ЖИВА ЛИ РУСЬ "ТАМ"?
Две зарисовки
(Православная Русь. № 2 за 1951 г.)
Начало октября 1944 г. Ночь. Немецкие войска, отступая, забрасывают Белрад гранатами. Через наш дом проносятся бесконечные снаряды, со страшным воем перекидываются через него и где-то близко разрываются с оглушительным грохотом. В дверь нашей обители кто-то свирепо ударяет. Старенькая мать Анастасия подходит к двери и очень наивно просит: «Пожалуйста, не стучите, так ужасно, так бесцеремонно ночью в дверь женской обители. Мы вам всё равно не откроем!». В ответ старой монахине чьи-то сильные руки выламывают дверь - мать Анастасия отшатывается, и на пороге появляются два солдата: русский и серб.
- Кто здесь живёт? - свирепо спрашивает серб.
- Русские сестры, - робко отвечает одна из монахинь, собравшихся в передней.
- На-а! Русские! Вас бы всех надо перебить! - злобно восклицает серб. - Вы здесь скрываете немцев! Мы давно заметили, что из вашего дома, верно, с чердака, по нас стреляют из пулемёта. Мы должны осмотреть весь ваш дом и чердак.
Солдаты осматривают все комнаты, подставляют лестницу, чтобы проникнуть на чердак. Пока свирепый серб боязливо заглядывает на чердак, русский бесстрашно вскакивает на верх, долго ходить по чердаку с электрическим фонарём и, конечно, не находит никакого немецкого пулемётчика. Солдаты снова спускаются в нижний этаж. В передней я предлагаю им два стула. Русский спрашивает, откуда мы и почему живём в Белграде. Серб, узнав, что у нас на Фрушкой горе в Хоповском монастыре воспитывались дети-сиротки (или мать или отец у детей были сербами), сразу смягчился, переменил гнев на милость.
- А-а! Вы делали доброе дело!
- Ну так значит и убивать нас незачем! - говорю я.
Русский «красный» воин приветливо, добродушно мне говорит:
- Очень рад, мамаша, что оказался среди русских сестер, да еще в такое грозное время. Помолитесь за меня раба Божия Ивана.
- А разве вы верующий? - спрашиваю я.
- Да, чувствую, что есть над нами Таинственная, Великая, Могучая Сила – Бог, значит. Прошёл я высшую школу. А что она мне дала? Счастье? Спокойствие души? Нет - пустоту, неудовлетворённость. Вот мне 30 лет. Я полон жажды жизни, мне кажется, что не вернусь я на родину. Где-нибудь в Западной Европе накроют меня каменною плитою и в истории напишут: «При взятии такого-то города пали смертию храбрых столько-то русских воинов», и среди них будет и моя буйная головушка - безымянная! А я верю, хотя в школе и хотели из меня сделать атеиста. Знаете ли, велико влияние семьи! Как приеду, бывало, на каникулы домой в свою деревню к папаше с мамашей, сяду с ними за стол и начну есть, не перекрестясь, а мамаша, как хватит меня по лбу деревянной ложкой и кричит: «Что ты, нехристь, что ли? Жрёшь без креста! Чему тебя научили в твоей дурацкой, безбожной школе!».
А я после материнского вразумления, перекрещусь, бывало, истово, как мамаша требовала, и примусь за пищу.
- А как меня тяжело ранили, то никакие врачи не могли залечить мою рану. Приехала в лазарет из деревни мамаша и стала молиться, и просить Бога, чтобы мне исцелиться - и что вы думаете? После материнских, жарких молитв стал я поправляться, а без них бы заживо сгинул бы!
Серб подошёл к двери и стал всматриваться в страшный, грохочущий мрак.
- Как бы мне хотелось вернуться в свою родную деревню, - продолжал русский, - в тишину, жить среди полей, лесов родных и просто крестьянствовать, забыв все высшие науки, которые не дали счастья моей душе! Жить возле земли, как папаша и мамаша.
Помолчав немного, раб Божий Иван продолжал:
- Нет, верно, тому не бывать! Зароют мою молодость в землю, убьют меня. А вы молитесь об Иване, не забывайте! Я-то, повторяю, не умею молиться. Конечно, в битве страшной перекрещусь и скажу: «Господи, сохрани!». Видите этот значок? (солдат понизил голос и почти шёпотом, брося взгляд на серба, решительно проговорил, указывая на красную звезду своей фуражки). Если останусь жив и вернусь в своё село, знаете, что я сделаю с этой звездою? Я её сброшу на землю и растопчу!
Иван громко топнул своим тяжёлым сапогом.
- Вот так! А теперь прощайте, мамаша! Молитесь за меня!
И раб Божий Иван - душа русская - переступил порог и скрылся вслед за сербом в грохочущем, боевом мраке.
И сколько теперь в красной армии таких Божиих рабов! Вечное в их, подлинно русских, душах стремление к Невидимому не смогли вытравить, уничтожить никакие проповеди безбожия! - подумала я.
*
В марте 1945 года к нам в Белград из СССР приехал епископ Сергий. Через некоторое время после его приезда пришла к нам в обитель одна пожилая, почтенная наша прихожанка и спросила меня:
- Слышали ли вы, как служит этот епископ?
Я ответила отрицательно.
- Это ведь актёр, - продолжала она. - Всё деланное, неискреннее, фальшивое. Служит с каким-то театральным пафосом, недопустимым в церкви.
И вот что она мне рассказала:
- Знаете ли, мне было несказанно тяжело на душе во время его богослужения. Узнала я, что он будет служить на кладбище в Иверской часовне, пошла туда. Иду между могилками по кладбищенской дорожке. Навстречу мне солдатик лет за 50. Лицо такое милое, простое, открытое. Он вдруг приветливо мне кланяется и говорит нараспев:
- Здравствуйте, барыня! Я по лицу, по всему вашему обличию догадываюсь, что вы русская!
Я насторожилась. Барыней называет! Уж не провокатор ли какой? Я ему просто отвечаю:
- Здравствуйте, земляк!
А он опять:
- Вы меня опасаетесь! Вполне понятно в наше страшное время. Только вы меня не бойтесь. Я ведь думаю, как и вы, да только молчу!
- А вы верующий? - спрашиваю я.
- А как же! Конечно, в Бога верю!
- А в церковь ходите?
- Хожу!
- А почему же вы не идёте в Иверскую часовню? Там ведь сейчас служит литургию ваш епископ Сергий.
- Он совсем не «наш»! - с негодованием отрицает служивец.
- Как же «не ваш»? А чей же он?
- Он-то чей? Нам лучше знать, чей он. Одно знаю: если я буду у нею исповедываться, то он выпытает, каких я взглядов, а потом донесёт, куда ему надо будет - на то он и поставлен и потому и роль играет нашим и вашим. После исповеди у него легко и в тюрьме оказаться! Вот, барыня, я вам открыл, кто он такой, и потому в ихнюю церковь я не хожу! Этот самый епископ Сергий, если я буду часто посещать церковь, может взять меня на учёт! Опасно ему и на глаза являться! Э-эх барыня, многого вы ещё не знаете!
- Так, значит, вы нигде не исповедываетесь и нигде не причащаетесь?
-Да как же, барыня! Конечно, и причащаюсь и исповедуюсь: только в нашей церкви, у наших священников. Наших мы уважаем, нашим мы верим. Они поставлены Святейшим Патриархом Тихоном.
Я побоялась подробнее расспрашивать этого солдата о тайной, подлинной церкви на нашей несчастной, страждущей родине. Я кончила разговор с земляком и поспешила в Иверскую часовню, где прослушала театральную службу советского епископа.
В часовне, впереди меня, стоял старенький генерал-беженец наш и молодой русский солдатик красной армии. И заметила, что этот последний не знает церковной службы - не понимает, когда во время литургии надо перекреститься, поклониться. Старенький генерал во время службы стал ему подсказывать тихонечко: «Встань на колена! Преклони голову» и т. д. Молодой солдат с усердием исполнял приказания нашего генерала. Но окончании службы пошёл этот старичок прикладываться к кресту, и что же я вижу? Епископ Сергий наклоняется к нему и что-то шёпотом, сердито говорит генералу. Как я после узнала от этого старика, епископ ему строго приказал: «Прошу вас не заниматься среди наших войск религиозной пропагандой!».
М.В.