1. Андрей Николаевич
Андрей Николаевич устало приоткрыл глаза. Жидкости во флаконе было ещё много. Она медленно капала по прозрачным трубочкам в его вену. Жгучая боль в груди заставляла лежать неподвижно, отчего деревенела спина. Свой инфаркт он назвал последним, прощальным счётом жизни, и подумал об этом отрешённо, без сожаления.
Неслышно подошла медсестра и ввела какое-то лекарство. Андрей Николаевич погрузился в зыбкое и вязкое забытьё. И тогда он увидел ромашковую поляну, большую и солнечную, среди берёз. Глазастые ромашки тянулись к солнцу, а среди них неутомимо кружил светловолосый четырёхлетний Саша.
- Ромашкина поляна! Ромашкина поляна1 – звенел его голосок.
Андрей Николаевич улыбнулся и не поправил сына. Ромашкина, так ромашкина…
Вспомнилось утро того дня. Для Саши оно началось с неприятности. На прогулке в детском саду сын с темноволосым крепышом прорыли в песке тоннель, через который провозили игрушечный грузовик с песком. Андрей Николаевич наблюдал через узорчатую ограду и не окликал его, чтобы не мешать игре. Вдруг к мальчишкам подбежала девчушка с ярким бантом и потянула крепыша. Саша пошёл следом, но девчушка оттолкнула его. Темноволосый остановился и вернулся к Саше. Тогда девочка стала топтать ногами песочные сооружения.
- Не ломай, Аллочка! – голос Саши дрожал от слёз.
- Вот вам! – разметала по сторонам остатки тоннеля Аллочка.
Неожиданно зажатый в Сашином кулачке песок полетел в лицо девочки. Та громко заплакала и побежала к беседке, где воспитательница читала детям книжку. Скоро из беседки донёсся её строгий голос:
- Саша, подойди ко мне.
Тогда-то и привёз Андрей Николаевич обиженного, всхлипывающего сына в первый раз на эту поляну, где мягкий шелест берёз и ромашковые волны растопили лёд Сашиной обиды. Здесь было светло и тихо. Голоса купающихся в озере за рощей слабо доносились.
Потом, в погожие дни «бабьего лета», отец и сын бродили здесь среди желтеющих берёз, разрывая тонкие серебристые нити паутины, зимой по бодрящему морозцу прокладывали среди деревьев лыжню. Здесь можно было молчать и думать каждому о своём или говорить о чём-то важном для них обоих. На этой ромашковой поляне Андрей Николаевич выслушал первые Сашины признания:
- Я люблю тебя, папочка.
И позднее:
- Нам хорошо здесь с тобой. Правда, папа?
Подростком он спрашивал по телефону:
- Папа, не поехать ли нам с тобой на ромашковую поляну?
Это означало, что предстоит «мужской разговор» отца и сына.
Через несколько дней после выпускного школьного бала Саша позвонил и сказал:
- Отец, я повестку получил. Комиссия в военкомате завтра. А сейчас мы едем на ромашковую поляну.
- Вот ты и вырос, сынок, - вздохнул Андрей Николаевич. – С кем едешь?
- Со Светланкой. Я хочу тебя с ней познакомить. Приезжай. Будем ждать на перроне.
***
«Эх, Саша, Саша… - трудно выплывал из забытья Андрей Николаевич. – Почему это случилось именно с тобой?»
Он глухо застонал. Подошедшая медсестра поправила что-то в «системе», прохладным тампоном промокнула влажный лоб.
- Потерпите. Всё будет хорошо.
Долго тянется день в одиночной палате. Медленно капает раствор по трубочкам. Мысли Андрея Николаевича возвращают его в прошлое. Воспоминания о сыне начинаются с обычного рабочего летнего дня.
***
…В обеденный перерыв Андрей Николаевич неторопливо допивал компот в заводской столовой.
- Поспеши, - торопил его друг Борис Иванович, которого он называл просто по имени, как и в мальчишеские годы, когда они учились в профтехучилище.
- Я готов, - Андрей Николаевич встал из-за стола.
Друзья возвращались в цех по аллее заводского парка.
- Андрей, что бы ты сделал, если б у тебя родился сын?
- О! Ты знаешь, как я мечтаю о сыне. Но Тоня о ребёнке и слышать не хочет. Я ей – о сыне, а она – о трудностях.
***
Андрей Николаевич женился на худощавой, молчаливой, застенчивой Тоне, женщине с русой косой и задумчивым взглядом серых глаз, удочерив её трёхлетнюю дочку Галку. Смуглая курчавая Галка была звонкоголосой непоседой и не умолкала ни на минуту. Андрей Николаевич по-отцовски привязался к ней. Он терпеливо отвечал на её бесконечные «почему» и рассказывал ей перед сном сказки своего детства.
В такие минуты Тоня улыбалась ему тепло и благодарно, и он знал, что нужен им, да и сам уже не смог бы без них.
***
- А всё – таки, что бы ты сделал, если б у тебя сын родился? Скажи, - настаивал Борис Иванович.
- Я бы тебя в шампанском искупал, - засмеялся Андрей Николаевич.
- Зарплаты не хватит, - усмехнулся тот, глядя на друга серьёзно и внимательно.
Это сбило с толку Андрея Николаевича.
- Что это ты мне загадки загадываешь?
- Загадки…Сын у тебя растёт. Такая вот, друг, отгадка у этой загадки.
- Борь, бросай разыгрывать. Не первое апреля.
- Андрей, я не шучу. Лидочка подарила тебе сына Сашку. Это – правда.
- У меня – сын? – Андрей Николаевич посмотрел на друга недоверчиво и растерянно. Борис Иванович кивнул.
- У меня – сын!
Андрей Николаевич обнял друга, не обращая внимания на спешащих в цех рабочих.
***
Время до конца смены тянулось медленно. Андрей Николаевич нетерпеливо поглядывал на часы. Он думал о сыне и о Лиде, которую не видел довольно давно. Та была соседкой Бориса Ивановича по коммунальной квартире, где жила в маленькой комнате тётки, воспитавшей её. Холостяцкими вечерами Андрей Николаевич забегал к другу побаловаться пивком, повспоминать прошлое, и друзья засиживались за разговорами далеко за полночь. Тогда Андрей Николаевич оставался до утра. У Лиды.
***
После работы, неловко прижимая к себе букет цветов, Андрей Николаевич по дороге до трамвайной остановки допрашивал друга:
- Борис, почему ты молчал? Никакого намёка за всё это время… Перед Лидой-то каким подлецом я оказался…
- Не мог я тебе сказать, Андрей. Когда узнал о ребёнке, поздно было говорить. Ты уже жил у Тони. Да и слово я Лиде дал – молчать.
- Но ты же мне друг. Друг! Понимаешь, это, как брат. Даже больше.
- Потому и не сказал, что друг. Скажи я тебе, и метался бы ты между двух огней. Ещё теперь бобылём бы ходил, - постарался шуткой сгладить серьёзность разговора Борис Иванович и добавил, - и теперь не сказал бы, да вижу – трудно Лиде одной. Она рано вышла на работу. Устроилась приёмщицей в химчистке. Но больше дома с Сашей сидит. Он в яслях часто болеет. Не вытянуть ей Сашку без тебя. Потому и сказал. А ты сам решай.
***
Андрей Николаевич без стука вошёл в Лидину комнату. Та стояла спиной к двери и гладила детскую рубашонку. Коротко остриженные густые тёмные волосы и острые лопатки под цветным домашним платьем делали её похожей на подростка.
В кроватке у окна разметался во сне курносый светловолосый малыш.
- Здравствуй, Лида, - протянул ей букет Андрей Николаевич.
Вздрогнув от неожиданности, Лида обернулась.
- Здравствуй, Андрей, - растерялась она, потом взяла цветы и закрыла ими порозовевшее от волнения лицо.
Поставив букет в вазу с водой, она присела на край дивана.
- Садись, Андрей, - Лида убрала со стула стопку выглаженного белья в шкаф.
А он стоял возле детской кроватки, смотрел на спящего ребёнка и тоже волновался. В лице сына улавливалось что-то схожее с его детской фотографией.
- Садись, Андрей, - повторила Лида.
Андрей Николаевич сел напротив, придвинув поближе к дивану стул, и спросил:
- Лидочка, почему ты ничего не сказала мне о сыне?
- Не знала, как ты к этому отнесёшься. Я ни о чём не жалею. Теперь у меня появилась цель в жизни.
- Лида, можешь мне не верить. Но я счастлив, что ты подарила мне сына. Да, счастлив. Спасибо. Но у меня теперь семья. Прости меня.
- Я знаю, потому и не хотела, чтоб Борис Иванович говорил тебе.
- Лида, ты разрешишь мне приходить к сыну?
- Да. Я не против. Саше нужен отец. Но не рискуй из-за нас, Андрей. У тебя – семья.
- Надеюсь, что Тоня всё поймёт. Я расскажу, - Андрей Николаевич посмотрел на часы.
- Тебе пора домой? – поймала его взгляд Лида.
- Пора! Но я подожду, когда проснётся малыш.
2.Тоня
Андрей задерживался. Тоня тревожилась и поглядывала на часы, равнодушно тикающие на стене в коридоре. Обычно муж приходив вовремя или предупреждал, что задержится.
- Что-то случилось, - прошептала она, и смутная тревога исподволь стала подползать к сердцу.
Галка задремала в комнате на диване, обняв оранжевого медведя, которого подарил ей Андрей.
- Что же это я про Галку забыла? – упрекнула себя Тоня и позвала дочь. – Галя, Галочка, садись за стол. Ужинать будем.
Разбуженная Галка капризничала, тёрла ладонями свои большие серо – голубые глаза и отказывалась от еды:
- Не хочу без папки. Где он? Он обещал мне сказку прочитать.
- Придёт, придёт твой папка. На работе задержался. Как только съешь всю кашу из тарелки, так он и придёт.
- Правда? Сразу и придёт? – Галка недоверчиво смотрела на мать.
- Правда. Ешь скорее.
Тоня гладила ладонью упругие завитки тёмных Галкиных волос и думала об Андрее. Придёт ли? Что случилось? Казалось, что уже наладилась её сложная жизнь и появилась уверенность, что всё теперь у них с Галкой будет хорошо. И вот опять стало тревожно и зябко на душе, как уже было после развода с Галкиным отцом.
- Да где же ты, Андрей? Мы ждём тебя, - шепотом звала Тоня мужа.
***
С Андреем Тоня познакомилась до обидного буднично и некрасиво. Она задержалась в детском саду, где работала поваром, и позднее обычного возвращалась домой привычной дорогой через парк, который в погожие дни ранней осени был особенно ярким и нарядным.
Около скамейки два милиционера будили спящего гражданина. Прохожие останавливались и, выяснив, в чём дело, проходили.
Подошла и Тоня. «Ой, увезут его в медвытрезвитель», - пожалела она подгулявшего незнакомого парня и неожиданно обратилась к милиционеру:
- Товарищ сержант, простите его. Это мой брат. Мы рядом живём. Что же ты трёх шагов дойти до дома не смог, - сурово прикрикнула она на незнакомца и схватила его за руку выше локтя.
Пьяный тупо уставился на неё. Постепенно взгляд его становился осмысленным. Наконец, проблески сознания промелькнули во взгляде, и он, отстранив Тонину руку, медленно поднял голову и увидел милиционеров.
- Простите, - пробормотал он, тяжело поднялся со скамейки и, спотыкаясь, пошёл за Тоней.
Дома её мать всплеснула руками:
- Кого это ты привела?
- Не знаю, - Тоня пожала плечами, - в милицию хотели его забрать.
Тоня поставила в зале раскладушку и положила на неё подушку и одеяло. Незнакомец с трудом снял обувь и, не раздеваясь, уснул.
- Как же ты с ним ночью останешься? – качала головой мать.
Она работала по ночам сторожем в конторе, чтобы днём, когда дочь на работе, присматривать за Галкой.
- Ничего. Если что – соседям постучу или позвоню в милицию.
Ночью Тоня спала чутко и настороженно. Неизвестно, что можно ожидать от негаданного ночлежника. Но тот не проснулся до утра.
Утром он вошёл в кухню, где Тоня готовила завтрак.
- Доброе утро, - нерешительно произнёс он. – Простите за вторжение. К сожалению, я не очень хорошо помню, как у вас оказался. Вернее, совсем не помню. Такого приключения со мной ещё не случалось. Простите. Меня зовут Андреем.
- Доброе утро, - ответила Тоня и внимательно посмотрела на него. Зря боялась. Обыкновенный молодой мужчина. Невысокий, коренастый, светловолосый. Чётко очерченные губы время от времени трогала мягкая улыбка. Серые глаза смотрели виновато.
- Простите. Со мной, правда, никогда такого не было.
- Не извиняйтесь. Я сама вас привела. Меня зовут Тоней. Смотрю, милиция вами заинтересовалась. Я и назвалась сестрой.
- Что-то припоминается… Я зашёл в бар выпить пива. У стойки стояли двое знакомых ребят. Мы пили, разговаривали. Один к себе пригласил. По дороге водку купили. Помню, потом ещё за водкой ходили.
- Позавтракайте, - Тоня поставила на стол яичницу и чай в стакане.
- Спасибо. Хватило вам со мной хлопот…
- Ничего. Ешьте.
Перед уходом Андрей признался, что от его аванса, полученного накануне, ничего не осталось.
- Ничего, - бодрился он, - друзья выручат. В общежитии у нас народ дружный. Заработки на заводе неплохие, ребята не бедствуют. Выручат. Не умеем мы, холостяки, деньги экономить.
Проснулась Галка и позвала:
- Ма – ма.
- Иду, иду. Дочка моя. Галка, - сказала Андрею Тоня.
- Я с ней познакомился. Она завозилась в кроватке, просыпаться стала. Я прикрыл её одеялом, она и заснула. Славная девчушка. Простите, а отец её где? Если вопрос не к месту, не отвечайте, пожалуйста..
Тоня вернулась на кухню с черноволосой курчавой, смеющейся Галкой на руках и сказала:
- Ничего. Обычная история. Развелись. Галка отца не знает. Живём с мамой. Скоро она придёт с работы.
- Будет вас ругать из-за меня?
- Нет. Она уже вас видела.
- Стыдно-то как… Простите. – Андрей на секунду закрыл лицо руками со следами въевшейся металлической пыли.
- Вы разрешите приходить к вам?
- Заходите. – тоня подала ему свёрток. – Возьмите. Это продукты. Да, вот ещё деньги на дорогу.
- Спасибо вам за всё, - искренне поблагодарил и улыбнулся Андрей.
***
Приходил он часто. Приносил Тоне цветы, Галке – игрушки. Втроём они гуляли в парке, и он с удовольствием возился с девочкой. Та привыкла к нему и называла папой. Тоня смущалась, а Андрея забавляла эта милая детская наивность.
Потом он исчез. Надолго. Тоня ждала, вопреки здравому рассудку, к которому её призывала мать и, наконец, согласилась, что визиты вежливости его ни к чему не обязывают.
Он появился, когда она перестала ждать. Пришёл с цветами, с коробкой конфет для матери и огромным оранжевым плюшевым медведем для Галки.
Бывало, приходил без подарков и отводил взгляд:
- Прости, но сегодня я без цветов.
И Тоня, не слушая его возражений, собирала для него пакет с продуктами.
И всё повторялось. Он приходил и уходил. Ничего не объяснял. Да Тоня и не спрашивала ни о чём. Но что-то произошло… Она снова ждала его.
В последний раз он пришёл к ней два года назад вечером в день похорон трагически погибшей Тониной матери. Тоня сидела перед материнским портретом, одинокая и потерянная, обнимая притихшую Галку. Траурный шарф, накинутый на туго скрученную на затылке русую косу, подчёркивал бледность её усталого лица.
Он опустился перед ней на колени, прижал к своим губам её узкую ладонь и сказал?
- Тоня, я виноват перед вами. Перед тобой и Галкой. Мне нечем заплатить за вашу доброту и доверие. Только своей преданностью.
***
С того вечера прошло два года. И у Тони не было повода усомниться в его надёжности и верности. И вот теперь его нет. Вернётся или снова исчезнет надолго?
А Галка уже стучала ложкой по пустой тарелке:
- Мама, я всю кашу съела. Если ты меня не обманула, то сейчас папка придёт.
- Да, придёт, - рассеянно пообещала Тоня.
Дверь, действительно, раскрылась, и Андрей влетел сияющий, весело насвистывая. Он закружил по комнате визжавшую от восторга Галку.
- Тише, соседей разбудите, - Тоня вышла из кухни с мокрой тарелкой в руках.
Андрей отпустил Галку и обнял Тоню за плечи:
- Тонечка, у меня – сын!
Тоня замерла. Сердце на миг остановилось, а потом забилось тревожно и больно. Предчувствие не обмануло. Не напрасно было так тоскливо на душе.
Он протянул ей детский снимок:
- Это – Саша. Борис снял его во время купания.
- Вылитый папа, - натянуто улыбнулась она. – А его мама?
- Её зовут Лида. Но не тревожься. Ты – моя единственная женщина. Это я тебе обещал два года назад. – Он поцеловал её вздрагивающие губы.
Надо было что-то ответить, чтоб Андрей поверил, что и она радуется вместе с ним. Но слов не было. Тогда Тоня достала из шкафа семейный альбом с фотографиями и прикрепила снимок рядом с Галкиным.
- Спасибо, Тоня, - с облегчением, как показалось ей, выдохнул Андрей и растроганно улыбнулся.
3. Андрей Николаевич
Долго будет тянуться время до вечера для Андрея Николаевича, беспомощного и одинокого. А какое-то время назад он был опорой в семье. Тоня и Галка нуждались в его совете и помощи. Он нужен был и Саше.
Эх, Саша, Саша… нечасто мы были вместе. А надо было всегда, каждый день быть с ним рядом, - упрекал себя Андрей Николаевич. – Да что теперь-то об этом…Поздно. – Сердце сжалось тоскливо и больно. Едва передохнул. – Не мог я иначе, Сашенька, - оправдывался он перед сыном.
Вспомнил, как недовольна и раздражена была однажды Тоня, когда он помогал Саше с уроками и домой вернулся позднее обычного.
- Где ты так задержался? – спросила она.
- Собрание в цехе было, - не придумав ничего другого, солгал ей.
Ещё труднее было оправдываться, когда они с Сашей уезжали на ромашковую поляну. Он говорил Тоне, что идёт к другу помочь ремонтировать машину, или переехать на другую квартиру, или придумывал что-то ещё, о чём уже и не вспомнить. Теперь было особенно обидно и стыдно за эту ложь.
Как-то он оставил себе часть зарплаты:
- Тоня, Саше надо пальто новое купить.
- А я хотела Галке шубку взять. Из старой она давно выросла, - разочарованно вздохнула жена.
Андрей Николаевич не обиделся. Он нашёл выход. Работал сверхурочно или ремонтировал знакомым электроприборы, радиоаппаратуру, швейные машинки. Особенно большим спросом пользовались замки к гаражам, придуманные им самим, которые невозможно было открыть никаким чужим ключом. Уставал, конечно. Но на заработанные деньги покупали они с Лидой необходимые для сына вещи.
Вспомнилось, как однажды, листая альбом, он не нашёл на прежнем месте Сашиной фотографии. Она лежала между двумя последними листами. Андрей Николаевич положил снимок за обложку паспорта.
- Ничего, сынок. Зато ты теперь всегда со мной.
После этого он никогда не говорил с Тоней о Саше.
***
Закончился ещё один долгий больничный день с бесконечными процедурами. Заснуть бы… Но не спится. Была бы рядом Тоня… Но она уже год, как живёт у Галки в маленьком таёжном городке и нянчит внука. Андрей Николаевич в письмах звал её домой. Но хитрющая Галка всё просила, чтоб мать пожила у неё ещё. Она писала, что маленький Лёлик – прелестный мальчик, но слабенький и будет болеть в детских яслях. И он уступал.
Хотелось с кем-то поговорить о Саше. Но никого из друзей, в том числе и Бориса, не пускают в палату.
И снова перед глазами Саша. Вот сын ещё малыш. Крутит во сне светловолосой головой и чему-то улыбается. Таким увидел его Андрей Николаевич впервые.
А вот Саша – школьник. Бледный, худенький, застенчивый. Однажды Андрей Николаевич зашёл в школу во время перемены. Сын стоял в коридоре, облокотясь на подоконник, и задумчиво смотрел в окно.
- Саша, - окликнул он мальчика.
Тот не бросился к нему со всех ног, как обычно, а грустный и тихий подошёл, прижался к его руке и спросил шепотом:
- Папа, ты не уйдёшь?
У мальчика из рукавов синей курточки выглядывали обшлага несвежей голубой рубашки. Пуговка на воротнике была оторвана. Длинная светлая чёлка наползла Саше на глаза и мешала ему. Андрей Николаевич подавил глухое раздражение. Уже не однажды видел он сына неухоженным, но понимал, что Лиде трудно одной. Сегодня же он решил поговорить с ней.
- Саша, я подожду. Иди на урок.
- Ты жди. Пожалуйста. Это последний урок, - Саша неохотно отпустил отцовскую руку.
Лиды дома не было. Андрей Николаевич достал из холодильника кастрюлю с борщом и вышел на кухню, но не нашёл спичек, чтоб зажечь газ, и приоткрыл дверь в комнату друга:
- Борис, выйди. Покурим. Спички возьми.
Борис Иванович, худой и высокий, с рыжим густым чубом и веснушками на лице, вышел, потягиваясь и зевая, в спортивных брюках и тапочках на босу ногу.
- Здравствуй, Андрей. Держи спички.
- Я тебя разбудил?
- Нет. Я уже проснулся. Жена на работе, сын из техникума не вернулся. Без них тихо, ко сну клонит. А Сашок где?
- Переодевается, - кивнул на дверь комнаты Андрей Николаевич и вздохнул.
- Ты чем-то расстроен? – спросил Борис Иванович.
- Да так… Саша меня беспокоит. Какой-то потерянный, скучный.
- Трудно ему. Лида часто уходит, одного его оставляет.
- Куда уходит?
- Человек ей нашёлся. Как будто неплохой мужчина.
- Отчего же не женятся?
- Саша не принял его. Решили подождать. Подрастёт – поймёт.
Андрей Николаевич достал из внутреннего кармана пиджака конверт.
- Борис, передай Лиде деньги. Пусть Саше новые рубашки купит.
***
Вспомнилась светлая и добрая Сашина улыбка, когда повёз он Светлану на ромашковую поляну. Та держала его за руку и заглядывала в его грустные глаза:
- Саша, я буду писать тебе часто – часто.
Из армии Сашу комиссовали по болезни. Болела нога. Она бледнела, немела, зябла, а на пальцах появлялись трудно заживающие язвы, которые затягивались после лечения в больнице, но потом появлялись вновь.
Галка училась в медицинском институте, и Андрей Николаевич не раз листал её учебники, пытаясь что-нибудь прочитать о Сашиной болезни.
- Галчонок, не расскажешь ли ты мне про хворь одну непонятную, - как бы между прочим спросил он, скрывая волнение, и рассказал, что знал о болезни.
- Папка… Ты ничего не говорил. Давно это у тебя? – Галка тревожно посмотрела на отца .
- Не у меня. Это…у одного парня. Из нашего цеха…
- Это серьёзно. Иногда приходится ампутировать конечность.
Сердце больно сжалось от предчувствия беды, и боль уже не отступила. А в кармане у Андрея Николаевича появилась трубочка с валидолом.
И снова перед глазами ромашковая поляна. Ему необходимо было поехать туда и привезти для Саши его любимые цветы. Не успел. Приступ случился, когда он покупал билет на электричку.
4. Саша
Саша, прихрамывая, медленно шёл по ромашковой поляне и, улыбаясь, глядел вслед убегающей Светлане. Тёплый ветерок раздувал на ней лёгкий голубой сарафан, который так шёл к её синим глазам. Светлые волосы, влажные после купания в озере, падали на загорелые плечи. Тонкая, стройная, она на бегу оглянулась, помахала рукой и крикнула:
- Саша, не спеши. Я искупаюсь ещё, - и побежала по пригорку к озеру.
Закатные лучи, пробиваясь сквозь берёзовую листву, падали на поляну. Всё вокруг – и небо, и ромашки, и едва различимое за стволами берёз озеро, и сами берёзы – тонуло в прозрачной розовой дымке. Такой красивой ромашковую поляну Саша не помнит. Жаль, отец не видит этого чуда. Теперь он не приезжает сюда. За последнее время сильно сдал, всё чаще хватается за сердце и сосёт валидол.
Отец… Саша никогда не жил с ним вместе, но тот всегда был рядом. Когда мать вышла замуж и уезжала с мужем в другой город, она сказала сыну:
- Я не бросаю тебя. Оставляю с отцом. Он – достойный человек и твоя надёжная опора в жизни.
А Саша не думал об этом. Он просто любил отца. И только, взрослея, понял, какой ценой платил отец за то, чтобы быть с ним вместе и чтоб он ни в чём не нуждался.
Теперь, когда Сашина болезнь неожиданно затянулась, и он терял надежду на выздоровление, отец помогал ему выстоять. И Светланка всегда рядом. В следующем году она заканчивает торговый техникум и, конечно, ждёт, когда Саша скажет о свадьбе. Но он молчит. Такого наслушался о своей болезни, когда лежал в больнице, что не решается на этот шаг, чтоб не стать потом Светке обузой..
Правда, теперь он чувствует себя неплохо. Язвы закрылись. И вернулась надежда. В детстве он мечтал стать коком и плавать на корабле в другие страны. Из-за болезни мечта приземлилась до повара в ресторане. Но и на это отец сказал:
- Саша, я понимаю, трудно расставаться с мечтой. Но постоять день у котлов ты сейчас не сможешь. Подождём, пока выздоровеешь. Ты молодой. У тебя есть время.
И он решил стать оператором ЭВМ.
Саша шёл к озеру чтобы поторопить Светлану. Но она уже бежала к нему в мокром купальнике, размахивая сарафаном, зажатым в руке:
- Саша, посиди на берегу. Я быстро. Переоденусь и сорву несколько ромашек.
- Поспеши. Уже никого нет.
- Девчонки ещё купаются. Школьницы. Ты на них не засматривайся, - звонко засмеялась она и побежала к ромашковой поляне.
Саша присел на берегу, вытянув больную ногу. Ему тоже хотелось поплескаться в озере, но в холодной воде нога немеет, болит.
Девчата на берегу звали на разные голоса подругу, заплывшую далеко от берега. Какой-то переполох насторожил Сашу. Вдруг он услышал:
- Женька тонет! Помогите!
Девчонки бежали к нему, потому что никого другого рядом не было. Саша скинул туфли и брюки, прихрамывая, торопливо спустился к воде и поплыл. Когда-то отец водил его в бассейн, и Саша неплохо плавал. Он знал, что нельзя подавать тонущему руку, надо подать палку. Но не было времени искать её на берегу.
Женькина голова то исчезала, то появлялась над водой.
- Схвачу за волосы, - решил Саша.
Плыть оставалось немного. Но больную ногу свело судорогой, она онемела, стала тяжёлой и мешала плыть. А Женькина голова уже исчезла под водой и только время от времени судорожно выбрасывалась из воды её бессильная рука, и Саша, не раздумывая, схватил её. В то же мгновение он почувствовал, как холодная Женькина ладонь мёртвой хваткой обвилась вокруг его запястья.
По тихой вечерней воде озера долетел безумный крик:
- Саша!
На какую-то долю секунды Саша обернулся. Последнее, что он увидел, это голубой сарафан бегущей по берегу Светланы.
5. Галя
Ноябрь стоял по-зимнему холодный и снежный. Лесной массив вокруг нового больничного городка стал прекрасным природным парком. Заснеженные деревья искрились в св6те больничных окон и были удивительно красивыми.
Галя неторопливо шла по аллее к высокому крыльцу детского отделения. Времени до начала дежурства было достаточно и можно было постоять и посмотреть на удивительное кружение редких снежинок. Но из окна ординаторской махала ей рукой Надежда Ивановна, или просто Надя, дежурившая днём. Они одновременно стали работать в больнице и быстро подружились. Надя была невысокой светловолосой толстушкой с ямочками на щеках. Светло-карие глаза её с весёлыми озорными искорками смотрели открыто и доверительно.
На крыльце Галя отряхнула снег с воротника и меховой шапки – ушанки и торопливо поднялась в ординаторскую.
- Надя, случилось что-то?
- Нет. Всё хорошо. Тяжёлых детей нет. Выздоравливающие. Дежурство будет спокойным.
- Мне показалось, что ты звала меня.
- Да. Сюрприз для тебя. Держи. – Надежда Ивановна подала письмо. Почему-то на больницу.
Галя положила письмо на стол и стала переодеваться.
- От кого же письмо, если не секрет? А то сгораю от любопытства, - шутила подруга.
Галя перед зеркалом поправила халат, спрятала под накрахмаленный белый колпак копну густых чёрных кудрей и ответила:
- Письмо от Алексея. Однокурсника. Работает главным врачом в детской больнице. Удивительно… где бы я ни была, он всегда знает, где я.
- Влюблён в тебя?
- Да нет… Не влюблён. Он… любит. Я так не умею.
- Почему же Жору выбрала?
- Это он меня выбрал, - вздохнула Галя. – Решительный и напористый был. Ребята из политехнического вместе с нами на стройке работали. Он, конечно, среди них выделялся. Высокий, стройный. Волосы чёрные до плеч, глаза, как угли, ресницы длинные. Девчонки из нашего отряда без ума от него были. А он почему-то меня выбрал.
- И ты, представляю, влюбилась в него до безумия, - шутливо покачала головой Надежда Ивановна.
- Не устояла перед его цыганскими чарами, - улыбнулась Галя.
- Теперь жалеешь ?
- Зачем? У нас с Жориком всё… хорошо, - почему-то споткнулась Галя и замолчала.
Надежда Ивановна внимательно посмотрела на подругу и ни о чём не стала расспрашивать.
- Спокойного тебе дежурства, Галочка.
- До завтра, - улыбнулась та.
После обхода, проверив выполнение назначений и сделав записи в «историях болезни», Галя взяла со стола письмо. Она смотрела на бисерный почерк Алексея на конверте, не решаясь его распечатать. Письма от него приходили редко, но непременно тогда, когда ей было особенно трудно. Он как-то чувствовал это. Но сейчас у неё всё в порядке. Всё хорошо. Хорошо? Так почему же ты, Галка, споткнулась, когда сказала это Наде? Самой-то себе можно признаться, что не всё хорошо. Жора в последнее время стал раздражительным. «Заводится» по любому поводу. Совсем не занимается с сыном. Двухлетний Лёлик уже и не тянется к нему. Теперь он больше с бабушкой.
Галина мать, Антонина Ивановна, летом вышла на пенсию и приехала навестить их и познакомиться с внуком. Тогда дочь и упросила её остаться до следующего лета, а лучше до осени, чтоб не отдавать Лёлика в ясли, потому что сама она решила выйти на работу.
С отцом договориться было несложно. Он любит её и готов выполнить любую просьбу. Отец ей неродной, но она с детства привязалась к нему. Своими секретами всегда делилась с ним, а не с матерью, потому что та была строга.
В выпускном классе она показала отцу новенький паспорт:
- Папка, я рада, что ношу твою фамилию и отчество. Спасибо тебе.
- Галка, с любой фамилией – ты моя дочь. Но я… тронут, - прослезился он.
***
После приезда матери муж стал ещё нетерпимее. Он постоянно делал тёще несправедливые замечания по поводу то недосолённого, то пересолённого борща, недожаренной или пережаренной картошки, обрывал на полуслове, когда та хотела что-то подсказать или посоветовать. На Галины упрёки отвечал:
- А что тут особенного? Я правду сказал.
Мать же только вздыхала и больше молчала.
- Ничего. Я выдержу, - сказала она Гале. – Ради тебя и Лёлика. Но, знаешь, дочь, Алексей со мной так никогда бы не поступил. И о чём только ты думала, когда выбирала из них двоих?
***
Галя подошла к окну. Снег за окном уже падал хлопьями, лёгкими и пушистыми. Они любили с Алёшей гулять в такой снегопад по парку напротив дома, где она жила. Алёша совсем другой. Белокурый, голубоглазый, скромный, застенчивый. С ним было надёжно и просто. А потом появился Жора…
На свадьбе Алексей грустно смотрел на неё.
- Алёша, когда же ты меня на свою свадьбу пригласишь? – шутливо спросила Галя.
Алексей шутку не принял. Он посмотрел ей в глаза и ответил:
- Для меня на свете есть только одна женщина. Это – ты. Других не будет.
- Что же ты так долго молчал об этом? – улыбнулась ему Галя.
- Ты это знала. Но выбрала его. Я всегда буду любить тебя. Только тебя. Помни об этом.
***
Галя села в кресло и решилась, наконец, распечатать письмо. «Здравствуй, Галя, - прочитала она. – Я пишу, потому что знаю, что тебе очень плохо»…
Телефон зазвонил так неожиданно, что она вздрогнула и отложила письмо. Голос в трубке сообщил:
- Приготовьтесь. Везём трёх мальчишек, отравившихся неизвестным ядом.
Волнуясь, Галя опустила на рычаг телефонную трубку. Нужна немедленная помощь, а у неё ещё так мало опыта.
Когда всё необходимое было готово для оказания помощи, она набрала домашний номер телефона заведующей отделения:
- Ия Леонидовна, «скорая» везёт в отделение отравившихся детей. Яд неизвестен.
- Не волнуйтесь, Галина Андреевна. Вы справитесь. Я сейчас буду.
На звонок Галя сама открыла дверь приёмного отделения. Вошли трое мальчишек лет восьми – девяти в сопровождении фельдшера «скорой» и отца одного из ребят. С обожжённых высунутых языков в полотенца капала слюна, которую дети не могли глотать из-за ожогов. Они плакали от боли в животах и тошноты. Взволнованный отец рассказал:
- Около мусорных контейнеров нашли домашнюю пальму и съели корень. Вот, - он подал завёрнутый в бумагу остаток корня.
Когда дети после неотложных лечебных процедур лежали на койках под капельницами, один из них сообщил:
- С нами ещё Валерик и Славка были.
- Они корень ели?
- Да. Славка ещё с собой унёс. Папа знает, где Валерка живёт.
Галя бросилась в приёмное отделение. Отец мальчишки ждал её:
- Ну, как они? Что родителям сказать?
- С ними всё будет хорошо. Вовремя привезли. Но ваш сын сказал, что с ними были ещё Валера и Слава.
- Знаю Валеру. И Славу найдём.
Ия Леонидовна пришла, когда Галя делала записи в «историях болезни». Невысокая, худенькая, в аккуратном халате, она напоминала студентку, хотя в рыжеватых, гладко зачёсанных волосах уже заметна седина. На бледном лице редкие веснушки. Галя знала, что у заведующей большая семья, и она устаёт, поэтому чувствовала себя неловко за то, что не смогла обойтись без её консультации.
Она коротко рассказала Ие Леонидовне об отравлении и оказанной помощи.
- Хорошо, - устало улыбнулась та, - посмотрим ребят.
После осмотра она сделала дополнительные назначения. И, уходя, сказала:
- Непростое дежурство досталось вам, Галина Андреевна. Но вы справились. К сожалению, характер яда выясним только утром. Не забудьте отдать корень на исследование. – Ия Леонидовна внимательно посмотрела на Галю и добавила. – Скоро открываем отделение реанимации. Не хотели бы вы там работать? Подумайте.
***
Славу и Валеру привезли довольно поздно. Их состояние было намного серьёзнее, и Галя не отходила от них всю ночь. У Валерика появились галлюцинации, и он кричал и метался в постели. Две медсестры с трудом удерживали его и капельницу. Слава же лежал неподвижно, дыхание было слабое, на бледном лице испарина, глухие сердечные удары едва прослушивались.
Галя следила за медленно капающим в его вену раствором, меняла остывающую в грелке воду и шептала:
- Славочка, не уходи. Мы всё для тебя сделали, что смогли. Постарайся, малыш.
На рассвете Славик открыл глаза и осмотрелся:
- Где я? – спросил он.
- Наконец-то… Славик! Ты молодец. Всё позади. Ты будешь жить долго – долго. Целую жизнь.
Галя прижала к его груди стетоскоп. Удары сердца были ровными и звучными. Она улыбнулась мальчишке и прижала к своим губам его прохладные ладони.
***
Дома Галя обняла сына, прижала к груди темноволосую курчавую головку и долго смотрела в его широко раскрытые серо-голубые, как у неё, глаза:
- Мне страшно за Лёлика. В жизни мальчишек столько опасностей…
- Не волнуйся, дочка. Не без проблем, конечно, но вырастет наш Лёлик. Всё будет хорошо, - успокоила мать.
- Да. Это я под впечатлением сегодняшнего дежурства. А ещё – я решила стать анестезиологом, работать в реанимационном отделении. Поговорю завтра с Ией Леонидовной.
- Галя, ты серьёзно? - Мать внимательно посмотрела на дочь. – В реанимации – самые тяжелые, самые сложные больные. Я думаю, там работают очень умелые и опытные врачи. А ты только начинаешь. Справишься?
- Я и хочу стать хорошим врачом, мама, - мягко улыбнулась Галя.
***
Раньше обычного вернулся с работы муж и попросил:
- Галя, собери мне вещи. Еду в командировку.
- Надолго, Жорик? – Галя прислонилась щекой к плечу мужа.
- На месяц. – он отстранил её от себя и усмехнулся. – Отдохнёте без меня.
- А ты от нас?
- Да! Я отдохну от вас – с вызовом ответил Жора.
Вскоре после возвращения из командировки муж получил письмо. Из обратного адреса, написанного круглым крупным почерком, следовало, что письмо от женщины по имени Лиза.
- Кто это – Лиза? – спросила Галя Жору.
- Сотрудница. В нашем филиале работает.
Писем от Лизы Галя больше не видела, но командировки мужа стали довольно частыми.
Мать сказала однажды:
- Галка, тебе не кажется, что Жора в командировки что-то зачастил. Неспроста это.
Как-то Галя зашла на почту, чтоб отправить письмо отцу. Она подписывала конверт и неожиданно увидела мужа, получающего письмо «до востребования». Он нетерпеливо вскрыл конверт, улыбаясь, несколько раз прочитал письмо и, разорвав, бросил в урну с испорченными смятыми бланками.
Когда Жора вышел, Галя, стыдясь своего поступка, заглянула в урну и увидела обрывки письма со знакомым уже крупным почерком. Письмо было от Лизы… Вечером она сказала мужу:
- Я тебя на почте видела.
- И что? Я захожу туда за деловыми письмами.
Продолжать разговор и «выяснять отношения» Галя не стала, чтоб не разрушить непрочные семейные отношения. И только с Надей поделилась своими сомнениями:
- Не знаю, как поступить. Жорины командировки, похоже, добром для меня не кончатся. Я об его отношениях с Лизой. Но пусть сам решает. А я и с ним чувствую себя одинокой. Спасибо, мама со мной.
***
За зиму Лёлик подрос, окреп, и мать засобиралась домой.
- Отец-то устал один. Пишет, что скучает. Загостилась я у тебя, Галка. Уеду, так , может, Жора успокоится, и всё у вас наладится.
- Мамочка, ещё месяц… Лёлик в садике привыкнет и уедешь.
В конце июля отец написал, что скоро приедет в отпуск, что хочет увидеть внука, а заодно увезёт мать домой.
Но случилось непредвиденное. Как-то ночью у матери появились сильные боли в животе и рвота. Её увезли в хирургическое отделение и ночью же прооперировали.
Через день Галю пустили к матери. Та лежала бледная, похудевшая, но улыбалась:
- Галя, не переживай. Всё уже позади. К приезду деда (так она теперь называла мужа) поправлюсь.
Галя осторожно гладила ослабевшие, с синими венами руки матери:
- Мамочка, всё будет хорошо. Скоро переведут тебя из реанимации в обычную палату. Тогда часто буду к тебе забегать. А сейчас я тебя бульоном покормлю.
Вошла медсестра и приветливо кивнула Гале:
- Доброе утро. Сейчас «систему» Антонине Ивановне поставим. Быстрее поправится.
Галя следила за лекарственной смесью в «системе», считая капли.
- Галя, - услышала она хрипящий голос матери. – Галя! Ну, зачем? Всё было так хорошо…
- Мама…
Мать не ответила. Взгляд её остановился и угас. Это был шок. Галя держала в руках остывающую материнскую ладонь, не веря в то, что произошло.
Кто-то тронул её за плечо:
- Галина Андреевна, вам лучше сейчас уйти домой.
***
Галя остановилась перед тяжелой дубовой дверью телеграфа и не могла понять, зачем она здесь.
- Надо сообщить отцу, - опомнилась она и с трудом открыла дверь.
Телефон не отвечал. Отца не было дома. Тогда она телеграммой сообщила ему о несчастье.
Хоронили мать в холодный дождливый августовский день. Галя промокла «до нитки». К вечеру поднялась температура и усилился кашель, который уже беспокоил несколько дней. На следующий день по рентгеновским снимкам определили у неё тяжёлое воспаление лёгких. В больницу Галя не легла из-за Лёлика, и Надя делала ей иньекции дома. Температура то снижалась, то снова была высокой и боль в груди затрудняла дыхание.
На девятый день утром Жора довёз её до кладбища, и она с трудом дошла до могилы матери.
- Плохо мне без тебя, мамочка, - тихо плакала Галя, прислонясь к могильному кресту. – И папка почему-то не приехал. Но он приедет. Обязательно. Он обещал.
Поминальным обедом занимались Надя и её мать. Галя за столом посидела совсем недолго и снова прилегла. Лёлик был у Нади, и кто-то присматривал за ним. Жора помянуть тёщу не пришёл.
Когда все разошлись, заторопилась и Надя:
- Галя, я на работу. Мама всё уберёт и поможет. Постарайся заснуть.
- Постараюсь.
Галю разбудил звонок, дребезжащий у двери. Звонили нетерпеливо и настойчиво. Галя открыла дверь.
- Вам телеграмма, - молодой человек в серой «ветровке» подал ей сложенный телеграфный бланк. – Распишитесь.
- От папки. Наконец-то. – Галя торопливо развернула бланк и прочитала:
« Родились близнецы. Сыновья. Я счастлива. Жду. Люблю. Целую. Лиза».
К этому Галя не была готова. Тоска и боль от пережитого прорвались обильными слезами. Глухие рыдания и приступы кашля уносили силы. А скоро приведут Лёлика. Надо взять себя в руки. Галя вымыла холодной водой из крана заплаканное лицо и снова взяла телеграмму. Может быть, это ошибка. Не одна же Лиза на свете. Нет, всё точно. Телеграмма адресована Жоре. «Я счастлива…». Галя положила телеграмму на журнальный столик:
- Ну, что же… Поздравляю тебя, Лиза. Ты победила. Видимо, для равновесия в жизни так случается: когда одна счастлива, к другой приходит беда.
После обеда Надя привела Лёлика.
- Галя, не волнуйся. Он хорошо ел и спал. Ты отдыхай. Лёлик и один хорошо играет.
Она принесла из спальни и положила на диван подушку и одеяло.
- Галя, ложись здесь. Лёлик рядом на коврике поиграет. Что тебе дать, малыш? Машинку? Кубики?
- Машинку и кубики, - согласился Лёлик. – А ещё книжку про Айболита и фломастер. Я раскрашивать буду.
Надя достала из шкафа игрушки и распрощалась.
Почти следом пришёл муж. Он прочитал телеграмму и, не в силах скрыть радости, стал насвистывать бодрую мелодию. Потом спохватился и замолчал. Галя наблюдала за ним. Из ящика письменного стола он достал документы, сберкнижку и ценные бумаги. Что-то отобрал и положил на край стола, потом посмотрел на жену спокойно и холодно:
- Я уезжаю. Развод оформим позднее. Тебе остаётся квартира. Я беру машину. Акции я поделил.
- Мне ещё остаётся Лёлик, - горько вздохнула Галя и закашлялась.
- Да, Лёлик достаётся тебе. У меня теперь есть два сына, - с издевкой засмеялся Жора.
- А любовь, о которой ты говорил? Прошла? Или не было её никогда?
- Похоже, не было.
- Лгал, значит.
- Не хотел тебе говорить, да сама напросилась. Так слушай. Я на тебе на спор женился. Сказал ребятам, что уведу у белобрысого студента его черномазую подружку. И увёл. Они, чудаки, не верили, а потом пытались осуждать меня. Но дело уже было сделано, - снова засмеялся Жорик, и в чёрных его глазах мелькнули злые огоньки.
Но ответить так же у Гали не было сил. Она тихо сказала:
- А я… любила тебя… Уходи.
- И уйду! – крикнул Жора.
Лёлик испугался и громко заплакал. Жора, не обращая внимание на плачущего сына, зло продолжал:
- Уйду. Твой белобрысый ждёт не дождётся. Письма пишет.
«Нашёл письмо в сумочке, - догадалась Галя, - и молчал. Впрочем, это уже не имеет никакого значения».
Уходя, он пинком распахнул дверь настежь, и она закрывалась медленно, неохотно, со скрипом. Лёлик вскрикнул и замолчал. Наступила страшная тишина. Сын влез на диван и прижался к матери. Они лежали молча, размазывая ладонями по щекам друг у друга слёзы.
Потом Галя уложила в кроватку задремавшего сына, убрала с ковра игрушки и приоткрыла форточку. Ветер за окном раскачивал облетающие деревья. Скоро зима. Будет одиноко и холодно. Но надо выстоять. Держись, Галка. Тебе нужны силы. Много сил. Потому что теперь только ты должна заботиться о маленьком Лёлике и стареющем отце. Но почему он не приехал и не ответил на телеграмму?
Снова задребезжал звонок.
- А вот и папка! – Галка распахнула дверь.
С грустной и доброй улыбкой на неё смотрел Алексей.
- Алёша…
Он подхватил её падающую, уложил на диван и сел рядом.
- Алёша. Как ты узнал, что мне плохо?
- Узнал… Подруга твоя сообщила. Спасибо ей. Я теперь не оставлю тебя, Галка ты моя.
- Увези меня отсюда. Алёшенька. Сейчас. Сегодня.
- Мы уедем завтра.
- Завтра… Завтра я передумаю.
- Тебя здесь что-то держит?
- Мама. Мы похоронили её. – Галка с трудом сдержала слёзы.
- Молчи. Я всё знаю, - Алексей прижал её, закашлявшую, к себе, провёл холодной ладонью по её влажному лбу и покачал головой:
- Ты же очень больна, Галя! Мы уедем. Я не оставлю тебя. Что тебя ещё удерживает здесь?
- Держит, Алёша… Я только что начала работать в реанимационном отделении. Мне нравится. Я не хочу менять профиль работы.
- Реанимация есть и у нас. Но на работу пойдёшь не раньше, чем через несколько месяцев, пока не станешь прежней – здоровой и весёлой. Вспомни, какой заводилой ты была в институте. Весной отправлю тебя и Лёлика к дяде на пасеку. А пока сам лечить тебя стану. Отпуск возьму.
Проснулся Лёлик и позвал:
- Ма – ма…
Галя поднялась.
- Лежи, - остановил её Алексей. – Я сам.
Он подошёл к кроватке и тихо сказал:
- Проснулся, сынок… Иди ко мне. Я отнесу тебя к маме.
С дивана Галя видела через открытую дверь спальни, как Лёлик потянулся к Алексею.
***
Алексей привёз Галю и Лёлика из таёжного городка в подмосковный посёлок недалеко от областного центра, где когда-то они жили и учились.
Через несколько дней Галя почувствовала себя достаточно окрепшей.
- Поеду, узнаю, что с отцом, - сказала она Алексею.
- Я с тобой. Не хочу тебя одну отпускать.
- Не волнуйся. Поеду на электричке. За пару часов доеду. Я тебе Лёлика оставляю.
- В заложники? – засмеялся Алексей.
- Алёшенька, я теперь от тебя и без залога никуда не исчезну. Позвоню, как всё выясню.
***
В квартире было пугающе тихо, пусто и пыльно. Отец любит порядок. Значит, его давно нет дома. Галя вышла в подъезд и открыла туго набитый газетами почтовый ящик. Под ними лежала её телеграмма. Значит, отец не читал её.
- Папка ничего не знает, - горестно покачала головой Галя. – Но где же он сам?
Она положила газеты в коридоре на полку для обуви и постучала к соседям.
Седой и сгорбленный дед приветливо улыбнулся:
- Галочка приехала. Здравствуй. Проходи.
- Здравствуйте, Иван Петрович, - кивнула Галя. – Папку потеряла. Не знаете, где он?
- Да уже несколько недель, как не видно. Он собирался отпуск взять и за матерью твоей поехать. Газеты вот я беру. В ящик уже не вмещались. Попросил, чтоб почтальонка в наш клала. Писем, правда, не было ни от кого.
- Спасибо. – Галя взяла пачку газет и вернулась в квартиру.
- Ну, что же. Буду искать тебя, папка…
Она поставила телефон на журнальный столик, присела рядом на диване, раскрыла телефонный справочник и, полистав его, набрала номер «неотложки».
6. Я расскажу тебе про ромашковую поляну
За окном палаты наконец-то завиднелись расплывчатые контуры тополей,
которые становились всё отчётливее в первых солнечных лучах. Наступило утро нового дня. Солнечные «зайчики» весело играли на оконном стекле и мешали думать. Андрей Николаевич закрыл глаза. И снова – Саша… Стоит на одной ноге у берёзы и не может сорвать ромашку.
- Саша, прости. Я обещал. Но не успел. Я привезу тебе твои ромашки. Неожиданно поверилось, что он сделает это. Надо только выжить. Надо просто остаться жить. Эта мысль была удивительно правильной. И надо за неё зацепиться и удержаться на этом рубеже. Сегодня он нужен Тоне, да и Галке.
Андрей Николаевич попытался вспомнить стихи, которые дочь читала ему, но в голове всё путалось.
Он услышал лёгкие шаги, но не хотел открывать глаза. Подумал, что медсестра принесла таблетки.
- Положите на тумбочку. Я выпью, - сказал он.
Шаги стихли, но что-то мешало сосредоточиться и вспомнить забытые строчки. Казалось, кто-то пристально смотрит на него. Он с трудом открыл глаза.
- Галка… - прошептал он.
Дочь прижалась губами к его щетинистой впалой щеке, по которой скатилась мутноватая скупая слеза.
- Папка… Всё будет хорошо. Мы всегда будем вместе. Я приехала насовсем. Меня Алексей привёз.
- Алексей – хороший парень, - трудно поддержал разговор Андрей Николаевич. – А мать-то где? – спросил он и увидел, как побледнело осунувшееся Галино лицо.
Она спрятала его у него на груди и глухо ответила:
- Она там осталась.
- Вещи отправляет? Контейнер ждёт?
- Тихо. Тебе нельзя много говорить. – Галя прижала свой палец к его губам. – Я потом тебе всё расскажу. Буду рассказывать долго-долго. Ты только выздоравливай скорее, папка.
- Нет. Я теперь не помру. Свои доктора рядом, - улыбка слегка тронула его синеватые губы. – Я буду жить. Обещаю.
Они долго молча смотрели друг на друга.
- Галчонок, - Андрей Николаевич вздохнул и тихо попросил, - я не могу вспомнить стихотворение, которое мне понравилось. Помнишь, ты мне читала? Прочти.
Галя кивнула:
«Я понимаю, скажете – мираж?
Но в мире стало больше нежности.
Мы вскоре станем меньше умирать,
Ведь умираем мы от безнадежности».
Её голос задрожал:
- Папка, я потом тебе прочитаю. Я буду тебе читать стихи и рассказывать, как мы жили и как я работала. Я тебе всё-всё расскажу.
- И я тебе, Галя, о многом должен рассказать. – Андрей Николаевич обхватил ладонями Галину руку. – Я расскажу тебе про ромашковую поляну.