«Ах, какой дивный, нынче, ветерок!
Моя милая мадемуазель В.! Пишу вам изнывая от бесчеловечного зноя и лишь невесомые дуновения этого ангельского дыхания, из уст самой природы, придает мне сил.
Падая на колени каюсь! Ведь ваш покорный слуга обещался писать чаще, чем капли дождя будут ударяться о ваш карниз этим холодным, по началу, летом. Но кто же знал, что лето прояснится?! Не стараясь оправдываться этим обстоятельством, скажу лишь, что в порыве рабочей страсти совершенно не мог брать в руки перо.
В Таре странно. Местные жители просты в обращении, любят пунш и безыскусные театральные постановки, но в остальном, крестьянский труд делает их жестокосердными. Замечаю три вида жителей этого сибирского острога, этого фронтира, у черта на куличиках:
1) Оседлый люд. Смирившийся с тоскливым крестьянским трудом и тягучими зимними днями лежа на печке. Смотрят косо и устало. Говорят мало, но всегда бранно. Периодически поют частушки про Петро и невесту его Марусю. Содержание этих фольклорных сюжетов настолько непристойно, что перо в моих руках морщится, как тина в местной грязноватой речушке. Но есть у них в душе, где-то в дальних лабиринтах ее, простое нравственное чувство и высота души.
Забыл, так же, добавить, что сегодня крестьяне надавали тумаков моему компаньону Валерке. Он собирал грибы по утру и забрел, по незнанию, на поле, засеенное рожью. Местные его окружили, спросили табаку. Получив отрицательный ответ, мужики пожали плечами и насовали ему под ребра. Валерка плохо спит с тех пор.
2) Приезжий люд. Главным образом ссыльные. Государь Император отправляет в Сибирь людей крамольных, с неприятным камнем на душе. В Сибири, по мнению Императора, с этим камушком проще утопиться. Занимаются ремеслом, торгуют квасом и охотятся на пушнину. В общении приятнее оседлого люда, но, как и любой народ в глубинке, не чужд простому человеческому обману. В глубине души, конечно же имеют высокое нравственное чувство.
Забыл написать, что недавно несколько сноровистых мужичков, из артели шорников на Александровской, пытались утащить канделябры из лагеря (у нас в экспедиции есть несколько достаточно антикварных таких штучек).
3) Инородцы. Татарва, самоеды, кыргызы, казахи, алтайцы. Есть некоторое количество немцев. Но последние заслуживают отдельной категории, на описание которой мучительно не хватает бумаги.
Инородцы пахнут конями, пасут оных на обширных полях по окрестностям. Торгуют горшками и снуют туда сюда по Бухарской слободе, что под горой. Их тарабарщина, иной раз, действует на нервы. Настолько она громогласная и въедливая, и настолько часто слышится по окружению раскопа.
Глубокого нравственного чувства не имеют, ибо бусурмане. Любят заговаривать зубы и совершенно не умеют пить.
Вот такой народ заселяет Тару. Острог этот нескромно, для деревянной военной крепости, раскинулся по окрестностям. Стены окружают широкую приплюснутую гору, словно деревянная рамка, накинутая на простецкое пейзажное полотно.
Раскопки проходят с неимоверной тяжестью. Если бы не пунш и не странный бусурманский табак, от которого я периодически теряю сознание и просыпаюсь совершенно в другом месте, то было бы совсем угрюмо. Однако, все свои душевные силы я отдаю вам, в то время как все физические отдаю работе. Предвкушаю свое возвращение, когда вам будут доставаться и мои физические действия. Но в данную секунду я поглощен наукой, поглощен археологией нашего Отечества.
Лобзаю вашу нежную ручку. И прилагаю к письму свои недавние стихи. Муза посетила меня, когда я отдыхал под сосной, в самом разгаре экспедиционной работы. Другая часть стихов сочинена на закате.
1.
Пронизан ласковым веленьем
Богини ласковой моей,
Купаюсь в мутном вдохновении
пахучих горизонтов дней.
Люблю вас, Солнышко на небе.
Люблю ваш стан и прелесть губ.
Люблю любовной нашей неги
сердечный стук...
дальнейшие стихи залиты желтоватым пятном, и, наверное, к счастью...
1.. июня.
Всегда ваш, поручик О.
(Ответное письмо)
Дорогой мой «поручик».
Сколько уже раз я говорила тебе, что писать мне письма, будучи смертельно накуренным, чревато усложнением наших дальнейших отношений. Я очень сильно по тебе скучаю, но какой же ты бестолочь.
Проснись, ты не в XIX веке. У тебя есть телефон. Возьми трубку!
Люблю. Твоя В.
2.. июня