заснеженной улице медленно- медленно и бесшумно ползли одна за другой   красные снегоуборочные машины. Огромными лопатами они сгребали снег, но снежинки   неторопливо, как в замедленной съёмке черно- белого кино, продолжали опускаться вниз откуда-то из далёкого космоса, делали несколько пируэтов в луче застенчивого фонаря, которому надоело скучать в одиночестве, и он раскачивался на ветру в такт снежному вальсу, раз-два три… раз- два-три…, а снежинки танцевали, и кружились, и присаживались отдохнуть на секунду, чтобы сразу превратиться в мягкий снежный сугроб.

   Вкуснее макарон по- флотски  была только творожная запеканка, которая и сейчас, через пол- века лет, возвращает меня в детский сад, когда мы просыпались после дневного сна и шли на полдник, а там пышногрудая  и весёлая  нянечка  уже ждала нас,  расставляя по столам  фруктовый кисель и запеканку, политую сладким белым соусом, который так вкусно было слизывать языком.
     Приготовление настоящей детсадовской запеканки начинается, конечно, с   кофе. И он не должен быть   вульгарно- растворимым. И молоко в него добавлять не стоит. Кофе должен быть крепким, но не очень, горьковатым, но не сильно, и налить его надо обязательно в любимую маленькую чашечку, в которой кофе приобретает особенный, восхитительно- пьянящий аромат. 
   Выпить его нужно неторопливо, наслаждаясь каждым глотком, и лишь только потом идти на кухню и начинать готовить.
    Главное в   самой вкусной запеканке -  это творог, и к его выбору стоит отнестись очень внимательно. Легкомысленность здесь будет лишней. Правильный выбор- это вообще очень полезная вещь. Вот, например, замужество. Выбираешь, перебираешь, принимаешь сгоряча и руку, и сердце… Думаешь, что выходишь замуж за надёжного парня, умеющего держать удар   в сложной ситуации, а оказывается, что живёшь всю жизнь с нудным брюзгой, который не помнит, куда засунул свои носки. Или жена, что ещё сложнее – влюбился в лёгкую на подъём, непредсказуемую и веселую девчонку, а она превратилась в недовольную   начальником, соседями, ценами на помидоры    и, что самое обидное, тобой, матрону с причёской "прощай, молодость" и всегда остающимся за ней последним словом.   
    Так и творог. Выбирать его можно на рынке, и тогда он будет рыночным, самым вкусным и самым свежим. Или на базаре, но тогда от будет базарным, а    произведение искусства никак не может быть базарным, иначе оно превращается в дешевую подделку, ведь   базарной может быть только   торговка, наглая тётка с резким голосом, непрокрашенными корнями    и большой грудью, которую обтягивает уже маловатая, но модная лет десять назад вся в люрексе кофточка. 
     Если же   поблизости нет ни базара, ни рынка, то   творог можно купить   в магазине, а это, конечно, отдельный спектакль. Самое интересное здесь-  запастись терпением, никуда не торопиться и незаметно разглядывать людей в очереди.
  Все они стоят со своими телегами, не отпуская   ни на секунду, и держат их за ручку, как держат в парке непослушных детей, боясь, чтобы те случайно не выбежали на дорогу.
   Есть телеги полупустые, в них перекатываются по дну две бутылки пива, коробка с шоколадным мороженым и стиральный порошок. И сразу понятно, что в магазин занесло всё время обнимающихся молодоженов —  ясно, что в очереди они люди случайные и надолго здесь не задержатся.
  Совсем иначе выглядит тележка семейная, по ней видно, что и дети давно подросли, и внуков привезут на выходные, и дом- полная чаша. В такой тележке- идеальный порядок. Каждый пакет с овощами завязан аккуратным узелком, коробка с яйцами стоит рядом с фруктовыми йогуртами, сметаной и ванильным молоком, лотки с фаршем подпирают несколько упаковок с пельменями и сосисками, и два гордых багета, несломленные и хрустящие, торчат из телеги символом семейного счастья.
   Подойти нужно   к самой милой и самой улыбающейся продавщице и перепробовать у нее всё. И домашний творог, и крестьянский, и киббуцный.  И суховатый, и жирный. И обязательно обезжиренный. Гадость редкостная, но это означает, что я, конечно, поесть не дура, но за здоровым образом жизни слежу и про лишние калории всё знаю.  И не важно, что в обезжиренном твороге толку ноль. Нам же не польза сейчас важна, а процесс покупки. Каждый творожок надо попробовать и обязательно покачать головой и поцокать языком:" Ц-ц-ц..", как бы говоря- даааа… не совсем то, что мне надо, ну да ладно, что ж теперь…И сделать это примерно так, как дилетанты дегустируют вино, которое им предлагает сомелье. Крутят его по бокалу, проверяя работу центробежных сил, обязательно интересуются годом урожая, потом нюхают, становясь похожими на вислоухих дворняг, и, наконец, выбирают отвратительную кислятину, которой    потом восхищаются   весь вечер.
  Домой мы приносим полкило жирного, мягкого и самого вкусного творога, который мы попробовали, и начинается таинство.
   Сначала в пять столовых ложек сметаны надо насыпать 4 столовых ложки манки, той самой, из которой в детстве варили кашу с комочками, перемешать и оставить в покое, пока готовится всё остальное. Манка в сметане набухает от важности и терпеливо ждёт, пока про неё вспомнят.      Два яйца закидываются в миксер вместе с сахаром (ложки три- четыре, но можно и меньше, мы же худеем), превращаясь в бурлящий коктейль, туда же хорошо добавить немного, пол чайной ложечки, иначе будет горчить, ванильного сахара и натереть цедру лимона, тоже немного. А можно и не добавлять, потому что и так будет вкусно. Но во всех рецептах написано- добавить ванильный сахар, и это выглядит очень профессионально и солидно. Так что лучше добавить, пусть будет.                Потом всё это дело надо смешать с тем самым творогом, который мы выбирали, как замуж выходили. И долго перемешивать, чтобы не было комочков и творожных зернышек.  И в самом конце к творогу с яйцами, сахаром и ванилином присоединяется дождавшаяся своего звёздного часа манка в сметане.
   Небольшая керамическая формочка смазывается сливочным маслом, туда выкладывается вся наша изумительная красота, аккуратно разравнивается силиконовой лопаточкой, а сверху смазывается сметаной. Я уж не знаю, что там с запеканкой происходит, и о чём она себе думает, но со сметаной её золотистая корочка не пересыхает, не трескается от возмущения и остается мягкой.
   А вот дальше всё сложно, потому что любая хозяйка знает, как капризна может быть её духовка.  Ведь у каждой духовки есть свой характер, иногда ровный и спокойный, но чаще – непредсказуемо отвратительный. У моей он просто стервозный.  Я включаю духовку градусов на 70-100, это мало, так вообще не пекут, но моя запеканка не печется, а прогревается, иначе сгорит, и когда на ней появляется золотистая корочка, то духовку можно выключить и оставить там запеканку еще минут на десять.  Может быть, именно в этом секрет моего рецепта? Не знаю…
   Всё, мы на финишной прямой, когда самую вкусную запеканку надо достать из духовки, посмотреть на нее с восхищением, закрыть фольгой и полотенчиком, оставить в покое и   забыть про нее навсегда или хотя бы на час.
   Почти так, как забывают любимого мужчину, с которым расстались неделю назад, но каждый день проверяют его страницу в социальной сети. Или как забывают когда- то любимую женщину. Тоже вроде бы навсегда, а потом мимо тебя пройдет какая-то незнакомка, и после неё останется даже не аромат, а так, какой-то неуловимый, непонятный, до дрожащих коленок знакомый запах, от которого ты останавливаешься как вкопанный и думаешь: "Дурак!! Что же я наделал…"
 Вот так примерно и нужно забыть про запеканку, навсегда или хотя бы на час.
********
   Ужин в итальянском ресторане, завершающий   почти трёхнедельное заграничное путешествие по Испании, и детсадовские воспоминания окончательно меня успокоили, когда к нам подошел дирижер- метрдотель, подал счёт, и я протянула ему нашу непутёвую кредитную карту.  Метрдотель помолчал секунду и сказал:" "Извините, мадам, но мы Дайнерс к оплате не принимаем".
   Это был тупик. Круг замкнулся….
 
   Бывают такие ситуации, когда ничего не поделаешь вовсе не потому, что уже сделано всё возможное и невозможное. И не потому, что ты что-то объясняешь, а человек не понимает. И не потому, что ты хотел, как лучше, а получилось …  реально фигово получилось, что уж там говорить. Бывает ситуация, когда и сам не понимаешь, что это вообще было то?
 
   Вот, например, муж, хороший мужик, добрый, немного застенчивый, не очень уверенный в себе, поэтому и женился сразу после института, и жену всю жизнь любил. Ну как любил? Как умел, так и любил… Не так, как она хотела, но и в магазин ходил, и в отпуск ездили вместе, и уроки с детьми делал.  Даже   цветы дарил не только на день рождения, а и просто так. И действительно, едет мужик с работы, а на перекрестке стоит цветочница и продает букеты, мужик останавливается, долго сравнивает, какой букет красивее, решает, что лучше – это тот, что побольше, покупает его и приносит домой. Довольный и букетом, и собой. И всё у него хорошо в этой жизни, просто и понятно.
Пока однажды в магазине, выбирая подарки на Новый год, не встречает там свою одногруппницу, на которую и внимание то никогда не обращал, потому что она была невзрачная, как мышка- норушка, с маленьким острым носиком, каким-то куцым хвостом на голове и огромным тубусом с чертежами, который зачем-то таскала с собой на лекции. Все пять институтских лет мышка была   где- то рядом-  и на экзаменах, и в стройотряде, и на общих днях рождения, которые отмечались в студенческой общаге шумно, пьяно и с жуткой помойкой во рту на следующее утро. Серенькая такая, молчаливая и неприметная. И вдруг он увидел, как она покупала огромного плюшевого медведя, почему-то розового, и не замечала его. «Зачем ей розовый медведь», - удивился он и почувствовал где-то между лопатками, там, где у ангелов растут крылья, что пропал, пропал навсегда. И жена, и оливье, и друзья, уже давно такие близкие, что приносят с собой   домашние тапочки, чтобы переодеться и не пачкать пол снегом, который неожиданно, прямо на Новый год, растаял и превратился в грязные лужи, хлюпающие под ногами совсем не по-зимнему, все они вдруг стали такими ненужными и бессмысленными, что остановился хороший, немного застенчивый и не очень уверенный мужик прямо посреди магазина и подумал: «Что это вообще сейчас было?» И главное, что теперь делать- то!?!?
   Или, например, жена, чудесная женщина, заботливая, любимая и, что самое главное, любящая и детей, и мужа, надежного, уверенного в себе, не всегда внимательного, но зато своего, понятного и знакомого до тихого вздоха во сне.  И дом у неё замечательный, аккуратный, весёлый и пахнет по выходным булочками с корицей. И с подругами повезло - умные, как могут быть умны взрослые, самодостаточные тётки, и не подлые, что тоже дорогого стоит.
    Но однажды она приходит на вечеринку, где собрались все свои, и куда каждая девочка приносит то, что умеет готовить лучше всего, где жёны болтают о детях, косметике, новых шмотках, модной диете, прислушиваясь, как мужья обсуждают мировые проблемы, финансовый кризис и зимнюю резину, и подкладывают им в тарелки всякие вкусности. И   вдруг эту идиллию   нарушает случайно зашедший за   старым семейным альбомом     непонятно какой-юродный брат лучшей подружки.   Они сталкиваются на кухне, где она нарезает свой ореховый торт, тот самый, где внутри безе, а сверху шоколад, она всегда печёт этот торт для друзей, девочки просят рецепт, но у неё всё равно получается вкуснее...  А он стоит у окна и смотрит на неё удивленно и очень внимательно, как будто понял что-то самое важное и сейчас расскажет ей. И вдруг и муж, и торт, и подруги куда-то исчезают, а чудесная, заботливая, любимая и, что самое главное, любящая, женщина замирает посреди кухни и думает: «Что это вообще сейчас было?» И главное, что теперь делать- то!?!?
 *******
Ужин в итальянском ресторане окончательно меня успокоил и настроил на благодушное отношение к жизни, когда    метрдотель помолчал секунду и сказал:" "Извините, мадам, но мы Дайнерс к оплате не принимаем".   Круг замкнулся, а я подумала: «Что это вообще сейчас было?» И главное, что теперь делать- то!?!?
   Хотя… Нет, это сейчас мне кажется, что я так подумала, а тогда …тогда я сказала   самое нелепое, что можно было произнести в этой ситуации. Я посмотрела на метрдотеля снизу-вверх и сказала:" Дас ис фантастишь!"

   Мои сложные взаимоотношения с английским языком начались давно, когда я невзлюбила англичанку, мерзопакостную незамужнюю, что многое объясняло, особу лет тридцати пяти с высокой причёской, которую она каждое утро заливала лаком для волос, и по запаху можно было определить, что англичанка уже вышла из учительской и через пять минут войдет в класс. Она была похожа на змею, когда, объясняя   произношение "th", высовывала между зубами язык и шипела на весь наш седьмой Б. К окончанию школы я хорошо понимала разницу между всеми многочисленными английскими временами, но это знание совершенно не помогло мне заговорить. Через несколько лет, уже в институте, к умению произносить "th"  и разбираться во всех английских прЕзентах добавился и перевод технических текстов.
    К первой поездке за границу я подготовилась основательно, взяв с собой два карманных словарика- зелёный англо- русский и красный русско- английский. Они мне пригодились на второй же день, когда мы проснулись в гостинице от того, что на наш балкон с верхнего этажа падают какие- то булыжники, и с этим надо было что-то делать. Яшка предложил пойти и сказать. "Замечательная идея, сходим и скажем", - согласилась я и вытащила свои словарики, зеленый и красный.  Сначала я очень долго (не так, конечно, как этот рассказик, но тоже очень подробно) писала от том, как нам не нравится строительный мусор на балконе и как нам хочется насладиться незабываемым отдыхом, а не капитальным ремонтом. А потом всю эту историю мне надо было перевести на английский. С этим было просто, потому что present continuous я помнила лучше всего. Перевод занял два часа и две страницы, с которыми мы и пошли на ресепшн. Там совсем молоденькая девочка очень вежливо спросила, чем   может мне помочь, Яшка уселся поудобнее в глубоком ярко-зелёном кресле, и спектакль начался.
Я посмотрела на девочку, сказала, что    I don't speak English вообще, но ...  и , достав два листа  , прочитала всё, что напереводила  с помощью своих  словариков, не забывая, как нужно правильно, высовывая язык между зубами,  произносить "th". Девочка онемела. Она смотрела на меня с такой растерянностью, что я стала сомневаться в своём британском акценте. Через какое-то время девочка очухалась от ужаса, ушла куда-то вовнутрь и привела с собой женщину постарше, тоже очень и очень милую. Та   очень вежливо спросила, чем может мне помочь, Я недовольно вздохнула, сказала, что    I don't speak English вообще ни разу, но ...  и, достав два листа, снова прочитала всё, что напереводила с помощью своих словариков, красного и зелёного, помня, как нужно правильно высовывать язык между зубами, произнося "th".
     Огромное преимущество милых женщин постарше в том, что они умеют не онемевать или хотя бы не показывать это. Иногда только   левая бровь приподнимется чуть- чуть, еле заметно, и в глазах появится рыжая смешинка, которая захочет выскочить наружу, но женщина постарше возьмёт себя в руки и не засмеётся. Она и не засмеялась, а только начала мне что-то говорить. К такому развитию событий я совсем не была готова и из длинного её ответа выудила только слово to move, поняв, что она спрашивает, не хотим ли мы переехать в другой номер.  Из каких глубин моего шального подсознания вылез Шекспир, мне сложно сказать, но я встала в позу Гамлета, держа в руке свой перевод вместо черепа, и сказала на чистом английском языке:" To move, or not to move, that is the question…"
   И тогда женщина постарше тоже онемела. Яшка рыдал от смеха, валяясь под ярко-зелёным креслом. Аплодисменты. Занавес.

*******
    Моё взбалмошное подсознание не подвело меня и в итальянском ресторане, поэтому я ляпнула   самое нелепое, что можно было произнести в той ситуации. Я посмотрела на метрдотеля снизу-вверх, сказала:" Дас ис фантастишь!" и показала на дверь с наклейкой Дайнерса.
   "Извините, мадам", - ответил дирижёр и забрал мою нахальную кредитку для оплаты.
    Это была победа, ещё один этап квеста мы преодолели, но впереди маячила неопределённость.

   Мадрид, по которому мы пошли бродить на следующий день, не произвёл на меня ожидаемого впечатления. И дело было не только в проблеме с паспортами и деньгами, а точнее— в полнейшем отсутствии и паспортов, и денег, но и в том, что я всё время сравнивала — Гран Виа с Невским проспектом, Королевский дворец с Зимним, и даже памятник Гойе явно проигрывал Пушкину на площади Искусств.
  Сравнение никогда ведь ничем хорошим не заканчивается— это касается и городов, и взаимоотношений, и еды, и любой, самой простой покупки. Всегда появляется противная мыслишка: "Фууу, как грязно в этом городе, да и трубы здесь совсем невысокие, а про жидкий дым и говорить нечего…". Или, например, так: "Не… мне этот мужчина совсем не подходит… Вот если бы он был повыше, поумнее, постарше, помоложе, побогаче, посолиднее…". Да что там мужчина! С этим мероприятием как-то, с грехом пополам, ещё можно разобраться. Чего не скажешь про выбор косметики в магазине— вот проблема так проблема… Девочки меня поймут, потому что ведь не только я сравниваю брусничный, рубиновый и амарантовый цвета, когда хочу купить себе красную помаду. А если вдруг увижу, что есть ещё темно- бордовый и алый! Так и стоишь вся обмазанная помадами— один цвет на верхней губе, другой— на нижней, а остальные —на запястьях. А что делать? Как выбрать?
   Я как-то пошла покупать кастрюлю, совершенно случайно обнаружив, что именно её мне не хватает для полного женского счастья. Нет, я не чувствовала себя горемычной и несчастной, но в тот день чего-то в жизни не явно недоставало. Оказалось— кастрюли, но не простой, а специальной, в которую можно так поставить фаршированные перчики, чтобы они стояли вертикально, как караул у Мавзолея, и не разварились.
   Выбор был огромен, и кастрюли, разные и по размеру, и по цвету, красовались на полках, ослепляя крышками и ценами. В одной хорошо было варить, в другой— тушить, и я совсем уже растерялась от этого кухонного безумия, когда ко мне подошла очень симпатичная продавщица и спросила, чем может мне помочь. Обычно этот вопрос меня раздражает, но в этот раз я ему обрадовалась, ухватившись за него как за соломинку, и попросила барышню порекомендовать мне кастрюлю добрую, неприхотливую, с мягким характером и не грязнулю. И продавщица разошлась. Она вытащила из-под прилавка особенно большую и блестящую коробку, такую красивую, что я сразу стала придумывать, что я в неё потом положу— не выбрасывать же такую красоту неописуемую на помойку—и стала рассказывать, чем её протеже так хороша. Она её как замуж выдавала, столько необыкновенных подробностей я узнала про эту чудесную кастрюлю на выданье. А продавщица всё не унималась и в качестве приданого привела главный аргумент:" У этой кастрюли", — сказала она с нескрываемой гордостью, как будто это было её личным достижением, — гарантия- на всю жизнь!"
—Это как? - опешила я.
—Это значит, что кастрюля будет служить Вам всю жизнь.
   И я это представила. Так ярко и с такими подробностями, что пришла от них в ужас. Я представила, что мне уже много лет, ну то есть совсем много, лет сто пятьдесят или двести, и всё это время у меня в хозяйстве только эта кастрюля, причём, я-то старею потихонечку, а она остаётся новенькой. А потом я умираю, а кастрюля с её на-всю-жизнь-гарантией стоит себе на плите и посмеивается, зараза такая. И так меня это огорчило, что я развернулась и вышла из магазина. Совсем одна, без покупки. А что делать?!
    И куда это меня занесло? Вроде, в Мадриде была только что…Ах да!
    В тот воскресный день мой ленинградский снобизм шёл рядом со мной по поребрику, нудил:" Что мы с тобой здесь не видали! Подумаешь, Прадо… Подумаешь, Дон Кихот…", - и был отчасти прав, потому что к Дон Кихоту, который всё детство провисел у меня над головой полным собранием сочинений Сервантеса, я относилась подозрительно, но не могла сама себе объяснить, чем он мне был так несимпатичен. Юная была, наивная… И только сейчас понимаю, чем мне этот книжный герой не нравился. Я совершенно не разбиралась тогда в хитросплетениях сюжета, в психологии благородного рыцаря и его практичного слуги. Но мне было удивительно, как ещё молодой пятидесятилетний мужик, начитавшись остросюжетных романов, продал часть земли и помчался сломя голову совершать подвиги, назначив Альдонсу, неуклюжую крестьянку с толстыми пятками, своей дамой сердца.
   "Непонятная была с ними история", - думала я, разглядывая памятник Сервантесу и двум его странным героям. А если отвлечься от того, что были эти ребята родом из 17 века, и посмотреть на них, как на обычных людей…Очень полезно иногда увидеть человека обычным и даже где-то заурядным. Это совсем несложно, для этого нужно всего- навсего снять его с пьедестала, на который тот взгромоздился, или наоборот— чуть-чуть приподняться, подставив к пьедесталу табуреточку, такую пластмассовую, синюю, на которую маленькие детки встают, чтобы дотянуться до раковины и помыть перед обедом заляпанные на улице ладошки.
   И вдруг совершенно неожиданно оказывается, что строгий начальник, серьёзный и уверенный в себе дядька, на самом деле так боится, что все увидят в нем маленького, напуганного пацана с несделанными уроками, что в пятьдесят лет, в поисках своей ветряной мельницы, которую принял за страшного великана, начинает красить волосы, покупает себе машинку подороже и гоняет от светофора к светофору, показывая всем и вся, какой от крутой.
   Или молодая ещё женщина, допустим, лет сорока пяти, так уверена в том, что всё, вообще всё поняла и про эту жизнь, и про этих людей, а про мужчин- особенно, что начинает не разговаривать, а поучать и наставлять, потому что ведь мама то знает, мама то о-го-го… пожила! Смотришь на такую тётю и диву даёшься:" Кто ж тебя, милая, так обидел, что ты из милой барышни превратилась в набитую дуру?"
Они, наверно, у каждого свои, эти ветряные мельницы. Одному на пустом месте раздувают амбиции, зависть или снобизм, другому- страхи, те самые, с огромными, испуганными, как у зайца, глазами.
   " А всё на самом деле очень просто- нужно только задрать голову повыше, посмотреть, в какую сторону плывут облака, чтобы понять куда дует ветер, и направить его не на лопасти чужих мельниц, а на свои паруса", - думала я, глядя на грустную морду Дон Кихотовской клячи, а воскресенье между тем катилось к закату, жара разжала свои горячие объятия, испанская столица зажигала на улицах фонари и успокаивалась после беззаботного уикенда, а мы пока ещё совершенно не понимали, как завтра улетим домой.
   И вот день Х настал. Мы вышли из гостиницы рано, чтобы прийти к открытию одного единственного во всём Мадриде банка, где по нашей кредитной, чтобы она только была нам здорова, карте можно было бы получить немного денег.
   Только проснувшись ни свет ни заря и выйдя в город в неурочное время, можно увидеть, как он торопится на работу, перебегая через дорогу на красный, со свежей газетой в одной руке и с горячим кофе в бумажном стаканчике- в другой. Туристы ещё спят, и город готовится заполнить ими свои улицы, и площади, и парки. Но это будет позже, а сейчас мужчины, на ходу застёгивая верхнюю пуговицу пиджака и поправляя галстук, придерживают тяжёлые офисные двери, пропуская вперёд элегантных женщин в строгих деловых костюмах. Машины заполняют пустовавшие всю ночь парковки, и такси вздрагивают от нетерпения на светофорах. Город просыпается и спешит на работу.
   Судя по тому, как выглядел нужный нам банк, он не был каким-то задрипанным филиалом, в котором держат свои немудрёные зарплаты местные жители. В этом банке всё было невероятных размеров— и окна, и двери, и два охранника, стоящих на входе в полной боевой экипировке, с автоматами и обоймами с патронами.
   Мы зашли вовнутрь и огляделись. Банк и внутри был огромен и заставлен столами, за каждым из которых, склонив голову, сидела женщина в белой блузе и шелковом платке, повязанным таким хитрым образом, что платок выглядел как мужской галстук. На столах лежали горы бумаг, и в полнейшей тишине все что- то писали. Кроме нас посетителей в банке не было вообще, я робко, практически на цыпочках подошла к тому месту, где в моём представлении раздавали деньги, протянула кредитку и пискнула:" Двести долларов, please"
   Женщина в другой стороны стойки удивлённо посмотрела на меня сквозь очки и поправила причёску. "Ваш паспорт, пожалуйста", - сказала она чрезвычайно вежливо, и я в полуобморочном состоянии стала что-то объяснять про кражу и вываливать ей на стол справку из полиции, свою фотографию с рыдающим носом, билеты на самолет и ещё кучу каких-то бумажек, которых у меня в сумке всегда было видимо- невидимо.
   Женщина ещё раз поправила причёску и ещё вежливее произнесла:" Это невозможно". Так и сказала:" Без паспорта – полный impossible".
   Я вдохнула поглубже, поняла, что на вторую истерику мне не хватит ни сил, ни слёз, и запаниковала, потому что это был тупик. Ужасный тупик, в который въезжаешь, не заметив знак "кирпич" в начале улицы, и всё… дальше ехать некуда, выход где вход.
   В подобной ситуации мы оказались за несколько дней до этого, когда приехали в Гранаду и в поисках парковки катались по её узким улочкам. Внезапно я обратила внимание на странный дорожный знак, ограничивающий высоту. Такие знаки обычно вешают перед мостами или туннелями, чтобы высокие машины туда не заезжали.
"Какие эти испанцы странные, - сказала я Яшке со смехом. - Повесили указатель на одном гвозде, и он теперь висит боком, как будто ограничивает не высоту, а ширину проезда". И мы поехали на этот знак. Я уже говорила, что женщинам нельзя возражать? Говорила? А то, что делать надо всегда по- другому, тоже говорила?
   Мы поехали по улочке неторопливо, потому что тротуара там не было, а впереди нас шла женщина с плетёной корзинкой, из которой торчали капуста и листья салата, и почему-то всё время на нас оглядывалась. Потом она стала идти быстрее, а вскоре и вовсе припустила, но не быстро, а как-то суетливо, семеня ножками и перебегая зигзагом с одной стороны дороги на другую. Она была похожа на курицу, носящуюся по двору, спасаясь от кухарки, которая хочет приготовить из неё жаркое в грибном соусе.
   Совсем скоро я поняла, почему тётка бежала зигзагами и всё время оглядывалась. Она-то прекрасно знала, что тот дорожный указатель абсолютно правильно висел на своём гвозде, показывая ограничение не высоты, а именно ширины дороги. Мы медленно ехали по улочке, а она так же медленно сужалась, и в какой-то момент нам пришлось сложить вовнутрь оба зеркала— и правое, и левое— для того, чтобы не задеть ими стены домов.
   Единственным, что хоть как-то оправдывало меня в той ситуации, было то, что за нами тянулась целая вереница машин, видно, не только Яшка, но и все другие водители- мужья не любили возражать своим мудрым жёнам.
   Машин за нами было много, пять… десять… они так же, как и мы, сложили свои зеркала- крылья и медленно продвигались вперёд, а отступать назад уже было невозможно, и я представила, как мы застрянем в этом переулке, и как прилетит вертолёт, подцепит нас тросами и поднимет наверх. Я не знала, где я возьму этот вертолет, но была уверена, что именно так и произойдёт.
   На наше счастье, дома по обе стороны улочки были очень милы. Они втянули вовнутрь свои стены- животы, добавив нам несколько лишних сантиметров, и мы смогли проехать.
   Тупик, в котором мы оказались в банке, был безвыходным и безысходным, но вдруг каким-то боковым зрением я увидела, как Яшка медленно- медленно поднимает наверх кулак, с грохотом опускает его на стоящий перед ним стол и рявкает на весь банк:"Where is your boss here б л & & ь?"
А в банке наступает такая тишина, что я слышу, как в полном шоке хлопают в ладоши мои ресницы……

   Эту наступившую в банке тишину нужно как-то описать, но в голову лезет только надоевшая литературная штамповка. Очень хочется воткнуть в предложение звенящую, например, тишину. Но это   скучно, до оскомины банально и, я подозреваю, даже   заразно, потому что сразу появляется зудящая, как почесать укус комара, потребность создать что-нибудь нетленное, чтобы лет через сто какой-нибудь чудак случайно нашел это    интернете, прочитал и подумал: "Какой бред! Писали тогда, лучше бы не писали вообще…". Вот хотя бы так: "На город опустились сумерки, мороз посеребрил и закат позолотил крыши домов, когда первые крупные капли дождя упали на её высоко вздымавшуюся грудь. Она была женщиной удивительной судьбы. Её васильковые глаза, волосы цвета спелой пшеницы и нежный девичий взгляд заставили его побледнеть. Воцарилась тишина, виновник торжества встал со скрипучего стула и взглянул на неё как-то по-особенному. Его волевой подбородок и орлиный взгляд   оставили после себя смутное ощущение чего-то радостного. Её лицо засветилось от счастья, а внутри всё похолодело, когда он подошёл к распахнутому окну, сгорая от страсти. Смеркалось". Ну не кошмар?
   Поэтому с тишиной в банке мне было не просто. Прямо скажем, сложно мне с ней пришлось.  Можно, конечно, сказать, что тишина была   ошеломляющей или даже пугающей. Но это всё не подходит для описания    ситуации, когда уравновешенный   и не говорящий на иностранных языках Яшка устроил в   благопристойном учреждении такой рискованный демарш.

      Как давно это было, то юное время со странным названием «прошлый век», но именно тогда мы играли в смешную игру- «Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три, морская фигура на месте замри!». И все превращались на мгновение в корабль или лягушку, облачко или дельфина, замирая в разных причудливых и непонятных позах. Видно, не только в Ленинграде, но и в Мадриде знали правила этой игры, потому что   именно в неё все захотели сыграть   в   солидном испанском банке, когда Яшка решил, что «пора, мой друг, пора» становиться рыцарем без страха и упрёка, и деликатно и максимально корректно высказал свою точку зрения на создавшуюся ситуацию.
   Оцепенели в тот момент все — женщины в строгих костюмах перестали переписывать свои отчёты, остановившись на полуслове, два здоровенных охранника схватились за свои пушки, но не сдвинулись с места, и даже кондиционер замер и от ужаса перестал дышать, боясь выдохнуть холодный воздух.
 Иногда люди описывают, что в состоянии сильного стресса у них перед глазами пролетает вся их жизнь. Моя же непутевая жизнь была не такой мужественной и решила, что не надо лишний раз искушать судьбу, пролетая у меня перед глазами, поэтому я увидела всю картину как бы со стороны. Это выглядело так — я стою, Яшка стоит, все вокруг онемели и не двигаются, и только очки   бедной девочки, на голову которой мы свалились с утра пораньше, медленно сползают у неё с носа, а она даже боится их поправить.
  И в этот момент появился босс, которого Яшка вызвал таким нетрадиционным заклинанием.
     Может быть, он и стоял всё это время где-то поблизости, но я его не видела, и мне показалось, что он возник из ниоткуда, как из лампы Алладина, но лампа эта была не старой и потертой от времени, а новой и сверкающей, потому что   босс, вылезший из неё, совсем не помялся, а напротив, был одет как с иголочки, и блестел запонками, новыми зубами и начищенными ботинками. В полной тишине от подошел к кассе, в полной тишине достал оттуда двести долларов, молча положил их перед нами и бесшумно растворился в воздухе.
   Мы с Яшкой удивленно переглянулись (я, правда, успела подумать:"Оспадя-боже-мой! А шуму то было!") и вышли из банка.      Наверно, единственный выход в тупиковой ситуации- это фактор внезапности. Очень серьёзная вещь, оказывается — и волю противника парализует, и дезорганизует его, и даже позволяет выиграть битву при недостатке сил и средств. Так написано в Википедии. Правда, в моём случае этот фактор выглядит   как в том анекдоте : "Муж сказал что, в постели надо быть непредсказуемой, и  во время секса я достала бубен...". Так я и решаю все свои ситуации в жизни - с гордо поднятым бубном, хотя первый опыт у меня с ним и не сложился.
   Я тогда училась в классе девятом и, как любая хорошая девочка из приличной еврейской семьи, ходила в музыкальную школу. Уроки фортепиано, музыкальной литературы и сольфеджио вызывали у меня стойкую идиосинкразию к Гайдну и Черни, но однажды на большой перемене ко мне подошел мальчик из десятого класса и сказал, что у него есть ко мне серьёзный разговор. И это был не   какой-то там непонятный мальчик, а гитарист из школьного ВИА, вокально- инструментального ансамбля.   Он был сошедшим на землю богом, который что-то там на небесах перепутал и поэтому случайно подошёл ко мне, потому что гитарист школьного ВИА, и многие   меня поймут, это нечто недосягаемое для    обычной девочки с двумя косичками из девятого класса. Окончания уроков я ждала нетерпением, но когда увидела, что гитарист был не один, то чуть не грохнулась в обморок, потому что рядом с ним стоял барабанщик, в которого были влюблены не только все девчонки, но и молоденькие учительницы младших классов.
—Мы слышали, что ты учишься в музыкальной школе? - спросил барабанщик.
Они? Слышали?? Обо мне???
— Ты играешь на фоно?
"Я? На фоно?? В основном Гайдна и на пианино…",- подумала я про себя, но осторожно сказала:
— Допустим…
— Ты хочешь пойти к нам в ансамбль? -  задал вопрос барабанщик.
И я пожалела, что перед этим не до конца грохнулась в обморок. Валялась бы там себе спокойно, никому не мешала.
— Только нам не пианистка нужна, - добавил он.
— А кто? - удивилась я
— Нам нужно, чтобы ты играла на бубне.
    И мне стало так смешно! Только через много лет я узнАю, что смех может превратить в фарс и посмешище любое серьёзное мероприятие, а тогда я просто засмеялась от ужаса, потому что представила себе эту картину. Лучше бы моя фантазия отвлеклась на что-нибудь другое, на ворону за окном, на пример. Нет ведь, не отвлеклась, а была тут как тут!  Я представила, что как дура стою на сцене с бубном, и так мне это не понравилось, что я сказала сошедшим на землю богам:
— Нет, что-то мне не хочется, - развернулась и ушла, оставив их    в полном недоумении.
  С тех пор, хоть первый блин не задался, я свой бубен полюбила и достаю его по необходимости-  эффект непредсказуемости замечательно деморализует противника.
   
     Мы с Яшкой   вышли из банка, чувствуя себя налётчиками, провернувшими ограбление века, после которого можно со спокойной совестью уходить на заслуженный отдых, но отдыхать было рано, потому что следующим этапом нашего квеста было израильское посольство, а его ещё нужно было найти.
    Сейчас конечно невозможно представить ситуацию, когда ты стоишь одна одинёшенька посреди поля или на развилке дороги перед камнем, а на нём вот такенными буквами написано: "Направо пойдёшь- хреново тебе будет, прямо пойдёшь- тоже то ещё удовольствие…". А легкомысленный поход налево вероятнее всего будет похож на дешевый водевиль с нелепыми последствиями.
   И оказывается, что при отсутствии интернета, гугл- карт, сотовой связи и навигатора жизнь становится удивительно захватывающей и непредсказуемой.  Теоретически, наш язык должен был довести нас до Киева, но в тот день это направление нас не очень устраивало, и мы отправились искать израильское посольство, ориентируясь на жирную точку, которую отметила на карте города милая девушка из нашей гостиницы.
     Компаса у нас с собой не было, звёздного неба с Большой Медведицей для определения севера—  тоже, поэтому я не стала заморачиваться и сказала: "Это недалеко, отсюда всего два сантиметра".   
  Яшка же не бессмертный, чтобы спорить со мной! И мы пошли туда пешочком. Я, правда, не учла масштаб карты и размеры города, потому что оказалось, что два сантиметра— это полтора часа времени и мои вопли: "Всё… Не могу идти… Давай дольше сам…"

   Израильское посольство меня удивило. Я представляла, что это будет роскошный особняк, с колоннами, флагом на крыше и обязательным очень красивым чугунным забором, к которому мы подойдём и позвоним в звоночек. Я много раз видела это в шпионских фильмах про советских разведчиков, и точно знала, как   выглядит правильное посольство. Из особняка обязательно должен торопливо выбежать посол, или консул, или кто-то там, кто сбегает по ступенькам. Он откроет нам ворота, выглянет наружу, быстро посмотрев налево- направо, проверит, не привели ли мы за собой хвост, и проведёт нас вовнутрь особняка. Там, на территории государства Израиль, мы сразу почувствуем себя как дома, а дальше, как и в любом хорошем кино, всё будет хорошо.
    С этим "всё будет хорошо" мы оказались у входа в совершенно обычное, я бы даже сказала, заурядное здание, похожее на многие другие на этой улице. Ни особняка, ни чугунной ограды, ни ступенек в нем не было предусмотрено, а если нет ступенек, то как посол может к нам торопливо выбежать?  Никак…
   Израильское посольство, которое оказалось, как потом выяснилось, просто консульством, отличалось от того, каким я его себе представляла, так, как    непафосная, безо всякой претензии на роскошь, синагога отличается от величественного, украшенного уникальными фресками и скульптурами, костёла.
   На дребезжащем лифте мы поднялись на какой-то этаж и оказались в небольшой комнате- приёмной с несколькими стульями и окошком, таким, как в поликлинике, где, чтобы увидеть, кто в нём разговаривает, нужно наклонить голову, по- жирафьи выгнув шею, и снизу-вверх заглянуть вовнутрь.
   Ни до этого момента и никогда после я так   не радовалась тому, что со мной разговаривают на нормальном, понятном, своём, уже любимом иврите.
— Паспорт?
— Паспорта….
—  Потеряли?
— Украли….
— Справка из полиции?
— Вот….
— Заполните здесь… и здесь…и вот здесь….  распишитесь… ждите…

      Состояние ожидания можно переживать по-разному.
      Если опаздывать на работу и долго ждать автобус, то надо всё время спускаться одной ногой с тротуара на дорогу, проверяя, не видать ли Красной армии, и обязательно в этот момент недовольно и осуждающе покачивать головой и бурчать себе под нос: "Было бы странно...", потому что автобус это непременно услышит и приедет побыстрее.
   Или можно поставить тортик в духовку и ждать, пока он не станет солнечно- загорелым, он потом остынет, и я его намажу ореховым кремом и украшу орехами. Но орехи на тортике надолго не задерживаются, потому что я, проходя мимо, всегда съедаю по одному орешку, а мимо тортика я хожу часто.
 Или, например, смотришь на часы и ждёшь, когда уже можно, наконец, выйти из дома, чтобы приехать на свидание не вовремя, а чуть- чуть опоздав, минут на десять, не больше. И поэтому приходится сидеть, уже накрашенной и одетой во всё самое красивое, но не шикарное, чтобы никто не подумал, что это самое главное свидание в жизни, чтобы казалось, что таких свиданий у меня навалом…, и смотреть, как долго тянется время, но выходить-то из дома ещё рано, а то приедешь первой и встанешь на площади у памятника с какой-то лошадью как "здрасте среди ночи".
  Но все эти ожидания в подмётки не годятся тому восхитительно- умиротворённому состоянию, когда можно, наконец, выдохнуть, расположиться на казённом стуле поудобнее и терпеливо ждать, пока факс  из Мадрида долетит почтовым голубем до Тель Авива, там всё обязательно проверят- перепроверят, убедятся, что такие замечательные ребята как мы срочно должны вернуться домой, на историческую родину, и выдадут красивую бумажку, с которой мы  снова сможем почувствовать себя  не никому не нужными голодранцами, а гордой  и жизнерадостной  израильской военщиной.
    Пока мы с Яшкой в предвкушении счастья ожидали, как нам казалось тогда, завершения нашего экстремального экзамена на адекватность и оптимизм, в консульство зашла группа, очень хочется сказать "в полосатых купальниках", представляющая собой довольно забавное зрелище. Это были две семейные пары очевидно друзей, решивших поехать в Испанию вместе. Они взяли на прокат машину, но успели отъехать от Мадрида не далеко, километров двести, когда где-то по дороге на Валенсию они прокололи шину. Случайный прохожий, милый, наверняка очень хороший человек, объяснил им, где находится ближайший шиномонтаж, даже дорогу показал, и пока им там меняли колесо, угостил   кофе, а потом заторопился куда-то и исчез. "Какой удивительный человек", —  переглянулись туристы, забрали свою машину и поехали дальше, а когда через час полезли в багажник за бутылкой воды, то не обнаружили в нём ни чемоданов, ни сумок, ни документов, ни денег. Ничего. От слова "вообще". А что можно сделать, если на дороге из Мадрида в Валенсию встречаешь грабителей с большой дороги, работающих профессионально и слаженно, когда один устраивает прокол шины, другой показывает дорогу в мастерскую, за чашечкой кофе заговаривает зубы и отвлекает, пока    главный "бандолерос" вынимает из багажника все вещи наивных путешественников?
   В израильское консульство туристов привезла полицейская машина, потому что сами они были не в состоянии ни передвигаться, ни соображать, ни реагировать на внешние раздражители.
   Надо было видеть двух мужей и двух их жён, которые ещё несколько часов назад были лучшими друзьями, а сейчас, совершенно беспомощные, ждали консула и устало переругивались, обвиняя друг друга во всех смертных грехах— в невнимательном вождении, в излишней доверчивости к посторонним мужикам, в тупости жён, в безответственности мужей, в самой идее поехать в Испанию, и такая безнадёжность была в этой компании, что я искренне порадовалась за нас с Яшкой, поняв, как нам нереально повезло быть обворованными не в начале, а практически в самом конце такого замечательного путешествия в эту необыкновенную страну с удивительными и  прекрасными людьми.
   Что с документами? Да, пришёл факс из Тель Авива, подтверждающий наши личности, да, мы получили лессе- пассе, да, мы успели в аэропорт и не опоздали на самолёт. И да, мы вернулись домой.
   Ах, если бы я только знала, что этот квест до конца ещё не пройден!..

       В тот день, ожидая получения документов в израильском консульстве, я и предположить не могла, что вся эта история даже не собирается заканчиваться, но тогда мы не только помчались в аэропорт, но и успели на рейс. Я уже не очень удивилась, когда всех пассажиров запустили в самолёт, а нас отвел в сторону сотрудник, отвечающий за безопасность, и на английском языке начал выяснять, почему мы возвращаемся в Израиль не с паспортом, а с лессе- пассе. Его интересовало буквально всё- и сколько времени мы провели в Испании, и в каких гостиницах останавливались, и куда ездили, и что именно произошло в Мадриде с паспортами, и куда мы позвонили, и с кем разговаривали. Сказать, что я вспотела под мышками, отвечая по- английски на его вопросы— это не сказать ничего, но и этот экзамен на безопасность и лояльность мы, очевидно, прошли, потому что через пол часа допроса с пристрастием секьюрити нам вдруг мило улыбнулся, сказал на чистом иврите: " Всё в порядке ;;; ;;;; ", и мы, совершенно ошарашенные, поднялись на борт.
   Я не помню, как мы летели, как приземлились и как вернулись домой.
И не то чтобы корова языком слизала эту часть моей жизни, потому что корову с её меланхоличным взглядом и колокольчиком на шее я бы точно запомнила. Просто в моих настройках случился временный сбой, кнопка Delete залипла на клавиатуре времени, и возвращение домой абсолютно стёрлось из памяти.  Хотя на самом деле у меня в этой памяти, где-то в совершенно секретном месте, есть такая специальная дырка, куда проваливается всякая ненужная в жизни хрень-  глупые обиды, случайно засунутая в стиральную машину и полинявшая на   белые джинсы красная футболка, царапина на новой машине и такие романтичные в начале, но несложившиеся потом отношения, подгоревшие котлеты и особенно неудачная стрижка с модным названием "Ничего страшного, девочка моя, этот ужас скоро отрастет…". Она, моя конспиративная дыра, судя по всему приходится двоюродной тёткой чёрной дыре Млечного пути, внутри которой не действуют законы физики, и никто не знает, что происходит там на самом деле, но я, конечно, подозреваю, что именно туда засасываются и исчезают навсегда все неприятные события, досадные недоразумения и токсичные отношения.
      Испания с её идальго превратилась в воспоминания, сначала яркие и разноцветные, а потом затянутые дымкой, лёгкой, как утренний сон. Ты просыпаешься и пытаешься его не забыть, потому что сон такой интересный и красочный… Но беззаботное солнце раздвигает шторы и тормошит тебя: "Вставай, засоня! Новый день… Новые эмоции! Хватит дрыхнуть!"
   И Испания осталась в прошлом, а уже через неделю после возвращения я помчалась оформлять себе новый заграничный паспорт. Яшка со мной не пошел, заявив, что ему лень, и не сейчас, и как-нибудь потом, и успеется, и вечно тебе надо сразу и немедленно, и что вдруг тебе приспичило?  В общем, был нелогичен в аргументах и совершенно неубедителен в своих доводах, но паспорт мне нужен был срочно. А как же без паспорта?!  Ведь никогда не знаешь, где окажешься сегодня вечером. А если вдруг надо быстренько куда-нибудь слетать, а паспорта нет? 
     Каждая взрослая девочка понимает, какое количество необходимых в хозяйстве вещей должно всегда лежать в женской сумочке. Несколько помад и флакончик духов, зонтик на случай дождя и запасные колготки, раздутый, как беременная кошка, кошелёк, в который запихнуты деньги, старые квитанции, чьи-то визитки, странные бумажки с какими-то номерами телефонов, реклама знаменитой гадалки (пусть будет на всякий пожарный…) и неоплаченный штраф за неправильную парковку. Там же, на самом дне, валяется упаковка влажных салфеток, что-то от головы, запутавшиеся в своей личной жизни наушники и надменная заряжалка для телефона, знает же, что без неё никуда!
  А в самой глубине сумочки, сбоку, чтобы никому не мешать и никого не смущать своим присутствием, лежат аккуратно сложенные кружевные трусики.
     Нет, не надо вот этой вот неуместной иронии: "Она, мол, никогда не знает, где окажется сегодня вечером…"
Просто мой жизненный опыт меня научил тому, что без кружевных труселей  из дома—  просто ни ногой!
    Однажды я ехала в автобусе, который, очень медленно выворачивая на   узкую улочку, вдруг неожиданно затормозил, потому что какая-то коза за рулём вообще не смотрела в его сторону, выезжая с парковки, и от такой резкой остановки я не удержалась на сиденье и свалилась прямо в проход. Я точно не знаю, где у меня находятся мои тормашки, но лежа в проходе автобуса, я чувствовала, что летела ими прямо вверх.
    Все вокруг засуетились, а это очень смешно, когда ты валяешься в автобусе, а все вокруг топчутся, чтобы помочь, но подойти не могут, потому что проход узкий, и поэтому приходится, по возможности элегантно перекатившись на бок, самой как-то встать на ноги, и обязательно с таким лицом, чтобы все поняли, что для меня это ерунда, что я не стесняюсь этой нелепой ситуации, и мне она даже нравится. Но именно в этот момент я чувствую, что точно знаю, где расположена моя тормашка, потому что копчику, тому самому месту, где я закончилась, а хвостик начался, но до конца не вырос, этому месту так больно, что я решаю отвезти его в больницу и проверить, что там с ним приключилось, и есть ли надежда на то, что я смогу когда-нибудь сидеть.
    Очередь в травматологии идёт быстро, и я захожу в кабинет к ортопеду, который, не глядя в мою сторону и увлечённо разглядывая снимок какого-то перелома, спрашивает через плечо: "Что произошло? Показывайте…"
    А я в этот момент понимаю, что мне надо очень быстро сообразить, во что я сегодня утром оделась, когда в очередной раз опаздывала на работу и   грациозной антилопой носилась между комнатой и кухней. Потому что если я в впопыхах напялила не красивое кружевное бельё, а очень удобные, но совсем не изысканные панталоны "Прощай, молодость!", то ни раздеться и показать, где мне больно, ни даже объяснить на словах врачу я ничего не смогу, и придётся мне ходить с ушибленной тормашкой всю свою оставшуюся непутёвую жизнь.
  Я ничего не отвечаю ортопеду, потому что веду разговор сама с собой:
— И в каких труселях мы с тобой сегодня? - спрашиваю я у себя
— Сейчас, подожди, не торопи… вспомню.
— Что тут вспоминать? Это же было два часа назад!
— Да подожди ты… не мешай!
— Давай скорее, он уже повернулся и ждёт….
—- Слава богу, вспомнила, голубые, маленькие… можно раздеваться!
     С тех пор я всегда выхожу из дома с кружевным бельём в сумочке — мало ли где придётся делать рентгеновский снимок, и на всякий случай с паспортом, тоже ведь не знаешь, когда пригодится.
   Именно так я рассуждала, когда через неделю после возвращения помчалась его оформлять. Оказалось, что после потери или кражи новый паспорт выдавали сроком только на один год, это было неожиданно, но не принципиально, я была рада, что он у меня есть и совсем забыла про наши испанские приключения, а ровно через год, когда срок действия моего нового паспорта закончился, мы с Яшкой и нашими друзьями решили смотаться на Рождество в Париж. Нет, мы не собирались умирать, увидив его, но, во- первых, очень хотелось выпить кофе в Латинском квартале, и во- вторых, мне непременно нужно было понять, где именно все фотографируются так, что Эйфелева башня оказывается прямо за спиной.
   В этот раз Яшка не возражал, и мы пошли "выправлять документы" вместе. Буквально через несколько дней Яшкин паспорт был готов, мы уже собирались покупать билеты на самолёт, но прошла неделя, потом другая, а моего паспорта не было в помине.
  Я даже сначала   и не заволновалась, ничего не заподозрив, когда пришла выяснять, где он затерялся, и   попала на приём к чрезвычайно неприятной особе, которая очень гордилась тем, на какой замечательной и важной работе она работает, и как от неё зависят все те, кто сидит в очереди, и что именно она решает, кого судить, а кого, так и быть, можно и помиловать. Есть такие тётки, которые одеваются на работу как на праздник — всё самое нарядное и    блестящее, облегающее круглые, как надувной круг, плечи и необъятную грудь, переходящую в живот.  Золотое кольцо с бриллиантом, слишком большим, чтобы быть настоящим, впивается в толстый палец, а красная помада испачкала два передних зуба, и кажется, что эта тётка съела своего предыдущего посетителя, сейчас отдышится и примется за меня.
  — Я заказывала паспорт уже две недели назад, а он до сих пор не пппришёл, — я так оробела, что стала заикаться, — можно узнать, пожалуйста, если Вас не затруднит, когда я его получу?
   Тётка взглянула на себя в зеркальце, увидела помаду на зубах и провела по ним языком. От этого её подбородок выдвинулся вперёд и стал особенно угрожающим. Она послюнила бриллиантовый палец, полистала потёртый журнал в поисках моего номера и стала куда-то звонить. Но по мере того, что тётке отвечали на другом конце провода, её лицо вытягивалось всё сильнее и сильнее, пока не стало похоже на новогоднюю маску клоуна с огромным ртом и выпученными от удивления глазами.
— Ваш паспорт находится на доскональной проверке в Иерусалиме, — взглянула она на меня с пренебрежением, — и сколько эта проверка займёт времени – неизвестно.
— Как на проверке? Почему в Иерусалиме? Что значит "неизвестно сколько времени"? — я так занервничала, что почувствовала, как у меня задрожали коленки и осип голос.
— Уж не знаю, что там с Вами не в порядке, — откинулась тётка в кресле, осмотрела меня сверху вниз и добавила, презрительно скривив губы, — Вам, милочка, лучше знать…
    Я в полнейшем замешательстве и смятении вышла на улицу, понимая, что совершенно не знаю, как разруливать эту ситуацию.
    А что у нас делает девочка, когда догадывается, что без паспорта фотография на фоне Эйфелевой башни накрывается медным тазом? Правильно! Она принимает самое разумное решение— начинает плакать. Истины ради, надо сказать, что хорошей истерики у меня не получилось, потому что Яшка был на работе, а одиноко рыдать самой себе- это не истерика, а профанация серьёзного мероприятия, поэтому я шмыгнула носом и решила, что надо побыстрее позвонить по телефону, который мне милостиво, со словами: "Попробуй… может, что-то узнаешь", —   написала на огрызке бумажки та жуткая тётка.
   Бывает такое редкое везение, когда звонишь в какую-нибудь государственную контору, но попадаешь не на автоответчик с дребезжащим Бетховеном, а наоборот, мягкий женский голос   снимает трубку и спрашивает, чем может помочь. И я   сразу представила, как улыбается в Иерусалиме эта милая девушка, и как у неё всё в жизни хорошо, и как она сидит в джинсах на стуле, подвернув под себя одну ногу и покусывает карандаш.  Я моментально успокоилась и рассказала ей про идальго, и Испанию, и полицию, и консульство, и кофе в Латинском квартале, и паспорт на год, а сейчас нужен новый, но его нет, и что делать- неизвестно.
   К моему невероятному удивлению, девушка слушала меня очень внимательно, и мне показалось, даже записывала мою историю, а когда я закончила вываливать на неё все нужные и ненужные детали, попросила подождать, но трубку продолжала держать в руке, и я слышала весь её разговор с Тем, кто, очевидно, решал судьбу моего паспорта, а заодно, и мою. Разговор был длинным, а я прижимала телефон к уху, боясь пропустить подробности того, что произошло в Испании месяц назад. Оказалось, что мадридская полиция решила устроить что-то вроде субботника и организовала небольшую облаву на местные притоны, почистив их от щипачей- бандолерос и женщин с низкой социальной ответственностью. В одной из таких малин полиция обнаружила склад краденых паспортов, среди которых был мой бедолага, и его вернули на историческую родину- в израильское посольство, а оттуда- напрямую в Иерусалим. И  надо же так совпасть (если  уж везет, то сразу во всём) , что когда    две недели назад я пришла оформлять новый паспорт, то в именно в это время в министерство внутренних дел диппочтой был доставлен мой старый, и на проверке одновременно  оказались два документа на одно и то же имя- один, заказанный год назад сразу после возвращения, и другой, украденный в самом центре Пиренейского полуострова,   на Гран Виа, когда  послеобеденный шум наполнял город, а мы восторгались архитектурой и строили на последние дни путешествия по Испании, совершенно не предполагая, какой квест нам ещё предстоит пройти.
    Оказалось, всё это время, пока я ждала свой паспорт, меня действительно тщательно проверяли- кто такая эта грация, и с кем она, и почему, и что там с ней произошло. Правда, слежки за собой я не заметила. Наверно, просто внимание не обратила. 
   Паспорт я получила на следующий день….
Париж? Париж! Париж… Конечно, я сфотографировалась на фоне Эйфелевой башни, но это была уже совсем другая история…



 
   

   


   
 
 




   




 
 
 
   
   
 

.