Если бы человек знал, что произойдет в следующую минуту, многих бед можно было избежать.
Это ясное летнее утро предвещало только хорошее. Све-тило яркое, еще не жаркое солнце. Деревья отдавали нако-пившуюся за ночь негу, умытая ночным дождем мостовая, вместе с еще чистым воздухом, бодрила прохладой, столь приятной в преддверии летнего дня.
На остановке люди в нетерпении ждали автобус. Одно транспортное предприятие, прекратив работу, сняло с маршрутов сразу до пятидесяти машин, и теперь, вместо обычных пяти-семи минут, приходилось ждать все двадцать. Зато число «маршруток» и коммерческих «пазиков», казалось, увеличилось вдвое. Однако не всем по карману было это удовольствие, если учесть, что за день к автобусу приходилось прибегать не один раз. Поэтому многие старались, имея проездной, ездить на муниципальном.
Людей на остановке было много. Стайка студентов вор-ковала и хихикала, обсуждая происшествия вчерашнего дня
и предвкушая сегодняшние. Мужчины и женщины всех воз-растов, вплоть до пенсионного,— спрашивается, куда торо-питься пенсионерам в часы пик?— то и дело выходили на мостовую, не видя за спинами стоящих перед ними людей, идет ли их транспорт.
Дмитрий Степанов в светлом летнем костюме стоял у края площадки и также, вытянув шею, следил за появляющимися из-за поворота машинами. Часы на нетерпеливо вскидывае-мой руке показывали, что времени остается все меньше и меньше. Рядом с ним стояла молодая женщина с девочкой лет пяти-шести, которая задавала один и тот же вопрос: «Мам, ну, скоро придет автобус?»
По улице неслись машины. Многие старались обогнать друг друга, словно впереди, через два-три светофора, их не ждала ежедневная большая, протянувшаяся почти до центра города «пробка», в которой им предстояло провести минут тридцать-сорок. А, может быть, поэтому на достаточно свободном участке дороги они и «отрывались», надеясь эту «пробку» проскочить?
Вдруг девочка, руку которой мать, чтобы достать зазво-нивший мобильник, отпустила, выскочила на мостовую. Метрах в сорока от нее Степанов увидел несущуюся маши-ну, а за ней, слева, идущую на обгон — борт к борту — дру-гую. Девочка, спрыгнув с бордюра, подняла с земли свою куклу, отряхнула ее и только тут увидела летевшую прямо на нее машину...
Еще пара секунд и машина неминуемо сбила бы девочку. Визг тормозов, вопли и причитания людей перекрыли безумный крик матери: «На-та-ша!!!»
Десантник Степанов в долю секунды просчитал ситуа-цию: машина, идущая на обгон, проскакивает, а следующая по той же полосе за ней, метрах в тридцати сзади, уже начи-нает тормозить,— и прыгнул. Схватив в полете девочку в охапку у самого капота машины и сгруппировавшись, в па-дении он приземлился на свободной полосе и только тут выпустил девочку из рук, чтобы не подмять ее под себя. Машина остановилась от них метрах в двух.
Степанов, поднимаясь с мостовой, как в замедленной съемке, видел бегущую к ним мать девочки и идущих за ней людей.
Из чуть не сбившей девочку машины и из ехавшей рядом вышли водители и почем зря, не выбирая выражений, нача-ли ругаться. Очевидцы, в свою очередь, закричали, пользу-ясь случаем, чтобы выместить хоть на них всю накопившу-юся неприязнь к «лихачам-частникам», заполонившим ули-цы города. Водители, не ожидавшие такого натиска, сразу замолчали и, скрывшись в машинах, укатили восвояси.
Дмитрий передал матери не успевшую толком испугать-ся, только теперь захлопавшую глазами и заплакавшую навзрыд девочку. Та, прижав ее к груди, непрерывно и судо-рожно целуя ее, одновременно с восхищением и благодар-ностью глядя на Степанова, говорила сбивчивые и несвяз-ные слова признательности.
— Ну что вы?.. Жалко ведь... смотреть нужно!..— все же упрекнул он и направился к своей сумке.
— Молодец, милок!
— Вот настоящий мужик!
— А мать-то куда смотрит? Совсем потеряли голову мо-лодые!
— Да, да, им бы только накраситься и мужикам глазки строить!
— Ну что вы на мать набросились? А девчонка должна какой-никакой страх иметь, аль нет?
— Повезло девчонке, что такой мужик рядом оказался! В рубашке родилась...— слышалось вокруг.
Мать с девочкой шли за Степановым.
— Как вас зовут? Оставьте, пожалуйста, ваш телефон!— рвалось из груди женщины, из сердца, уже отошедшего от охватившего минутой ранее страха. А Наташа, не отрываясь, смотрела на него.
Дмитрий молча подошел к своей брошенной минуту назад сумке и, когда поднимал ее, увидел, что костюм его весь в грязи, и понял, что ни о какой поездке к другу в Москву и речи быть не может. Нужна чистка, и если даже он заедет домой на пять минут и быстро переоденется, то успе-ет лишь на двухчасовую электричку, а это значит — день потерян. Поэтому лучше позвонить другу и перенести визит.
— Так как же вас зовут?— твердила женщина, вытирая слезы.
— Дмитрий,— ответил он нехотя.— С них же глаз спус-кать нельзя в этом возрасте!
— Да, да...— виновато произнесла она.
Он снова расстроенно взглянул на часы. Потом подумал: «Наверное, мать одиночка, каких хватает в наше время»,— и ему стало неловко за свою, может быть, излишнюю стро-гость.
— Садись, подвезу. Вижу, спешишь!— услышал он со стоянки такси.— Да не думай, ничего с тебя не возьму! Куда тебе?
— Да я грязный ведь...
— Садись, кому говорят!! Это не грязь. Настоящая грязь не эта.
Окно комнаты Дмитрия Степанова — а жил он с мате-рью в своем домике на окраине,— выходило прямо в сад. Летний день уже был в разгаре, и Дмитрий распахнул на-стежь створки. Ветки сирени, до этого прикорнувшей на стекле, приветливо заглянули в комнату.
Он переоделся, решив химчисткой заняться в другой день, а сегодня, памятуя, что лучший отдых — это смена деятельности, рассудил передохнуть в накопившихся до-машних делах,. Сначала убрался в комнате: вытер везде пыль, протер полы, поправил на полке книги, вещи разло-жил по местам.
Дмитрий еще десять лет тому назад потерял жену и доч-ку в автокатастрофе. Лихач тот, конечно, получил свое, но близких не вернешь... Эмоций уже не было — слишком мно-го времени прошло, но образы жены и дочери часто возни-кали перед ним, словно приходили в гости дорогие, люби-мые люди, чтобы узнать, как он тут живет-поживает и не нужно ли чем помочь?
Весь залатанный-перелатанный, он остался жив, но из армии, из ВДВ, пришлось уйти в отставку — комиссовали. Машина восстановлению не подлежала, новую он покупать не захотел, да и не на что уже было...
Так и жил один на зарплату охранника да на инвалид-скую пенсию, заботился о матери, помогал ей. Куда еще было снова жениться? К тому же, вторую такую, как Надя, не найти, сколь ни искать...
Дмитрий смахнул пыль с фотографий жены и Настеньки и аккуратно поставил на место.
Мысленно пообщавшись с ними, он вышел во двор, что-бы поправить изгородь — соседка старушка сама не спра-вится.
В Москву Дмитрий поехал на следующий день. Надел костюм, за неимением другого,— выходной, который берег для походов в театр, на концерты, куда он себе позволял хотя бы один раз в месяц сходить.
Костюм этот купил по случаю, вернее, по большому ве-зению. Выглядел он дорого, да и на самом деле был дорогим и модным. Но достался Дмитрию задешево — раза в два с половиной дешевле настоящей стоимости, так как одна шта-нина при проверке,— а он любую вещь всегда тщательно проверял,— оказалась короче другой на сантиметр, и строч-ка на одном борту пиджака была не совсем симметрична такой же строчке на другом. Поэтому костюм основательно уценили. Брючину он укоротил сам, а асимметрия строчек его мало волновала.
На этот раз, выйдя из дома с запасом времени, он успел на электричку, которая добиралась до столицы не за четыре часа, а за три. Пройдя вдоль состава и убедившись, что все вагоны полны, он вошел в предпоследний и нашел свобод-
ное местечко в конце вагона. В «купе» рядом с ним сидел пожилой мужчина в кепке и девушка. А напротив, на ска-мейке у окна — женщина лет сорока с гладкими русыми волосами, в скромном сером платье, и две старушки, живо болтающие о чем-то своем.
Когда Дмитрий сел, в «купе» на некоторое время насту-пила тишина. Пожилой мужчина, повернув голову, сверху донизу оглядел его и, видимо, остался недоволен осмотром. Ста-рушки то и дело поглядывали на Степанова и его ко-стюм. Девушка у окна, не отрываясь, смотрела на мелькав-шие за стеклом виды и слушала через наушники музыку. Женщина в сером платье взглядывала на него, и на лице ее явственно читался вопрос: «А сюда ли ты попал, мил чело-век, и что ты тут делаешь?»
Пожилой нагнулся к сумке, стоявшей на полу между ног, и достал бутылку пива. Затем снова нагнулся и, роясь в сум-ке, видимо, в поисках открывалки, дном бутылки сильно уперся в ногу Степанова. Тот промолчал и чуть отодвинул-ся. Мужик, действительно, вытащил из сумки открывалку, откупорил бутылку и, отставив локоть далеко в сторону Дмитрия — почти к его лицу,— стал смачно глотать пиво.
Женщина у окна усмехнулась. Дмитрий отвернулся.
— И так местов не хватает... Ездют тут в наших элек-тричках!..
— Не говори, Лексевна, есть видь икспресс, нет, подавай им подешевше...
— Ишь, разоделся! Костюм, небось, тыщ пятнадцать стоит, а на билете экономит, Николавна, заместо пятисот, за сто рублев катается.
— А другие, вон, стоять!— Николавна указала на там-бур, где стояла группа куривших мужчин.
Степанов промолчал и, посидев еще пару минут в насту-пившем гробовом молчании, вынул из кармана книгу, встал, положил ее на лавку и, сопровождаемый все той же усмеш-кой женщины и недоброжелательными острыми взглядами старика и старух, вышел в тамбур и закурил.
За окном проплывали поля среднерусской полосы, почти повсеместно заросшие сорняками, а во многих местах и ку-старниками, почти нежилые деревни. И только на станциях
и в городках, мимо которых они проезжали, кипела жизнь — бойко шла торговля на перронах и рынках, пестрела рекла-ма, куда-то шли и шли, как раньше говорили, в «рабочее время», люди всех возрастов, а улицы и дороги были полны машин.
В тамбур вышла та самая женщина с усмешкой из их «купе», закурила рядом. На другой стороне тамбура курили слегка подвыпившие мужики и посмеивались над хохмами, которые один из них зачитывал из цветастой газетки.
— Что вы так усмехаетесь все?— не выдержал Степанов.
— А вы куда так вырядились?
— Просто на данный момент, как оказалось, нечего было надеть. Да он дешевый, это так, с виду...— начал было оправдываться Дмитрий, которому эта женщина все же была чем-то симпатична.
— Да ладно!.. Кто вы, и откуда?
— К другу в Москву еду на пару-тройку дней... Служили вместе... А вы?— уклончиво ответил он, с иронией отзерка-ливая собеседницу.
— Я работаю училкой в школе...
— Почему училкой? Учительницей!
— Ну да, ею...
— Детей учите?
— Да, а что?
— Да так, ничего...— и вдруг выпалил:— Детей учить не только арифметике и грамматике нужно, но и многому дру-гому полезному в жизни, и воспитывать!..
— А почему вы думаете, что я...— начала учительница, но Степанов вдруг сам не ожидая от себя, перебил:
— Да знаю, вранье все!.. Какой вам смысл напрягаться за нищенскую зарплату?
— Вы меня лично имеете в виду?
— Вас, учителей, и, вообще, школы!
— Как вы можете так огульно?!— зло сверкнула она гла-зами, затянулась, выдохнула струю дыма в стекло и, бросив окурок в бачок, уже не глядя на Степанова, катая желваки, молча, вошла в вагон.
«Ну вот, сорвался на женщине!— с досадой подумал Степанов.— Зло заразно, неприязнь рождает неприязнь».
Поезд мелко отстукивал по рельсам где-то уже на полпу-ти к Москве. Здесь все меньше было видно лесов, а все больше — поселков, городков, а также городов — ехали-то по Московской области уже.
«Люди, я — хороший! Я вчера девочку от смерти спас!» — хотелось на весь мир крикнуть Дмитрию.
Электричка остановилась на станции. Степанов посторо-нился, пропуская выходящих и входящих. Рядом с перроном на привокзальной площади был небольшой рынок. Старуш-ка, на вид лет семидесяти, сидела с краю, почти у самой мо-стовой, и перед ней были разложены товары: овощи, фрук-ты, «разносолы» и семечки — все, видимо, с сада-огорода. Мимо нее прошел старик, подошел к урне, начал копаться в ней. Видимо, ничего не найдя, он направился к другой урне.
Двери электрички автоматически закрылись, она трону-лась, постепенно набирая скорость, и вот уже станция со стариком и старушкой скрылась из вида.
Дмитрий закурил еще одну сигарету. «Кто эти старик и старушка? Кем они были раньше? Может, она была учи-тельницей в школе, как эта женщина, и очень хорошей учи-тельницей, которая совестливо делала свою ежедневную ра-боту? Может быть, этот старик всю свою жизнь честно про-работал на производстве... А сейчас, из-за маленьких пен-сий, они вынуждены добывать себе пропитание, кто как мо-жет... Я не знаю, не могу видеть — у людей нет соответ-ствующего органа, который давал бы знание не только о прошлом человека, но и о его сути. Мы в основном можем видеть и слышать только то, что дают нам наши глаза и уши. Но они могут ошибаться. Да и чаще всего ошибаются, предоставляя нам лишь поверхностную информацию, кото-рая накладывается, к тому же, на наши внутренние установ-ки, мнения окружающих и навязанное извне...»
Дмитрий докурил сигарету и вернулся на свое сиденье. Его место, «застолбленное» книгой, оставалось незанятым. И попутчики все были на месте. Степанов вспомнил, как однажды на улице проходящий мимо слепой стукнул его, тогда еще мальчишку, палкой по голой ноге. Было больно, но мать сказала: «Прости его, сынок, ведь он же слепой!».
Степанов представил на миг, что они все — и он, и его соседи по «купе», и все люди вообще — слепые дети, выбе-жавшие на мостовую этого мира, и на них с невероятной скоростью катится лавина непонимания, неприязни, непро-щения и зла. И Дмитрий инстинктивно напрягся для прыж-ка...
© Яков Шафран