Они почти заблудились среди всех этих похожих друг на друга домов. Знойная июльская пыль поднималась из-под колес изредка проезжавших машин, и тут же опускалась, уставшая, обратно на асфальт погреть свои бока, прежде чем по ней проедут другие колеса.
—Если моя память не спит с другим, то остановка тогда находилась где-то...там, —Мич указал неуверенной рукой туда, где Эмпи-стрит пересекалась под острым углом с бесконечной трассой.
В воздухе запахло дегтем.
— Поблизости должна быть железная дорога, относительно нее и нужно ориентироваться,— не глядя на младшего брата пробормотал Алекс.
Они шли долго, с каждой минутой обнаруживая у себя в голове все новые и новые воспоминания. Словно мозаика из миллиона разноцветных осколков стекла складывалась их ностальгическая картина. Картина их детства. Вот — дом мистера Ханпа, старого сапожника. Помнится, у него не было ни одного зуба, но как он насвистывал... Он выводил такие мелодии, которые были не под силу ни одному соловью; вот в голове уже зазвучали "Песни пьяных фонтанов", "Миледи, я ваш должник" и дождливая ноябрьская "Колыбельная", от которой хочется плакать и засыпать одновременно, а после, от своих же слез, заново просыпаться и слушать мистера Ханпа бесконечно, пока он, трудолюбивый и необъяснимо аккуратный мужичок, потел над чьей-то очередной бутсой или хрупкой хрустальной туфелькой.
Вот — посреди площади ларек с детскими радостями. Ну же, скажи, чего желаешь? Конфет? Бери! Воздушных шаров, стремящихся вверх? Бери, пожалуйста! Широкоплечего разноцветного воздушного змея? Бери три, не пожалеешь! И не забудь про мыльные пузыри, и про радужную спиральку, которая умеет спускаться по ступенькам прямо вниз, и про розовый лизун, и про кубик Рубика, и про космические комиксы с сержантом Экспером "Марс — планета сиреневых дождей".
Вот — домик миссис Нетли и ее дочери Фелины. Две весенние душки, романтические и веселые, по-своему загадочные и невероятно обаятельные красотки. Помнится, что у них было шестеро кошек, причем одинаковых — трехцветных. Подумать только — шесть кошек, шесть источников вечернего мурлыканья, мартовских рулад под окнами, шесть бездонных желудков, которые еще не познали чувства насыщения, шесть источников бесплатной шерсти, используя которую с легкостью можно связать пару свитеров и дюжину рукавиц. Но любовь миссис Нетли к этим чудным комочкам нежности закрывала ей глаза на все нюансы содержания под одной крышей шестерых кошек.
Вот — уже ничего и не осталось из всего упомянутого. Нет уже ни сапожника Ханпа, ни ларька с воздушными змеями, ни уютного дворика миссис Нетли.
— Алекс, вижу железную дорогу, — с какой-то тоской, но громко, словно сам не ожидал услышать свой голос, сказал Мич.
Это была старая-старая дорога, по которой раз-два в день проезжал товарный поезд, состоящий из всего-то четырех, а в особых случаях из семи вагонов. Рельсы тянулись далеко, уходя за пределы взора, за холмы, где уже с десяток лет одинокие фермы и пастбища ждут возвращения хотя бы одного комбайнера, хотя бы одну румяную доярку, хотя бы одного товарного поезда, чтобы снова услышать этот гул, этот шум трения колес по рельсам. Но все, что осталось на память о тех днях, когда все было на своих местах, это горячий запах разогретого солнцем железа, который исходил от заросших одуванчиками и вьюнками рельсов.
— Вот, — протянул на выдохе Алекс, — теперь отсюда мы должны идти вправо, вдоль трассы и через полкилометра будет остановка.
Мич посмотрел вдаль — мираж от жары простирался по всей дороге.
— Автобус проходит тут каждые 4 часа, начиная с семи утра,как ты говорил, а сейчас только полдень, — с холодом в голосе сказал Алекс, — получается, что ждать нам ещё около трех часов, пока нас заберут из этого богом забытого места.
— Не говори так, оно не забытое и не брошенное. Наверняка еще кто-то остался тут в одном из домов. Мы обошли далеко не все улицы. К тому же сегодня мы видели пару машин, и...
— И они проезжали мимо. Да-да, Мич, мимо. Послушай, брат, — Алекс остановился и, взяв за плечи Мича, развернул его к себе, — никто сюда больше не возвращался, будь уверен. Черт подери, тебе уже двадцать пять лет, должен же ты открыть свои повзрослевшие глаза на истину, должен же ты понимать, что ушли они! Ушли. И нам туда дорога, уходить. и они не вернутся, и нам сюда незачем было возвращаться. У каждого из тех, кто еще жив, уже давно своя жизнь где-то в других городах, или по крайней мере других районах, далеких отсюда. Зря мы сюда приехали, зря. Какой черт меня дернул с тобой попереться?!
Алекс впервые в жизни показал свою встревоженность, но очень быстро взял себя в руки и снова превратился в холодный камень.
— Все здесь есть, просто, — Мич задержал дыхание на вдохе и отвел глаза от брата, — просто не так, как было. Понимаешь? Все не так, но все здесь есть. Вот, посмотри, там домик миссис Демли, старой барахольщицы, а вон, видишь, вон он — древний дом культуры "Грезы".
Призрачные голоса стариков, когда-то здесь живших, доносились из прошлого в миллион веков.
— Мне уже начинает казаться, что и поезда раньше никакого не было, раз его нет сейчас.И всех этих людей.
— Были, конечно же были, Алекс.
Они шли дальше по пыльной обочине, их обгонял жгучий июльский ветер, их тени, почти невидимые от полуденного солнца, сливались в одно серое пятнышко, словно ни Мича, ни Алекса уже и самих давным-давно не было, словно два оседлых призрака беззвучно осматривают окрестности своих владений, и ищут здесь заросшие могилы, своих родных, бороздят просторы вишневых садов, переулки обвисших виноградников, проходят и оценивающим взглядом наблюдают, как новые эпохи приходят на смену старым, обходя стороной это безлюдное место, как навсегда покидают птенцы свои родные гнезда и улетают безвозвратно навстречу жизни куда-то в рассвет.
— Неужели ты даже не скучаешь по всему этому? — ненавязчиво поинтересовался Мич у своего брата.
Алекс тяжело вздохнул, словно воздух в этот момент стал плотнее. Ему всегда с трудом удалось отвечать на такие вопросы, поэтому Мич на секунду даже пожалел, что вообще спросил у него об этом.
—Нет, Мич, давай не будем. Единственное, чего я сейчас хочу, это как можно быстрее сесть в автобус, и с закрытыми глазами добраться домой. и нет, я не скучаю.
Так я и знал, подумал Мич.
Через пару минут они дошли до того места, где десять лет назад была комфортная остановка, где ровно десять лет назад можно было, ожидая автобуса, присесть на скамейку в тени железной крыши дорожного "мини-вокзала", потягивая прохладную лимонную или апельсиновую газировку. Все эти комфортные условия безжалостно съело время: от скамейки остались лишь два бетонных пенька, что ранее подпирали ее с двух сторон, крышу снесло ветрами, от прежнего вида остались лишь воспоминания да одинокая(и то, почти разрушенная) задняя стенка.
Они встали молча прямо на обочине напротив остановки. Один из них посмотрел на часы, что находились на его руке.
— Еще не скоро, — в никуда сказал Алекс.
— Да, еще не скоро, — бодро повторил Мич.
Они стояли на расстоянии двух метров друг от друга. Через минуту это расстояние на метр увеличил Алекс.
— Ты, конечно, ка хочешь, но мне надоест ждать столько времени в вертикальном положении , поэтому я прилягу, — сказал Мич, сняв с себя футболку и положив ее на лужайку за остановкой, куда через минуту лег, подперев свою голову руками, сцепленными в замок.
Алекс как бы невзначай повернулся, чтобы посмотреть на Мича. Тот в свою очередь подглядывал за Алексом через прищуренные глаза.
Долго он так не продержится, подумал Мич.
Через пять минут Алекс все-таки решил прилечь, но сделал это так, словно сам до этого догадался. Он снял с себя рубашку и накинул ее себе на голову, чтобы не напекло голову.
Мич довольно улыбнулся.
— Ты напоминаешь мне отца, — с закрытыми глазами сказал Мич.
— Да? Это чем же? — не на шутку заинтересовался Алекс.
— Своей сухостью и гордостью. Я же знаю, что ты тоже все это время скучал по этим местам. Я же знаю тебя, ты меня не обманешь. Просто тебе очень нелегко об этом говорит, да? Конечно, я понимаю. Если бы и я пошел в отца, мне было бы тоже неуютно от таких разговоров.
— Я не гордый.
— Ты очень гордый. Еще немного и ты превзойдешь отца. А еще ты холодный такой... Того и гляди, сейчас из-за такой жары таять начнешь, и конденсат польется.
Алекс ничего не ответил. Он закрыл глаза и сжал кулаки. Это означало только одно — он рассержен. Конечно, вины Мича тут нет. Тут если кто и виноват был, то только он сам, но ничего поделать с собой он не мог. Он убрал с нижней части своего лица рубашку, чтобы свободнее дышалось.
Наступила кратковременная тишина.
— Посмотри в небо, Алекс.
— Зачем?
— Посмотри и скажи, тебя тоже укачивает?
— Что? Как это?
— Ну как... Небо, как огромный голубой купол, и когда этот купол чистый, без облаков и дождевых туч, и ты лежишь вот так, что земли почти не видишь, то в какой-то момент перестаешь понимать — лежишь ты или паришь в воздухе...а может, падаешь? Падаешь прямо туда, в глубь купола, в голубую бездну летишь и ничего не можешь с этим поделать, даже зацепиться не за что, и никогда не знаешь, де оно там, это дно, когда оно тебя расплющит.
— Ты перегрелся на солнце, это очевидно. Обмота голову одеждой, как я, тени мы все равно еще не найдем.
— Даже тень от стенки не спасет.
Еще немного и их сморила дрема. Каждому в своей голове представлялись личные картинки и сюжеты. Вот Алекс, вот его отец, совсем еще молодой, живой, энергичный. Да, Мич был прав, когда заговорил о сухости и гордости. Молчаливой любовь тоже бывает. Отец, конечно, любил их, хотя никогда этого не показывал. Но, случись что-то с ребятами, он, словно лев, защитил бы их и наказал обидчика. Отец очень любил, но любил молча.
Молчаливая любовь очень часто самая сильная.
Мичу в грезах виделся поезд. Тот самый товарный поезд, который изредка проезжал по железной дороге, что проходила неподалеку. Будучи еще мелкими мальчишками они летом поутру с корзинками, полными бутербродами с ветчиной и сыром, отправлялись на поле, где как раз располагались рельсы, чтобы проводить взглядом, ликуя всем сердцем, торопящийся по своим делам вагонный мини-состав. А после, по разогретым рельсам босиком, балансируя, пробежаться наперегонки по рельсам с каким-нибудь мальчишкой с соседней улицы. Не может быть такого, что этого поезда больше нет. Страшно было осознавать, что его можно уже никогда больше не увидеть.
Голоса минувших лет пронзили грезы братьев, которые вот уже четверть часа лежали здесь, на знойной земле, словно их тела выбросила волна на морской берег. Вот они — два брата: один высокий, худой, темноволосый, гордый и молчаливый; второй низкорослый, открытый, чуткий оптимист, не имеющий ни капли гордости.
— Алекс, поезд! Я слышал поезд!, — вскочил, крича, Мич.
— С ума сошел?
— Нет, ты послушай!
Алекс облокотился на согнутую руку и лениво прислушался.
Было слышно, как деревья шепчут листьями летнюю балладу о зное, как легкий ветерок играет с травой подле остановки.Но звуков проезжающего поезда слышно не было.
— Не слышно.
— Слышно. Прислушайся.
— Мич, ты все-таки перегрелся, тебе мерещится. Вот тень от стены стала больше, иди отдышись там, остынь.
— Мне не мерещится, — раздраженно и упрямо ответил Мич, — где-то там едет поезд, и я его ясно слышу, а ты не веришь? Да что я с тобой говорю, я пойду сам лично и посмотрю, у нас еще есть время.
— Куда ты собрался? Да, у нас еще есть пару часов, но автобус может подойти и раньше.
— Черт подери, автобус может вообще не приехать вовремя! Он может приехать часам к...четырем или к пяти вечера.
— Что? С чего ты взял?
— Сказал бы я тебе сразу, ты бы не поехал со мной. Да, теперь тут автобусы редкое явление, и я слышал, что та служба, чей автобус сегодня нас сюда доставил, отказалась от проездов мимо этой...дыры! А заезжать сюда будут только в том случае, если какому-то чудаку, вроде нас, захочется вдруг навестить это гиблое место.
— Поэтому и билеты сюда такие дорогие...
— Именно поэтому. Именно поэтому, Алекс, и водитель осторожничал, когда вез нас сюда. Узнал бы его начальник, устроил бы ему хорошую взбучку. И только благодаря хорошей сумме он решился рискнуть. Кто знает, рискнет ли он еще раз?
— Ты чокнутый. Что нам теперь делать? Как добраться домой?
— А зачем нам вообще сегодня возвращаться домой, — глаза Мича сделались круглыми, одержимыми, — я же знаю, тебе хочется побыть здесь подольше. Пойдем навестим наш старый дом, посмотрим на рельсы и подождем поезда, а как наступит ночь, ляжем на старые качели в бывшем дворе тети Сары, будем кормить комаров и смотреть в звездное чистое небо. Соглашайся, где ты еще в сможешь увидеть такое чистое небо, что видны все звезды до одной? В городе? Вряд ли. А тут — красота, и воздух свеж, и небо чистое, и много-много воспоминаний.
— Ты не в себе, Мич? Послушай сюда, — Алекс не сдержал гнева и схватил брата за плечи, — мне все равно, как ты собираешься решить это проблему, но мне сегодня нужно быть дома. Я все сказал!
— Хорошо, езжай. Если сможешь. А я буду тут.
— То есть вот так?
— То есть вот так.
— Отлично, в таком случае я пойду пешком, авось кто-то подберет меня из попутчиков на машине. Слава небесам, они тут иногда проезжают.
Мич ничего не ответил. Он лишь опустил глаза и сжал в тонкую ниточку губы, словно ему одновременно стало смешно и стыдно.
— Вроде лет тебе не мало, — надевая на себя рубашку, собираясь и отряхиваясь, говорил Алекс, — а ведешь себя, как ребенок. Как можно быть таким несерьезным?
Мич завязал футболку на голове в узел и она превратилась в летнюю панамку.
— Если захочешь, ты еще сможешь меня догнать по трассе. Я буду идти не слишком быстро.
— Ты тоже сможешь меня догнать, пока я обхожу все свои местечки. Ты знаешь, где меня искать.
— Что? Где это?, — крикнул вслед Алекс.
Но тот уже сделал вид, что ничего не услышал и скрылся за зарослями. С зарослями воспоминаний нужно быть осторожным. Обычно они убийственны. Они могут обвить с головой, и задушить своими щупальцами, и ты даже пискнуть не успеешь, как тебя в тихий омут поглотит эта бездна прошлого. С прошлым нужно вовремя успеть распрощаться, пока оно не стало убивать тебя.
Ну и ладно, я все равно не собирался его догонять, подумал Алекс. Он сам доберется. Через минуту он решил все-таки остаться на остановке и подождать до трех дня. А животе у него урчало то ли от голода, то ли от досады.
Автобус не прибыл ни в три часа дня, ни в четыре вечера, ни в шесть. Алекс был слаб и растерян. Его взгляд был стеклянным, уставленным вдаль. Туда, где, словно ладонями, манили заросли плюща, крапивы и диких виноградников.
Я ведь...могу туда пойти, подумал он. Мне все равно некуда больше идти. Попытаться найти Мича?
Через пять минут он уже шел по следам своего брата. Он проходил мимо знакомых двориков и домов, похожих друг на друга. И голова его кружилась, казалось, не от голода, а он всей этой истории, что произошла за последние несколько часов. Вот — старый дом мистера Ханпа, вот старый дворик тети Сары. Кажется, здесь до сих пор они живут, просто не стригут газон, не моют по весне окна, не стирают пыль с подоконников, и не меняют занавески. Все на своих местах, но все не так, как раньше.
Вот — их старый дом. Осталось лишь подняться по ступенькам на крыльцо и открыть дверь. И откроется целый мир прошлого. Запахи маминых блинов, звук колокольчиков при входе в дом.
Алекс зашел и увидел, что ничего этого уже нет. Ни-че-го. Пустота и тишина, разрывающая слух, бесконечное молчание стен.
— Мич, ты тут?,— негромко произнес старший брат, — Я пришел, отзовись, где ты?
Тишина в ответ была пугающей.
— Так, это не смешно. Хочешь меня напугать? Знай, мне ничего уже не страшно, мне сейчас настолько плохо, что даже все равно.
Тишина отвечала одинаково что в первый, что во второй раз.
Тогда Алекс решил пройтись сам по комнатам и поискать своего горе-братца. Половица скрипнула за спиной и побудила Алекса обернуться.
— БУ! Страшно, да?, — рассмеялся Мич.
— Страшнее тебя я ничего в жизни не видел.
— Ты будешь удивлен, но поезд проезжал.
— Да-да, конечно, — скептически проговорил Алекс.
— Я знал, что ты не поверишь. Поэтому вот тебе доказательство.
Мич протянул Алексу руку, в которой держал свою футболку.
— Посмотри внимательно.
Старший брат, сморщив лоб, попытался разобраться. На футболке большая рваная дырка, испачканная в...саже, соке травы. Даже не принюхиваясь, можно было ощутить запах горячей, нагретой на солнце железной дороги.
— Я подложил футболку на рельсы, когда увидел, что поезд едет.
— Это просто...неопровержимое доказательство, Мич!, - с иронией сказал Алекс, — нет никакого поезда и быть не может.
— Да ты...ты..Ничего не видел и не знаешь. Ты завидуешь мне. Ты ведь и сам хотел бы быть таким простым, как я, да? Блуждающим романтиком, который в любой момент готов сорваться с места, перечеркнув все планы, и отправиться навстречу жизни. Но ты не можешь, потому что ты скуп на эмоции. Ты сухарь.
— Ты договоришься!, — Алекс поднял руку над братом, но вовремя остановился.
— Договорюсь.
Они разошлись по разным комнатам. и одному черту было известно, что творилось в их головах. Кто-то из них смотрел на часы, ожидая рассвета, кто-то из них, обнимая футболку с отметкой поезда-призрака, пытался уснуть. Но точно оба из их были сегодня в этом месте. В родном доме, где они впервые научились держать ложку, ходить. В родном доме, где прозвучало их первое слово. Где стены все так же теплы и добры, и никогда не посмеют забыть всех этих лет, проведенных здесь вместе с ними.
Алекс смотрел в окно из своей комнаты. Ему не спалось, хотя очень хотелось. Он видел, как на деревеньку опускается ночь, как блещут и мерцают звезды, и луна казалась ниже, чем обычно. Двор порос кустарниками и дикими травами,наверное, двухметровой высоты. Алекс прислушался...запела песня ночной прохлады.
Утром они решили попытать удачу и все-таки пришли на остановку.
Они стояли молча, между ними было расстояние два метра. Через минуту это расстояние на метр увеличил один из них.
Вдалеке показался автобус.
— О боги, мы спасены!
— Какому чудаку пришло в голову приехать сюда, да еще и в такую рань?
Автобус, тяжело дыша, остановился. Двери со свистом, словно это был вовсе не автобус, а ракета, распахнулись. Оттуда вышли двое: один — высокий, худой и темноволосый, второй — низкий и крепкий улыбающийся парнишка.
Алекс и Мич проводили взглядом этих чудаков, и зашли в салон.
— До Нордтауна, пожалуйста, два билета.
Автобус был пустой. Мич, как всегда, решил расположиться возле окна. Алекс присел рядом с ним.
Они ехали долго.
Через час Алекс разбудил задремавшего брата.
— Я должен тебе кое-что сказать.
— Я слушаю, — едва открыв глаза пробормотал Мич.
— Сегодня ночью я слышал, как ехал поезд.